– Боюсь, ты не права. Ты, может быть, этого не знаешь, но Боря иногда часами сидел у кровати Анжелы, пытаясь надышаться воздухом, которым дышала она; он не слушал ни врачей, ни нас, когда мы предлагали отключить аппараты, потому что это уже давно стало бессмысленным. Для него Анжела значила слишком много, чтобы он так легко принял её смерть. Чует моё сердце, что-то здесь не так. Но ты уже взрослая, и я не могу тебе ничего указывать. Я очень надеюсь, что ты справишься. Но если почувствуешь, что не справляешься, сразу звони!
– Бабушка, всё под контролем.
Зоя искренне верила в то, что говорит. Если месяц назад у дяди Бори и были какие-то странности, то в последнее время он успокоился. И Зоя приложила усилия к тому, чтобы всё наладилось. Кому, как не Зое, знать о состоянии дяди Бори, но обсуждать его с другими, даже с самыми близкими родственниками, Зоя не собиралась. Когда две недели назад бабушка Зумруд настояла на том, чтобы Зоя позвонила доктору Кону, чтобы разузнать о его состоянии, Зоя сочла это неуместным, но каково было её удивление, когда доктор Кон сам ей позвонил. Он сказал, что ему нужна адекватная обратная связь о поведении Бориса, чтобы решить, назначать ли ему лекарства. Пока, мол, у него есть лишь догадки, основанные на словах Бориса, что поведение его не всегда адекватно, и могла бы Зоя рассказать о его словах и действиях за последний месяц-два, которые показались ей выходящими за рамки нормы.
– Извините, что звоню вам, а не вашей бабушке, – сказал врач, – но во‐первых, я знаю из слов моего пациента, что вы – самый нормальный человек в семье и что он вам полностью доверяет. Кроме того, ваша бабушка в качестве адекватной обратной связи не подойдёт, потому что сама очень боится.
Зоя спросила, что от неё потребуется, кроме сообщений о его странностях, и врач сказал, что надо заставить Бориса снова запеть.
– Для Бориса музыка – это всё, – продолжал врач, – это не просто ноты и слова, это дорога к глубинному себе. Пока можно лишь сказать, что сильный позыв к творчеству и невозможность ему следовать создают в его душе колоссальное напряжение, которое может вылиться во что угодно. Я всегда говорю, что творческий человек – даже с самой крепкой психикой – всегда немного шизофреник, просто мы не осознаём этого, потому что болезнь чаще всего не раскупоривается. Если Бориса не убедить сейчас в том, что он может заниматься музыкой безнаказанно, то он либо умрёт, либо станет невозвратным. Знаете, раньше были такие – невозвратные ссыльные на Колыму, без права переписки. Но пока его ещё можно спасти. Есть лазейка. Но скоро она закроется. Поэтому мне надо, чтобы вы сообщали мне о его необъяснимых с точки зрения логики поступках.
Зоя пообещала врачу внимательно наблюдать за дядей и звонить ему, если что-то будет выходить из стройной логики вещей. Но кто решает, что объяснимо с точки зрения логики, а что – нет, Зоя не знала. Ведь у каждого человека своя логическая система и судить о чем-то только потому, что ты этого не понимаешь, глупо. Это как доказывать дальтонику, что небо голубое, хотя он видит его зелёным. У каждого – своя правда. Взять хотя бы увольнение Якова. Могло ли быть между ними что-то, о чем не знали остальные, но что привело к увольнению почтенного скорняка? Могло. Но что это было? Могла ли она, Зоя, позволить себе пойти к Якову за спиной дяди Бори и обо всём расспросить? Нет, в этом Зоя была не уверена. И всё же после звонка врача она пошла. После долгих уговоров Яков прошипел, что «Боря не в себе».
– Он сказал, что если тайна выйдет наружу, его арестуют. Я подумал, что он шутит, но он, кажется, не шутил. Потому что ключ от подвала он прячет в тайнике, который находится за картиной, настолько страшной, что никто к ней никогда не посмеет подойти.
После разговора с врачом Зоя добавила ещё одну строчку в список приглашённых на день рождения. К всеобщему удивлению, Оля Морозова превратилась из «высокомерной дуры» в лучшую подругу. Они стали неразлучными в школе, а после уроков часто вместе уходили к Зое, обедали и где-то прятались, но где именно они были, не знал никто, потому что в комнате Зои их не было. Когда на день рождения Зои дядя Боря впервые спел романс, она позвонила врачу и рассказала, что дядя идёт на поправку. Но через день после смерти мамы дядя Боря вдруг исчез.
Пришлось проводить похороны без него. Пока мужчины были в синагоге, пришедшие соболезновать женщины сидели в доме, отчего воздух был пропитан оглушительным женским воем, который не прекращался ни на минуту. Единственным человеком, которого она хотела сейчас видеть, был дядя Боря, но он исчез. Зоя не знала, гневаться ей или пугаться, и от этой неопределённости становилось ещё тоскливее. Лишь через три дня он отправил Зое странную эсэмэску, но ни где он, ни почему он исчез, он не писал, а на звонки Зои не отвечал. После многочисленных звонков Зои он написал, что находится в Китае. Домой вернулся он лишь спустя две недели, когда все соболезнующие разъехались, а дом, почти очистившись от траура, окунулся в повседневную суету.
