Май 1993–2
Есть чувство, что на меня кто-то смотрит. Я ничего не понимаю. Как ни выйду на улицу, всё время чувствую на себе взгляд: будто бы в спину кто-то дышит, но мне не страшно. Как будто бы у меня появилась большая и пушистая кавказская овчарка, о которой я всегда мечтала, даже имя ей придумала – Шуберт, – но которую родители мне не покупают. Куда нам, говорят, кавказскую овчарку в нашу клетушку, да к тому же у нас уже кот есть. И вот уже несколько дней у меня чувство, что у меня эта собака есть. Она смотрит на меня преданными и любящими глазами, смотрит на меня, ожидая команды, дышит мне в лицо, в спину, на руки. Кладёт голову мне на колени. Я чувствую это тепло и любовь.
Май 1993–3
У меня во рту вот уже неделю какое-то волшебство. Как будто добрая фея, опечаленная тем, что мне нельзя сладкого, взмахнула волшебной палочкой и вместо платья принцессы подарила мне гору конфет, которые я могу есть круглые сутки – и главное – безнаказанно! И действительно, зачем мне принц, если есть конфеты? Ириски, карамельки, сливочная помадка. Всё это мне теперь доступно. Была бы моя воля, я бы вообще не ела, чтобы не перебивать этот вкус. Только ради мамы ем.
Май 1993–4
Макар исчез. Кажется, окончательно. Не вижу его совсем. Как сквозь землю провалился. Переживаю очень. Подошла к группе бездомных, спросила про Макара. Они сказали, он уехал на заработки. Куда уехал, никто не знает. Хоть бы записочку какую прислал. Не знаю, что и подумать.
Май 1993–5
Кто-то стал отправлять мне цветы. Огромные букеты роз – розовых, красных, белых. Я сначала не хотела брать их домой, чтобы не напугать родителей, а потом решила им не лгать. Мама с папой допытывались от кого. А я и вправду не знаю, моя совесть чиста. От дарителя остаётся каждый раз лишь записочка, на которой накорябано: «Для Анжелы Реувен». Уже три букета прислали, а у нас и ваз подходящих нет. Я срезаю бутоны, а стебли выкидываю – они колючие. Папа смеётся, мол, привыкай к поклонникам, а сам маме шепчет, что завтра встретит меня из училища сам.
Май 1993–6
Вкус карамели во рту исчез, не чувствую больше. Зато сегодня нам принесли очень много конфет и халвы, а также золотые часы. Полная восточная женщина по имени Мозол появилась у нас в квартирке как буря, сразу заняв всё пространство. Я даже не думала, что из-за одного человека может быть настолько тесно! И пахло от неё потной кожей и какими-то ужасными приторными духами, этот запах царапал мне нос, так что я постоянно кашляла и чихала.
– Анжелочка болеет? Вид у неё нездоровый, – сказала она.
Если бы она знала, как неприятно было родителям это слышать. Я увидела это по их взглядам. Но они тактично промолчали.
Мозол сказала, я только чайку попью, долго не задержу, а просидела почти два часа. Смотрела на меня каким-то цепким стальным взглядом, будто железной указкой с зазубринами по мне водит. У меня всё тело начало чесаться, кажется, и царапины остались. Я почувствовала, что не могу больше этого выносить, и вышла. А когда она ушла, родители зашли ко мне в комнату с ужасно взволнованными лицами. Они спросили, видела ли я этого Гришу. Я ответила, что на последней записке действительно было написано: «Для Анжелы от Гриши». Больше я ничего о нём не знаю. Тогда они сказали, что этот Гриша – какой-то сумасшедший. Он случайно увидел меня (родители косо на меня посмотрели, будто подозревают, что я знаю больше, чем они) у музыкальной школы и теперь решил посвататься. «Сумасшедший дом!» – сказал папа. «Это у горских евреев так принято, а у нас так не принято, чтобы девочку в 15 лет замуж отдавать», – сказала мама. Выяснилось, что этот Гриша присылал цветы, а потом прислал сваху. А сваха сказала родителям, что он будет цветы отправлять до тех пор, пока я не соглашусь. На что я должна согласиться?
Май 1993–7
Надеюсь, от нас не потребуют цветы назад. Я уже их испортила, срезала бутоны. Было забавно смотреть, как они валятся на пол – как срубленные головы. И всё вокруг было в красных лепестках, как в крови. Сегодня придут на меня смотреть. Мне страшно. Дикость какая-то. Мама с папой сказали, что мне нечего бояться. Мне надо просто сидеть и молчать. Они сами откажут, вежливо. «Вежливость – язык королей», – сказала сваха. Это она переиначила фразу про точность – вежливость королей. Она намекнула, что с такими людьми, как Шубаевы, нужно быть очень обходительными. Они не приемлют отказа. Мама сказала, что она возьмёт вежливость королей на себя.
