– Кроме того, Тора умышленно поместила закон об обручённой рабыне после килаим. Таким образом, она намекает на то, что как запрещено нарушать порядок, установленный Творцом в растительном и животном мире, так не разрешается и производить на свет килаим, запрещённые помеси, вступая в интимные отношения, которые могут к этому привести. Пусть еврей не думает, что он может не принимать всерьёз преступление такого рода лишь на том основании, что он – свободный человек, а женщина, с которой он согрешил, рабыня. Согласно закону Торы, святость брака должна и в этом случае соблюдаться неукоснительно.
Борис прислушался. Стук прекратился. Всё-таки хорошо, что он изучает Тору; в ней, только в ней он находит утешение в любой ситуации. Она учит его жизни и даёт конкретные указания, что делать и как, и ему не приходится испытывать мук выбора. Он закрыл книгу «Ваикра» и поднял голову. Прямо перед ним стояли трое полицейских с пистолетами, нацеленными на его лоб, сердце и живот. Они вошли настолько бесшумно, что Борис по-настоящему испугался, потому что на миг усомнился в их человеческой сущности. Но потом их лексикон доказал ему, что он всё ещё жив и видит реальных людей. Он простёр руки. Один из полицейских упаковал пистолет в кобуру и надел на него наручники. Когда они выходили, Борис посмотрел вверх. Небо было в черно-белых полосках. Видимо, кто-то уже начал бороздить тучу антиоблачными самолётами. Он шёл по своему двору, возможно, в последний раз, двое полицейских держали его за руки, а третий толкал в спину.
– Разве я похож на преступника? – спросил Борис.
– Это суд решит, похож ты или нет, – сказал первый полицейский.
– А нам велено только схватить и доставить, – вторил ему второй.
– Мы люди подневольные, – добавил третий, – что велено, то и доставляем.
Они ехали около двух часов, и Борис не понимал, куда его везут. На все его вопросы полицейские отвечали: «Узнаешь, когда будет положено». Машина раскачивалась и подпрыгивала – судя по всему, они ехали по ухабам в какое-то отдалённое место, где ещё не проложили асфальт. На какое-то время Борис закрыл глаза и задремал, а когда проснулся, оказалось, что они уже давно приехали и только ждут его пробуждения.
– Я долго спал? – спросил Борис.
– Пока ты спал, солнце село, – ответил первый полицейский. – Тебе здесь выходить.
Он раскрыл дверь, и Борис вышел на улицу. Полицейский взял руки Бориса, отстегнул наручники и показал вперёд.
– Видишь там, за кукурузным полем, маленькое здание? – спросил второй полицейский.
Борис прищурился и ничего не увидел. Было темно. Неужели они хотят отправить его одного через кукурузное поле?
– Этот путь ты должен проделать сам, – третий полицейский похлопал его по плечу. – Это твой суд. Пойдёшь вдоль этого ряда кукурузы, не заблудишься.
– А как же хищники? Там небось и волки, и тигры, и крокодилы…
– Не-а, таких, как ты, волки и тигры не едят. Они только до приличных людей охотники. Потому-то нам туда нельзя, а тебе – можно, – сказали все хором.
Борис бросил последний взгляд на полицейских и вошёл в кукурузную рощу. Шёл он долго, ноги то и дело утопали в весенней грязи, и со всех сторон на него смотрели горящие волчьи глаза, но – как и сказали полицейские – волки не подходили близко. Когда он увидел впереди освещённый дом, он обрадовался. Пусть это и здание суда, но он хотя бы окажется среди людей. «Суд» – прочитал Борис на красной табличке у входа. Здание из крепких деревянных брусьев, словно это не суд, а купеческая изба. Таких изб в станицах ещё много, но местность была не похожа на его родной край. Скорее всего его отвезли в другой регион, но в какой, он не понимал. Из-за сна он полностью потерял ориентацию в пространстве. Часов у него тоже не было, видимо, выронил в машине. Странно, что на табличке не обозначена ни территориальная принадлежность суда, ни ведомство, по которому он проходит в качестве подозреваемого. «Это сейчас так делается?» – подумал Борис. Впрочем, как это делалось раньше, он не знал, поэтому просто вошёл в здание.
В избе было очень холодно из-за включённых повсюду кондиционеров и сильно пахло мехом. Окна были прочно заколочены, поэтому спёртый воздух резал слизистые. Борис чихнул.
– Скорее дверь закрывайте, – послышалось откуда-то, – сейчас всех застудите.
Борис закрыл дверь, но остался стоять у порога. Он не понимал, куда ему идти. Не было ни вывесок, ни кабинетов, а была только одна большая комната с вешалкой, на которой не висело ни одного пальто. Не было слышно ничего, кроме поддувающего старый половик кондиционера. Борис присмотрелся и увидел на полу привинченную дверную ручку, скорее всего – вход в подвал. Часы не давали Борису никакой информации, потому что остановились на четырёх. Из вырезанного в часах окошка вывалилась бездыханная кукушка, она покачивалась на сломанной пружине. Борис подумал, что кто-то, видимо, над ним пошутил. Придёт домой, узнает, накажет. Он уже повернулся лицом к двери, чтобы выйти на улицу, но дверь оказалась закрытой. Он и не заметил, что дверь в этой хилой на первый взгляд избушке была бронированной, такие он видел только на дверях банковских сейфов. Кто-то схватил Бориса за локоть. Борис резко повернулся и увидел улыбку невысокого смуглого мужчины с раскосыми глазами. Он был в белой шубе из редчайшего арктического песца. Мех был хорошо выделанный, такая шуба стоˆит целого состояния. Борис вздохнул, потому что у него на фабрике ещё не научились работать с такими драгоценными видами меха. Человек в шубе прошептал Борису на ухо:
– Я – твой адвокат. Буду защищать тебя на этом процессе. Буду требовать смягчения приговора. Но судья очень строгий. У него железные улики, но у нас всё же есть небольшая лазейка. Очень небольшая. Крохотная. Даже не знаю, сможем ли мы ею воспользоваться. Это как верблюду пролезть в игольное ушко. Всё от тебя зависит.
