Взгляд у Миллера был ясный, умный и цепкий. Выражение лица изменилось. С него словно сползло сусальное золото, как с церковного купола, исполосованного градом. И вся невинность Олега, его простота, добродушие и уж конечно тупость, оказались поддельными.
— Догадался, да? — спросил он с кривой усмешкой. — Умный. Этот тоже умный, — Олег кивнул наверх, где спал Мартин, который вдруг протяжно застонал во сне. — Не сдал меня. Дух противоречия, видишь ли. Дурак! — он презрительно сплюнул.
— У твоей гитары новый чехол, — хрипло сказал Бобров. — А что случилось с мешком, в котором ты раньше ее возил? Водонепроницаемый мешок темно-синего цвета, насколько я помню. Кулиска, в которую был продет синий капроновой шнурок. Я еще думал: какой противный цвет. Ты потерял шнурок, Олег? Мешок стал негоден? А новый купить? Не мешок, шнурок. Всего лишь шнурок… Нет, ты предпочел купить чехол. Твоя единственная любовь… Гитара…
— Ах, вот оно что! — удивленно протянул Миллер. — Но где ты его, черт возьми…
Он не договорил. Бобров весь подобрался, но увернуться от нового отчаянного броска Миллера, которому терять уже было нечего, не успел. Олег был намного выше, крупнее, и, как оказалось, физически необычайно силен. Кто бы мог подумать, что в этом туповатом на вид золотоволосом красавце с бархатным баритоном столько отчаяния и злости! Бобров почувствовал, как пальцы Олега тянулся к горлу и подумал: «Мне крышка». Его собственные пальцы шарили по полу в поисках хоть какого-нибудь предмета. Ударить им Олега, или хотя бы ткнуть… Сделать что-нибудь…
Зазвонил телефон.
— Олег, возьми трубу, — прохрипел Бобров.
— Достал… со своими… приколами… — Миллер придавил его своим крупным телом, впечатал в пол, подмял, и, брызгая слюной, прошипел: — Ненавижу… Москвач… ублюдок…
Уже теряя сознание, Бобров сквозь пробки в ушах, словно сквозь вату, услышал, как хлопнула дверь. И удивленный голос Протопопова:
— Мужики, че это вы затеяли, а?
Когда Бобров пришел в себя, то увидел, что Миллер лежит на полу без сознания, а над ним нагнулся Колька, на лице у которого написано несказанное удивление.
— Че это он, а? В глаз мне засветил. Андрюха, че происходит?
— Коля, это он, — Бобров потрогал распухшую, расцарапанную ногтями Миллера шею. Говорить было больно. — Он убийца.
— А я вот, глянь, бля, штаны порвал, — Колька повернулся к нему задом, показав треснувшие по шву спортивные штаны. — Неудобно перед девками: труселя видать. А они, бля, в цветочек. Мне и без того проходу не дают. Ржут все, грозятся Зинаиде позвонить, рассказать о моих подвигах… Вот, переодеться заскочил… А тут вы по полу катаетесь. Я его за шкирку взял, хотел от тебя оттащить, а он мне ка-ак засветит! Ну, Олежек, ну, бля, гитарист!
— Меня спасли спортиные штаны, — через силу улыбнулся Бобров. — Это хорошо, Николай, что ты так отъел свою … опу.
Миллер застонал и заворочался.
— А хорошо ты ему засветил, — тускло улыбнулся Бобров. — Он пришел, чтобы Мартина убить. Притворился, будто палец сломал.
— Да ты можешь толком объяснить, че здесь происходит? Че он кинулся-то на меня, а?
— Ох, и тупой ты, Коля, — вздохнул Бобров. — Это ведь так удобно: тупить. Переспрашивать все по нескольку раз, задавать глупые вопросы. А на самом деле, очень даже не глупые. Ты вот что: свяжи-ка его. А то он в окно сиганет.
— Не, не пролезет, — Протопопов с сомнением посмотрел на окно и на лежащего под ним высокого, крупного Миллера. — А связать, что ж… Это можно. А то, как зверь кидается. Рефлексы мои проверяет, бля. Не, ну дела!..
…Пока на турбазу ехала полиция, Байдашев с Квашниным допрашивали Миллера. Его завели в гостиную, в коттедже арендованном Квашниным, столпившимся у крыльца «счастливцам» Свежевский важно сказал:
— Преступник, граждане, задержан силами нашей службы безопасности. Вам все разъяснят. Отдыхайте пока.
Сама «служба безопасности» на всякий случай встала в дверях. Миллера хоть и связали, но терять ему было нечего. Поэтому Колька Протопопов караулил каждый его жест, хотя все еще не понимал: как такое могло случиться? Олег — убийца?!
— Где труп? — первым делом спросил Байдашев, который тоже пока не верил, что тот, кого он меньше всего подозревал и оказался преступником.
И его задержал Бобров! И вычислил Бобров! Этот рефлексирующий интеллигент, бывший наркоман, явный неудачник. Байдашев изо всех сил пытался доказать, что Бобров ошибся. Красивый глупый Миллер, любимец чацких старушек, не в состоянии убить трех человек! Причем, одного из них зверски, нанося один за другим удары молотком по голове, пока кости черепа и мозг не превратились в кровавую кашу! А потом хладнокровно замести следы, залив место преступления вонючим самогоном. Миллер?! Да не может быть!
— В лодочном сарае, — Миллер сплюнул на пол кровь. В сердцах Протопопов зарядил ему еще раз, когда вел на допрос. Губы у Олега были разбиты, и боль его отвлекала от мысли, что это все, конец. От растущего отчаяния, грозящего перейти в панику.
