Из зала слышатся одобрительные аплодисменты. Борис смотрит на адвоката. Тот моргает.
– Итак, доказано, что подсудимый несколько лет подряд, прикрываясь статусом солидного бизнесмена, ходил в оперу. – Голос обвинителя становится тихим и печальным. – Конечно, всё происходило в те времена, когда этот вид преступлений ещё не являлся запрещённым и некоторые театры продолжали его практиковать. Но если бы он только ходил в оперу, это полбеды. Об этом бы даже, возможно, никто бы и не узнал, потому что поездки свои он совершал втайне от всех. Оставим в стороне вопрос, есть ли порядочному человеку что скрывать от собственной матери – и вернёмся к тому, что он делал после спектакля. А после спектакля наш герой устраивал не что иное, как импровизированные спектакли с собой в главной роли.
Зал ахает.
– Пока он пел арию за арией, вокруг него собирались зеваки. Они бросали ему монеты и снимали видео. Нам не составило особого труда раздобыть эти видео в запрещённой обычным людям, но доступной спецслужбам, звуковой зоне Интернета. В своё время эти видео десятками появлялись на «Ютюбе». Некоторые очень даже хорошего качества. Можно спорить сколько угодно о принадлежности лица на фотографии подсудимому, но в том, что человек на видео – Борис Шубаев – нет никаких сомнений. Вы можете убедиться в этом сами, если посмотрите. Видео, конечно, будет без звука, антиоблачный купол над судом хорошо справляется с обычными разговорами, но такого большого голоса он не выдержит. Я предлагаю вам просто посмотреть видео из Парижа и ответить в уме на вопрос: «Виновен ли наш подсудимый?»
На экране появляется картинка. На видео действительно Борис, правда, не перед Парижской, а перед Венской оперой, но это ничего не меняло, потому что в том, что это был именно Борис Шубаев, нет никаких сомнений ни у кого. На нём кожаная куртка с надписью BARS, изготовленная в единственном экземпляре. Под видео цифра: 20 млн просмотров. Заголовок кричит:
«ДВОЙНИК ПАВАРОТТИ ПЕРЕПЕЛ ОРИГИНАЛ».
Тысячи комментариев, из которых Борис успевает прочитать лишь первые:
– Кто этот гений?
– Помогите разыскать этого русского!
– Какой голос!!!
– Паваротти нервно курит в сторонке.
Раскрыв рот от удивления, Борис смотрит на видео и не узнаёт себя. Если бы не куртка, он бы продолжал всё отрицать, а так…
– Ну это ещё ничего не доказывает! – пытается спорить Борис.
Из зала доносится неодобрительное «бууу».
– Так и у меня ещё не всё. Вы хотите доказательств, будут вам доказательства. Вам показать видео из Нью-Йорка, Сан-Франциско, Милана, Праги, Лондона, Мюнхена, Берлина? Похоже, вы ещё не поняли, насколько серьёзно вы наследили. Уж и не замести следов… Но у меня есть правило. Я всегда добиваюсь чистосердечного признания. Признание освобождает навсегда.
– Освобождает навсегда?
– Ну да, вы получите вечную жизнь, а мы – удовлетворение от проделанной работы.
– Но я не хочу вечной жизни! Я хочу жить здесь, честно жить.
– Ну, с честностью вы уже опоздали. Честный человек никогда бы не стал не то чтобы петь, но и ходить в оперу не стал бы. А давайте я спрошу публику. Что делать честному человеку в опере?
Из зала доносятся выкрики.
– Абсолютно нечего!
– Совершенно нечего!
– Нет ничего более нечестивого, чем ходить в оперу, а ходить туда под прикрытием ярмарки для честных меховиков – ещё больший грех!
– Грех, грех!
– Наказать! Наказать!
Обвинитель ведёт рукой, словно дирижёр палочкой, и зал затихает.
– Перед тем как передать слово судье для вынесения приговора, я хочу сказать, что, будучи верующим христианином, я рассчитываю на то, что подсудимый успеет раскаяться перед неизбежным концом, и искренне желаю ему, несмотря на личную неприязнь, удачи и счастья.
6
Судья мирно дремлет, положив голову на плечо дознавателю, но, когда его сипение врывается в могильную тишину стадиона, дознаватель хлопает его по плечу. Тот вздрагивает и ударяет кукурузой по столу. Дознаватель шепчет ему что-то на ухо. Он улыбается и произносит:
– Слово предоставляется защитничку!
Адвокат тяжело вздыхает и начинает свою последнюю речь.
– Доказательства у стороны обвинения, конечно, неопровержимые, и я, признаться, сам в шоке; я-то думал, он любитель, ну знаете, поёт себе человек в душе, ну что с него взять, поёт и поёт. Я тоже раньше пел. Но вот чтобы он так профессионально пел – этого я не мог предположить. Но позвольте сказать в оправдание моего клиента, что в момент совершения злодеяния он не подозревал об опасности. Вероятнее всего, он находился в состоянии аффекта, потому что ничего не помнит о содеянном. Он уже вполне искупил свою вину, самостоятельно лишив себя той части, которая отвечает за музыку, а что до этой выходки, – адвокат показывает на видео, – то я уверен, что это в первый и последний раз.
– Признаёте ли вы свою вину, подсудимый?
Борис смотрит в зал и встречается со взглядом матери.
