Последним на вокзал приехал Мартин. Он, единственный, был невозмутим. Более того, на его обезьяньем лице застыла презрительная гримаса. Мартин, как от мухи, отмахнулся от кинувшегося к нему Шелковникова и направился прямиком в буфет.
— Мартин, ну так как? — умоляюще сложил руки директор банка. Холеное лицо Шелковникова было бледно от страха, губы тряслись. — Готов наш отчет? — и он угодливо забежал перед Мартином, умоляюще заглядывая в его ледяные голубые глаза.
— Не суетись, Сережа, — Мартин брезгливо оглядел пыльную витрину и спросил у буфетчицы: — Пиво есть?
— Ты собираешься пить, зная, что весь день придется быть с Квашниным?! — пришел в ужас Шелковников. — Мартин, я тебя умоляю!
Никто не звал Мартина по имени: Андрей Борисович. Он был настолько велик, что не нуждался в этом.
— Кружку «Жигулевского», — скомандовал Мартин, не обращая никакого внимания на стенающего директора банка. — Вы все идиоты, — изрек он, и придвинул к себе пиво. — На … ему ваш отчет. Ему надо знать, кто ворует деньги. Ему губернатор позвонил. А тому Шамсутдинов. Да не суетись ты, — осадил он вскинувшегося, было, Шелковникова, — Готов отчет. Только я готов спорить на штуку баксов, что Квашнин его даже читать не станет. Будешь держать пари? — и он в упор посмотрел на директора банка.
— В Чацке не найдется глупца, который стал бы с тобой спорить на деньги, — пробормотал тот. — Потому что ты всегда выигрываешь.
— Вот и не суетись, — и Мартин принялся за пиво.
Бобров невольно пришел в восхищение. Вот человек! С его талантами мог бы и в Москве преуспеть! Ведь он финансовый гений! И выдержка железная. Он, единственный, никого и ничего не боится. Всех можно заменить, кроме Мартина. А он торчит в Чацке. Человек-загадка. Никто и никогда не видел его по вечерам. Нигде. Такое ощущение, что Мартин оборотень, который с наступлением темноты превращается в вурдалака и идет ночевать на кладбище. Или еще в кого-нибудь. Может, в будущее перемещается. Изобрел машину времени, и ночи напролет шастает из эпохи в эпоху. Ему все одно, что Москва, что Чацк. К его услугам новые миры!
И тут Бобров увидел в окно Нину, которая вместе с матерью и отцом прогуливалась по перрону. Тут же была и Шурочка. Но ее присутствие как раз было понятно: она работает в банке. А вот что здесь делает Нина, у которой началась весенняя сессия? Она должна сейчас сдавать зачет, или готовиться к нему. Вместо этого Нина приехала на вокзал.
«Торопится попасться Квашнину на глаза. Кто знает, сколько времени он пробудет в Чацке? Вот Зиненки и суетятся», — с неприязнью подумал Бобров.
После того, как он в субботу напился, они с Ниной были в ссоре. Наутро, когда Бобров продрал, наконец, глаза, и вышел на веранду, чтобы выпить кофе, его там встретила только Бетси. Которая ласково спросила:
— Проснулся? Тебе только кофе или ты будешь завтракать? Могу приготовить омлет, — с готовностью сказала она.
— Спасибо, не надо. Только кофе. А где все?
— На речку пошли.
— Купаться?! Так ведь вода еще не прогрелась!
— Мама в огороде, папа в саду, прибирается. Стас с утра пораньше поехал по квартирному вопросу Квашнина. Ему в семь позвонили. А Шурочка с Олегом решили прогуляться к реке.
— А Нина? — осторожно спросил Бобров.
— За ней заехали Протопоповы. Зина попросила мою сестренку оценить свадебное платье.
— Почему меня не разбудили? — ревниво спросил Бобров. — Я бы тоже поехал.
— К портнихе? Андрей, ты что, совсем ничего не помнишь? — с жалостью посмотрела на него Бетси.