До сегодняшнего дня он был до предела собран. Хотя, нет. Сорвался он вчера, когда Квашнин сказал о преступной группе. О том, что в банке «Счастливый» работают двое ее членов. И Миллер понял, что московские вычислили Шурочку. С тех пор он плохо соображал, что делает.
Шурочка была глупышкой. Ей очень уж хотелось замуж. Или хотя бы любви. Олег убедил ее, что с Липкиной у него чисто деловые отношения. Так, дергая за ниточки двух женщин, обещая каждой одно и то же и прося пощадить чувства другой, он забирал себе почти все деньги. Он планировал сбежать, как только денег будет достаточно. Уехать в Сочи, или в Крым, где купить уютный домик, если уж не удастся сбежать за границу, поменяв рубли на валюту. Пока Олег боялся это делать, суммы требовались крупные, и все операции прошли бы через Боброва. Который вдруг заинтересовался кражами. Миллер не хотел рисковать.
Его давно все достало здесь, в маленьком грязном провинциальном Чацке. Который загибался, и где работы скоро не будет совсем. Миллер прекрасно понимал, что его должность не нужна, и под сокращение он попадает первым, если чацкий филиал совсем не прикроют. Достойной работы в городе и сейчас не найти. Не в охранники же? Надо уезжать отсюда, как можно скорее. Миллионов десять Миллеру бы хватило, чтобы обустроиться на новом месте. А там найти еще какую-нибудь дурочку, возможно даже, и не одну. С деньгами, или тоже с домиком. Стосковавшуюся по любви женщину средних лет, ждущую принца. Эту роль Миллер примерил на себя еще в юности, и понял: подходит. Для того и гитара, и душещипательные романсы, и есенинские кудри. Он и не женился, чтобы оставаться принцем. Мечтой обделенных вниманием женщин.
Эх, чуть-чуть не хватило! Принесла нелегкая в Чацк этих москвичей! Их, а в особенности Боброва, Миллер ненавидел так яростно, что еле сдерживался. Чего ему стоило разыгрывать тупицу!
И сейчас он видел перед собой не перекошенное от злости лицо Байдашева, а море. В голове шумело. Это бились о берег волны…
— Она в лодочном сарае, в углу, — повторил Миллер. — Я завалил ее тряпьем и всяким рыбацким барахлом. Я сказал: идем смотреть на луну в озере, пока все танцуют… и она пошла… когда Надя умерла она даже обрадовалась… она боялась, что я выберу не ее…
— Две женщины всегда лучше, чем одна, да? — усмехнулся Байдашев. Он начинал верить.
— О кражах ты не скажешь ни слова, — Квашнин встал. — Ты убил надоевшую любовницу, которая требовала, чтобы ты на ней женился, потом поссорился с другой своей женщиной и убил ее. Репутация банка не должна пострадать. Что до этого, как его…
— Толокно, — подсказал Байдашев.
— Это была пьяная драка. Найдете какого-нибудь бомжа и повесите на него. Леня?
— Все понял.
— Это официальная версия. Деньги клиентам вернут. Все разложим обратно по ячейкам. Надеюсь, ты их не тратил? — Квашнин навис над Миллером.
— Нет, копил, — тот дернул разбитым ртом, пытаясь изобразить улыбку.
— Где они?
— У Зиненко в сарае.
— Что?!
— Там дыра в заборе. Я зарыл деньги на участке Зиненко, когда понял, что его подозревают.
— Умно! — покачал головой Байдашев. — Если что, ты бы на него навел. Нашел бы способ. Ох, и умен же ты! Откуда только такие берутся?
— Из неполных семей. Когда жрать нечего, на все пойдешь.
— Ладно тебе прибедняться! Ты лапу в чужой карман запустил не потому, что тебе жрать было нечего. Подумал: не убудет. Эти богачи сами не знают, сколько у них денег. Вряд ли хватятся, если экспроприировать из каждой ячейки миллион-два.
— А разве не так?
— Не так. Ты не Робин Гуд, ты вор и убийца. Не остановили бы тебя — ты бы по всем ячейкам прошелся. Бедные, богатые, — тебе без разницы. Ты просто был уверен, что тот же Шамсутдинов в полицию не пойдет. Да только ошибся ты, Миллер. «Счастливый» — частный банк. И он дорожит своей репутацией. Поэтому если хочешь жить — молчи. Что именно говорить следователю, тебе объяснили.
— Думаешь, я там, на зоне выживу? — на этот раз Миллеру удалось усмехнуться. — Лучше пристрелите меня.
Ответом ему было молчание.
Полиция приехала быстро. Зато работали они на турбазе долго. До глубокого вечера, когда уже начали сгущаться сумерки. Притихшие «счастливцы» кучковались под навесом, ожидая своей очереди давать показания. Труп Шурочки Зиненко действительно нашли в лодочном сарае. И было уже не до веселья. Кто-то даже предложил разъехаться по домам, после того, как уедет полиция.
— Все останутся до завтрашнего утра, — объявил Квашнин своим зычным голосом. — Я никого не отпускал.
…Миллера, наконец, увезли. Кто-то робко предложил поужинать. Но Анна Афанасьевна заперлась у себя в домике, оплакивая Шурочку, с ней были муж и дочери, кроме Нины. Которая и вынесла из домика сумки с провиантом, коротко бросив:
— Дальше сами.
Вот и ждали все с нетерпением, когда закончится этот ужасный день и наступит утро. И можно будет разъехаться по домам.
Бобров и Ося уединились у себя в коттедже, где очнулся, наконец, Мартин.