Тот же день
К карамели примешались сушёные грибы, а пёс прямо-таки облизывал меня. Кажется, у меня лицо горело, а они говорили, что я бледная. Мама, кажется, серьёзно напугала этих бедных-богатых людей. Она стала подробно рассказывать им, как именно я интерпретирую Сибелиуса, как я люблю Шуберта, Шопена и Моцарта, и даже не постаралась объясняться попроще, будто перед ней сидели не Захар и Зумруд Шубаевы, а как минимум Вера Горностаева и Григорий Соколов[16]. Гости смотрели на нас, как на помешанных. Когда они вышли и мама с торжествующим видом посмотрела на папу, а он поднял вверх большой палец – отлично отвадила, – в уже закрытую дверь вломился этот Гриша и крикнул мне, как обречённый: «Можно, я буду забирать тебя из училища?»
И тут я увидела его глаза. Огромный колодец, иссохший, потрескавшийся. Его глаза напомнили мне глаза Макара, когда он принёс мне лимонад. Словно и этот Гриша бездомный, хотя говорят, что они очень богатые люди, а глаза такие, будто он целую неделю бродит по пустыне и никак не найдёт источника. «Неужели и ты – мираж?» – читала я в его глазах. Разве я могу, имея столько воды, не напоить его? Он дарит мне карамель, разве я могу не дать ему воды? И я кивнула.
Я ничего не могла с собой поделать. Перечеркнула все мамины усилия.
Родители не разговаривали со мной два часа, а потом папа сказал маме, я подслушала:
– Да ладно, пару дней позабирает, а потом поймёт, что не для него она. Разве ты не видишь, что им и говорить-то не о чём? А вопрос безопасности я с ним ещё обсужу.
– Ну, может ты и прав, – сказала мама. – Для Энжи совсем неплохо, что у неё появился ухажёр. Пусть знает, что она не только пианистка и пациентка, но ещё и красивая девушка.
Как же я люблю своих родителей!
Май 1993–8
Чувствую себя ужасно глупо. Надо было сразу сказать ему, что у меня диабет. В первый же день, безо всяких Сибелиусов. Хвать – и диагнозом по голове. Почему-то родители не захотели… А теперь – мучение. Оттягиваю, а потом будет поздно. Некрасиво это.
Май 1993–9
Я ужасная трусиха. Когда он говорил мне о шубном производстве, я вместо того, чтобы слушать его внимательно, думала о своём. Крутились на языке правильные фразы. Мне кажется, сказать это – словно вонзить нож себе в сердце. «Гриша, ты знаешь, у меня диабет». А потом выдерживать молчание, сочувствие, жалость. Нет, я не смогу. Не только потому, что карамель во рту исчезнет, а останется один цикорий, который я ненавижу, но ещё по какой-то другой причине.
01.06.1993
Ну вот и всё. Мама всё рассказала его маме. Благо есть телефон. Мама извинилась перед Зумруд, сказала, что не думала, что Гриша будет таким настойчивым. Если бы знала, на первой встрече сразу бы сказала – а так, зачем людям про свои болячки рассказывать? Зумруд поблагодарила её, распрощались они хорошими знакомыми. Вот и всё. Закончилось. Это был мой мираж. И карамель во рту испарилась, теперь ацетон ещё настойчивее, как будто за те пару недель, что я его не чувствовала, он удвоил власть надо мной.
02. 06.1993
Выпускной на носу, экзамены на носу, а я хочу только спать. Ничего не хочется. Ни писать, ни играть, ни сочинять. Только забыться.
03.06.1993
Мама говорит, что кто-то позвонил в дверь и убежал. Оставил букетик полевых ромашек и запечатанную в конверт записку. Пишет он по-русски, конечно, с чудовищными ошибками, но мне плевать. Завтра в 16.00 они будут ждать меня у выхода из училища.
04.06.1993
Он ни слова не сказал мне о том, узнал ли от своей матери. Молчит, как стена. Только с Барухом болтаем. Если бы не он, я бы умерла от волнения. Пытаюсь выяснить по косвенным признакам, а он, кажется, даже не замечает этого.
06. 06.1993
Он знает. Сегодня это стало очевидным. Когда он привёз меня домой, мы с Б. пошли к подъезду, а он достал из багажника коробку. Дома открыла – а она доверху забита израильскими сладостями – без сахара, без муки. У своих израильских родственников заказал. Я убежала в комнату, не могла этого вынести. Какая глупая. Надо было поблагодарить. Они с Б. немного ещё посидели и ушли. Б. от скуки вырвал кукушку из часов.
25.12.1994
Разве не все мелодии уже написаны? Кому я могу что-то доказать? Сказала папе, что хочу бросить училище, потому что всё это бессмысленно и никому не нужно.
– А разве ты делаешь это для кого-то? – спросил папа. – Нет, ты делаешь это только для себя. Слушатели вторичны. Главное – понимать, что музыка – это и есть ты. А так, конечно, бросай. Никто никогда тебя не заставит. Выйдешь замуж, нарожаешь детишек, станешь, как все. Нам с матерью от этого сплошная выгода.
Неприятно было это слышать.
10.04.1995
Когда я во сне переливала мёд из большой банки в маленькую, в неё упала ложка. Я пыталась достать ложку со дна и измазала руки. Мне было очень жалко смывать мёд с рук, и я их облизала. А потом вспомнила, чем это грозит, и села ждать результата. Вдруг в проёме появился Бетховен. Именно такой, каким мы его знаем по картинам. У меня затряслись руки. Он крикнул: «У тебя есть громкий клавир?»