– Мама, – произносит он, – я знаю, мама, что подвёл тебя. Я знаю, что мой голос принёс тебе немало бед: сначала его отсутствие, а потом – избыточность. Я пошёл в шубный бизнес Гриши для того, чтобы доказать всем – и себе в первую очередь, – что я могу бросить иллюзию ради реальности. А теперь я снова подвёл тебя. Но я готов лично лишить себя и языка, и ушей. Я расправлюсь с собой по-мужски. Я никогда не буду больше петь!
Сказав это, Борис опускает голову и внимательно рассматривает свои ботинки из крокодиловой кожи – они настолько извазюканы в грязи, что спасти их уже невозможно, а потом он смотрит на свои руки и с удивлением обнаруживает, что они как будто больше не принадлежат ему. Они онемели. Кожа стала серой, и через неё проступали синькой жилы, пальцы побелели до грязно-белого, маленькая царапинка казалась ярко-красной. Руки больше напоминают куриные лапки, нежели человеческие руки. Он пытается растереть пальцы, разогреть их, но они не реагируют. Они кажутся чужими.
– Что с моими руками? – спрашивает Борис у судьи.
Судья неодобрительно смотрит.
– Вы хоть слышите меня, подсудимый, или вам ваши руки ближе, чем приговор суда? Да и зачем тебе руки? – Неожиданно судья переходит на «ты». – Ведь ты лишь кукла в театре марионеток великого Господина Вселенной!
– А где же любовь? Ведь не может быть, чтобы у него не было любви для меня. Я ведь ещё живой! А мои руки уже не работают! Что со мной?
– Закон – вот что важно. Руки – продолжение твоей греховной сущности. Ведь рабам подобает запереть в клетку всё, что мешает исполнять заповеди. Руками ты писал запрещённые письма, поэтому руки тоже у тебя изымаются.
– Хорошо, – говорит Борис.
– Вот и правильно, – говорит адвокат. – Ты этим самым признаёшь, что ты – приличный заурядный человек, а не талантливый злодей. Вот и славно.
Прокурор дружески хлопает адвоката по плечу.
– Я знал, что мы поладим. Ведь мы оба на стороне закона. Полный отказ от собственного Я, от собственных глупых амбиций, от попытки дотянуться туда, куда нас не приглашали. Благодаря твоей прекрасной работе в качестве защитника мы отпускаем Бориса из зала суда – через кабинет хирурга – на свободу.
Судья смотрит на Бориса и показывает пальцем – выход там. Чтобы выйти, надо опуститься на сто метров под землю, пройти через лабиринт, и снова подняться.
– Иди и не греши больше, – напутственно говорит судья.
– Я видеть тебя, – говорит на жестовом языке следователь. – Ты понять меня?
Борис кивает. Он в последний раз смотрит в зал. Люди в большинстве сидят уставшие, но довольные. Гарик уже скрутил плакат с надписью «Мутон, а не музон». Люди вовсю шепчутся о будничных проблемах. Он окидывает взглядом синий сектор: Зоя о чем-то переговаривается с подружкой, а та в упор смотрит на него. Она шевелит губами, но Борис хорошо читает по губам. Вам… жизнь… дороже… музыки. Рукой изображает знак вопроса. Борис замечает, что на руках у неё тоненькие перчатки.
Он неопределённо поводит плечами. В этот момент кто-то случайно, а может, специально, толкает Бориса, и он падает. Ему приходится защищать голову, потому что людская масса, видимо, спеша на автобус или на электричку, шагает прямо по нему. На миг он теряет сознание, а когда приходит в себя, слышит своё имя. Своё настоящее имя.
– Энжи? – шепчет он. – Энжи, ты здесь? Энжи, ты где? Не надо от меня прятаться!
Зал уже сильно поредел, но ещё остаётся достаточно людей. Борис бегает между рядов и заглядывает даже под сиденья. Женщина, которой он заглядывает под юбку, возмущается:
– Как вы смеете! Я буду жаловаться!
– Энжи, Энжи, – кричит Борис.
– Она отошла три недели назад, – говорит Зоя. – Хватит делать вид, что ты этого не знаешь. Аппарат отключили. Услышь уже!
– Нет, нет, нет! – кричит он. – Я тогда тоже лучше умру! Я передумал!
В зале слышится ропот.
– Он передумал, видите ли, а поздно ведь. Тебя уже оправдали. Всем домой пора. Иди живо отсюда и живи тихо дальше. Не задерживай людей.
Красная трибуна уже почти опустела, зато на голубой ещё полно народу. Борис знал, что пока есть больше ста человек в зрительном зале, слушание считается публичным и решение суда в любой момент может быть пересмотрено. Надо только вернуть судью.
– Позовите судью! Я хочу пересмотра дела! – кричит Борис, но его крик заглушает гомон толпы. – Я – музыкант! Я – музыкант! Я – музыкант!
Подруга Зои – девушка с пучком и в тоненьких перчатках – поднимает транспарант, который всё это время лежал у неё на коленях. На нём написано:
#MeToo
Cмуглый качок в обтягивающей футболке с надписью BOXER разворачивает свой транспарант резким движением хищника, бросающегося на добычу.
Я/МЫ БОРИС ШУБАЕВ.
Вслед за этим встаёт Зоя. Она крепко держит в руках большую растяжку.
ТИШИНА – ТРЭШ. ОПЕРА – ФРЭШ.
Но больше всего удивляется Борис, когда видит свою маму, которая, казалось, никогда не выходила из своей скорлупы, а теперь стоит там – с транспарантом.