Сразу после его возвращения пришли какие-то люди. Они ходили по дому и что-то записывали. Когда бабушка потребовала от Бориса объяснений, он махнул ей, мол, так надо, а Зое шепнул, что хочет заложить дом, чтобы кое-что прикупить и получить тройную выгоду.
– Так это правда? – удивилась Зоя.
– Что – правда?
– Что ты здания Оперетты и Филармонии покупаешь, чтобы построить там ТЦ. Но ведь это же сумасшествие. Как ты их разрушишь? Это же исторические памятники!
– Только тссс. – Борис приложил палец к губам и еле слышно прошептал Зое на ухо: – Даже с историческими памятниками случаются непредвиденные пожары.
И Зоя поняла, что теперь не дядя Боря, а она стала главной в семье. И ей, возможно, предстоит справляться с силой, многократно превышающей её возможности.
2
Небо было застелено чёрным покрывалом. Из-за гулкого вороньего карканья не было слышно других птиц. «Что-то развелось их много, этих ворон, летают стаями, как бездомные собаки», – подумал Борис. Борис нажал на кнопку радиовызова. Через минуту в дверях появился Николай.
– Ты видел облако? – спросил Борис.
Николай кивнул.
– Так почему же до сих пор не прострелил?
– Ну вы же сами вчера велели не стрелять по облакам без приказа. Вы ещё сказали, что не все те облака, что летают над нами, достойны пули.
– Вчера – это вчера, а сегодня – это сегодня. Ты видел это облако. Ты понимаешь, что это значит?
– Верблюд… хм… пустыня. А, понял! Сегодня верблюд над нами – завтра пустыня под нами.
– Ну наконец допёрло. Ладно, это облако я сам прострелю. Иди к маме, узнай, что ей нужно с рынка.
Он подошёл к ящику письменного стола и, по обыкновению, достал чистый лист бумаги, ручку.
Дорогая Энжи,
вчера после обеда меня так разморило, что я прилёг на полчасика подремать, и мне приснился сон. Во сне я спал, и в том сне, который был во сне, ты шла мне навстречу. Я окликнул тебя, но ты не отзывалась. Я подумал, что это оттого, что я сплю, и попытался разжать веки, чтобы проснуться, но это же был сон, так что проснуться не удалось. Я кричал и кричал, звал тебя, звал, но крик утопал во мне, так и не проклюнувшись. А потом мне приснился настоящий кошмар. Как будто я искал ферму по выращиванию норок, а попал на сцену оперного театра. Проснулся с дрожью во всём теле и ещё долго не мог прийти в себя. Потом (наяву) пришла мама и сказала, что нам подарили коробку живых шоколадных цыплят. Придумали же такое! Жёлтые цыплята бегают и выглядят, как настоящие, но на вкус – чистый шоколад. Единственный минус – их надо есть живыми, иначе они несъедобны. Но как есть живых цыплят? Евреям это ведь запрещено. Кроме того, я не ем сладкого, потому что сладкое нельзя тебе. И выбросить их на помойку, приговорив к смерти, я тоже не мог, потому что этого не одобрила бы ты. Я решил проявить гуманизм и просто выпустить их на волю. Не успел я открыть коробку, как они стали разбегаться во все стороны. И теперь их невозможно поймать, а они, оказывается, на свободе тут же дохнут. Они дохнут и дохнут, расточая вокруг себя запах тлена. Завтра будут сотни мёртвых цыплят по всему дому. Странный подарок. Я спросил у матери, кто подарил, а она сказала, что кто-то принёс и сказал, что это подарок от друзей семьи, но от кого именно – не сказали. А потом мама стояла и не решалась заговорить, а когда я спросил, что случилось, она сказала, что вчера вечером слышала пение. Она хотела сказать мне, но меня не оказалось в кабинете. Это очень странно, потому что я весь вечер проработал в кабинете и никуда не выходил. Чую я в этом какой-то подвох, хотя может быть это всего лишь моя подозрительность. Если ты вернёшься, я обещаю стать менее подозрительным.
Он сложил письмо вчетверо, запечатал в конверт и написал адрес. «Отправлю позже», – подумал он. Кто-то постучался в дверь. Вошёл Николай и виноватым тоном сообщил, что Зумруд ушла на рынок.
– Как, сама? – спросил Борис.
Николай пожал плечами.
– Срочно! На выход! Беги и ищи её! И пока не найдёшь – не возвращайся.
Не успел Николай уйти, как в ворота постучались. Борис сам открыл калитку и оторопел. Перед ним стояла мать, которую за локоть держал полицейский. Он скрипуче прошипел:
– Эта гражданка здесь проживает?
– Да, это моя мать. – Борис протянул руку, чтобы оттащить мать от полицейского, но получил удар по руке. – Что случилось?
Зумруд медленно подняла на Бориса глаза. В них был ужас.
– А вы разве сами не видите? Вроде неглупый человек, известный, уважаемый. Почему не проинформировали мать? Почему ваша мать позволяет себе предлагать полицейскому контролю взятку? Во-первых – это грех, а во‐вторых – противозаконно!
– Взятку?
– Да, взятку. Я ей собирался выписать штраф в тысячу евро за прогулки в неподобающем виде, а она мне тысячу рублей суёт в руки. Откупиться решила. Я её предупредил, что везде камеры, а она всё равно суёт. Это подсудное дело. – Подумав, полицейский добавил: – Да и при всём уважении: зачем мне её жалкая тысяча рублей?