Сейчас, когда у нее были печальные глаза, она казалась почти хорошенькой.
— Я ей нахамил, да?
Бетси вздохнула. Бобров одним глотком допил кофе.
— Мне надо ехать, — сказал он с трудом. Голова гудела, во рту было сухо, язык еле ворочался.
— С тобой все будет в порядке? — внимательно посмотрела на него Бетси. — Если хочешь, то я…
— Не надо, Лиза, — Бобров посмотрел на нее с жалостью. Он давно обо всем догадывался, но дружба не может заменить любовь. Она вообще ничто не может заменить, дружба это чистый продукт, который ни с чем нельзя мешать. Иначе он превращается в яд.
Весь день Бобров тщетно пытался дозвониться до Нины. Та или сбрасывала его звонок, или была недоступна. И вот он увидел ее в окно, сидя на вокзале. Куда приехал вместе со всеми встречать Квашнина. И решил все выяснить. В каких они теперь отношениях? Это разрыв или как?
Первой его опять-таки заметила Анна Афанасьевна. Которая сказала:
— Нина, Андрюша пришел.
Бобров понял, что его все еще держат «про запас». Нина может Квашнину и не понравиться. В Москве хватает красавиц, и все они уже успели в столице пообтесаться. Квашнин, который находится в активном поиске, может просто-напросто взять любой глянцевый журнал и ткнуть в него пальцем. И его с понравившейся девушкой сведут. Или зайти в Инстаграм, где полно такого рода предложений.
Увидев Боброва, Нина сделала вид, что надулась. В искренность ее чувств Бобров не верил. Девушка, которая пришла на вокзал, чтобы попытаться продать себя мультимиллионеру, не может обижаться. Она со своими лучшими чувствами уже договорилась. У них есть цена: у стыдливости, целомудренности, разборчивости, в общем, у всех, без исключения. Нина и разоделась, как продажная женщина: в мини-юбку, кофточку с глубоким декольте, и туфли были на каблуках. Если раньше их разница в росте была почти незаметна, то теперь Бобров оказался ниже Нины на полголовы. И почувствовал себя униженным. И накрашена Нина была, как для ужина в ресторане. Ей это не шло. А, может, она и пришла сюда в таком виде, рассчитывая на приглашение в ресторан?
— Привет, — вымученно улыбнулся Бобров. И кивнул на киоск с мороженым: — отойдем?
— Нам не о чем говорить! — вскинула подбородок Нина.
— Можешь объяснить, чем я уж так тебя обидел? — тихо спросил Бобров. У него до сих пор болела голова.
— Ты даже не помнишь, что было! Надо же так напиться!
— С мужчинами это случается, — пробормотал Бобров. Нина, похоже, пыталась устроить ему сцену.
— Я знаю, на что ты обиделся! — сверкнула глазами Нина. — Тебя задело то, что все мы восхищались Квашниным. Он преуспел, а ты нет. И ты ему завидуешь.
— Я слишком мало его знаю, чтобы завидовать, — не удержался Бобров.
— Нет, ты завидуешь! Тебя вынудили уехать из Москвы! И ты поехал!
— Ты хочешь, сказать, что я трус? — Бобров похолодел.
Нина интуитивно поняла, что сказала лишнее, и пошла на попятную:
— Ты странный человек, Андрей. Я никак не могу тебя понять. Ты сам не знаешь, чего хочешь.
— А ты знаешь? — он в упор посмотрел на Нину.
— Я обычная женщина. И хочу того же, чего и все: дом, семью. Детей хочу. И не хочу считать копейки. Да, не хочу! И что в этом такого ужасного?