Борис задрожал.
– Холодно? – спросил адвокат. – Что же ты такой раздетый приехал? Вот мерзавцы! Неужели они тебе даже шубы не дали? Хотя… они небось и не знали последнюю новость. Из-за этого в суде кондиционеры поставили.
– Да нет, – стуча зубами, ответил Борис, – мне совсем не холодно. Сейчас согреюсь. А какая новость?
– В Арктике льды тают… – шёпотом сказал адвокат. – За прошедшие десять лет они подтаяли на целых пять миллиметров! Мир меняется так быстро, что не успеваешь глазом моргнуть. Всего каких-то пару миллионов лет – и нет ледников.
– Надо как-то с этим бороться, а не сидеть, свесив ножки! – ответил Борис.
– Но разве человек в состоянии бороться с природой?
Борис хотел ответить, но не успел, потому что стена заискрилась красным:
ВВЕСТИ ПОДСУДИМОГО ВВЕСТИ ПОДСУДИМОГО ВВЕСТИ ПОДСУДИМОГО
Борис несколько раз с силой закрыл, а потом открыл глаза. И вновь увидев перед собой адвоката, он вздрагивал, но вдруг что-то понял и посмотрел в лицо защитнику долгим вопросительным взглядом. Адвокат кивнул, взял Бориса за локоть и, отодвинув половик, отрыл перед ним дверцу в подвал – это и был вход в зал суда.
5
Они долго спускаются, прежде чем оказаться в огромном зале, который скорее походит на стадион, чем на областной суд. Трибуны кишат людьми, так что Борис даже не может всех разглядеть, так далеко они сидят от него. На голубых пластмассовых стульях слева сидит Зоя в окружении молодёжи. По примерным подсчётам – около тысячи человек. Неужели у Зои столько друзей? У некоторых из них на коленях лежат транспаранты, но Борис не может рассмотреть, что на них написано. С правой стороны стулья красные, и на них сидят в основном родственники, знакомые и сотрудники самого Бориса. Яков Мордехаев, главный скорняк, сидит небритый и с отёкшим лицом, как будто не спал много дней. На его руках свежие мозольные корочки. Гарик, друг Гриши, брат Гали, жены Якова Мордехаева, и неплохой сбытовщик, тоже держит в руках транспарант. «МУТОН, А НЕ МУЗОН», – читает Борис. Зинаида Ароновна, главный экономист, тёща Якова и мать Гарика. Его секретарша, двоюродная сестра Гали, жены Якова Мордехаева. Николай, его водитель. Борис никак не может вспомнить, кому Николай приходится родственником. На VIP-трибуне красного сектора сидят губернатор, мэр, министр слухбеза, раввин, генерал, которого он раньше считал другом, и несколько шишек поменьше, которых даже не стоит упоминать. Его взгляд скользит на передние ряды, и Борис видит мать.
– Мама, а разве ты не отдыхаешь? – Борис пытается словить взгляд матери, но она закрывает глаза. – Зачем ты вышла из дому? Это опасно в твоём состоянии!
Зумруд ничего не отвечает. Она сидит, опустив голову на грудь, и прижимает к телу, словно новорождённого ребёнка, какую-то фляжку. Рядом с мамой сидят Зозой и приехавшая из Москвы тётя Мина. Все три женщины в чёрном.
– Хотела на свадьбу приехать, – стонет тётя Мина, вытирая слёзы, – а вместо этого на суд попала. Зачем ты так с нами, Боря?
Зозой громко причитает:
– Мой Борьке! Что с тобой стало! Такой хороший мальчик был!
Женщины подхватывают её причитания, всхлипывая и раскачиваясь из стороны в сторону.
– Так, попрошу тишины в зале суда! – Борис слышит, как кто-то стучит по столу. – Женщины! У нас здесь не базар же ведь!
Борис и не заметил, как прямо позади него, на сцене, установлен длинный стол на двенадцать персон, накрытый разными кушаньями. В центре стола сидит толстый мужчина в красном байковом халате, на который накинута соболиная шуба. В руках у него довольно большой початок кукурузы. Скорее всего это и есть судья. Борис его ещё никогда не видел. «А шуба-то на нём моя», – подумал Борис. У остальных сотрапезников, сидящих за большим столом, на груди или на спине приклеена бумага, на которой крупными буквами обозначаются их должности. Кроме судьи, за столом сидят: прокурор в высокой чёрной шляпе; дознаватель – его внешность сливается с любой обстановкой, так что запомнить его и пересказать внешность представляется совершенно невозможным; палач – мягкотелый очкарик в профессорской жилетке; трое полицейских, с которыми Борис уже знаком; пять человек, крепко прижавшись друг к другу руками, сидят спиной к сцене, так что лиц их не видно, а таблички на спине обозначают их как свидетелей обвинения. Им приходится есть одной рукой, но, судя по всему, они к этому привыкли, потому что и одной рукой успевают есть за троих. Борис сглатывает слюну. Урчит желудок. Он вспоминает, что давно не ел.