— То есть, ты хочешь не просто дом, а дом, полную чашу? Не просто мужа, а мужа успешного? Не просто детей, а лучших детей? — подчеркнул Бобров. — Чтобы все сказали: Нина Зиненко с детства была лучшей, и она получила все самое лучшее. Полностью оправдала наши надежды. Вот чего ты больше всего боишься: не оправдать надежды своих родителей и земляков. Ты слишком на виду. Ты, можно сказать, знамя Чацка. Тебе нельзя упасть в грязь. Скажи, ты видела Квашнина? — внезапно спросил он.
— Видела фото в Инете.
Бобров расхохотался.
— Твой энтузиазм угаснет, как только вы окажитесь лицом к лицу. До сих пор к тебе относились с уважением.
— Мне постоянно делали грязные намеки! — вспыхнула Нина.
— А ты, зная себе цену, ждала предложения, от которого невозможно отказаться. Что ж… Решай сейчас. Когда ты снова постучишься в мою дверь, я тебе не открою, учти. Я тебя предупредил.
— Да что ты о себе возомнил! — вскипела Нина. — Ты…
Ее слова заглушил гудок: поезд, на котором ехал Квашнин, подплывал к Чацкому вокзалу. Услышав гудок, Нина с Бобровым инстинктивно друг от друга отпрянули. Бобров понял, что не след в одиночку стоять на перроне и поспешил смешаться с другими сотрудниками банка, которые, услышав гудок, дружно высыпали на улицу.
Нина одернула юбку и, напротив, сделала пару шагов вперед. Бобров посмотрел на нее с жалостью. Теория теорией, а практика практикой. Порядочной девушке не так-то просто себя продать. Особенно такому уроду, как Квашнин. Нина в любом случае погибнет, вопрос, где останется существовать ее опустевшая оболочка, здесь, в Чацке, или в Москве? Станет Нина пить или подсядет на кокаин? А, может, просто, забудется бесконечным шопингом, переселившись в бесчисленные зеркала, отражающие ее пустые глаза и безупречную фигуру?
Все это Бобров успел подумать, пока поезд сбавлял ход, сегодня как-то особенно торжественно и плавно. Едва локомотив остановился, к вагону СВ кинулся Шелковников. За ним, не спеша, двинулся Мартин. Кроме них в вагон никто не зашел…
Квашнин ждал их в купе, дверь которого была распахнута. Кроме него в вагоне СВ никого больше не было. Поскольку все купе занимал огромный Квашнин, Шелковников и Мартин остались стоять в проходе. Какое-то время Квашнин, молча на них, смотрел, потом также молча, кивнул.
— С приездом, Василий Дмитриевич, — угодливо сказал Шелковников.
— Здесь тепло, холодно? — отрывисто спросил Квашнин.
Он был в костюме, сто процентов сшитом на заказ. Квашнин был невероятно толст, узел галстука упирался в жирный подбородок с тройной складкой, живот казался необъятным. Коротко остриженные рыжие волосы полностью открывали оттопыренные, усыпанные веснушками уши. Щеки тоже были усыпаны веснушками. Кожа у Квашнина была бледная, нездорового вида. По всем признакам у него был сахарный диабет. Он смотрел в окно поверх плеча Шелковникова. И спрашивал про погоду.
— Тепло, Василий Дмитриевич, — хихикнул Шелковников. — Вы нам солнышко из Москвы привезли.
Квашнин перевел взгляд на стоящего за его плечом Мартина и спросил:
— Как у нас дела?
Тот оттер тощим плечом Шелковникова и, шагнув в купе, протянул Квашнину тоненькую папку. Тот с безразличным видом взял ее, вздохнул и посмотрел на дверь. Шелковников с Мартиным посторонились, и Квашнин в два шага очутился у окна. Роста он был огромного. Теперь директор банка и его зам оказались в купе, а Квашнин уставился на раскинувшийся за окном разлапистый Чацкий вокзал, похожий на беспородную дворнягу. Осыпавшаяся местами штукатурка, словно выстриженная лишаем шерсть, слезящиеся глаза окон с бельмами грязи и покорность судьбе. И вдруг в полусонном взгляде Квашнина впервые появился интерес.