, не предопределена. Но многим из нас нередко являлся тот мир, которому якобы надлежит быть. Мир, где высший бог – Христос. Где люди тысячу лет и больше поклоняются только ему и его жрецам. Когда же минует тысячелетие, начнутся пожары и голод. И все эти годы будет идти война – война за людей, чтобы они остались неизменными; им будет велено забыть сей мир и думать лишь о грядущем. Как будто итог Рагнарёка, когда боги, люди и гиганты сойдутся на брань, уже известен и люди не сомневаются в победе. – Лицо Фармана, взиравшего на жреческий круг, окаменело. – Это тот самый мир, против которого мы выступили; будущее, которое хотим предотвратить. Вы помните, что о смерти Рагнара Мохнатые Штаны я проведал случайно, когда был в Лондоне. Затем мне было явлено во сне, что она стала одним из тех моментов в истории мира, которые принято считать поворотными. И я попросил Бранда, – он махнул в сторону здоровяка, присевшего на корточки в стороне, – принести эту весть сыновьям Рагнара, да так, чтобы те не отвергли вызов. Мало кто мог выполнить это поручение и остаться в живых. Но Бранд сумел, сослужив большую службу и нам, и тому, в кого мы веруем. Тому, кто явится с севера и наставит мир на истинный путь.
Жрецы почтительно прикоснулись к своим амулетам.
Фарман продолжил:
– Я полагал, что сыновья Рагнара обрушатся на христианские королевства Англии, сломят их владычество и станут могучим подспорьем для нас и для Пути. Я был глуп, вообразив, будто могу познать замыслы богов. Глупо также было надеяться, что зло Рагнарссонов способно породить добро. Они не христиане, но их поступки усиливают христиан. Они пытают, насилуют, превращают людей в хеймнаров.
Вмешался Ингульф, хозяин Хунда:
– Ивар произошел от семени Локи и послан вредить земле. Его встречали на другой стороне – и не в образе человека. Он не тот, кого можно использовать в благих целях.
– Как и мы видим теперь, – отозвался Фарман. – Ибо он не только не сокрушил Церковь бога Христа, но и заключил с ней союз. Поступил Ивар так ради собственной выгоды, и верит ему только дурак-архиепископ. Тем не менее сейчас они вместе и потому укрепились.
– А мы обеднели! – буркнул Бранд, выйдя за рамки приличий.
– Но стал ли богаче Ивар? – спросил Вестмунд. – Я не вижу никакой пользы от этой сделки ни для Бескостного, ни для его братьев. Кроме того, что они вошли в Йорк.
– Тут я отвечу, потому что хорошо разобрался в этом деле, – подал голос Торвин. – Всем нам известно, что деньги у них аховые – чуток серебра и много свинца и меди. Куда подевалось все серебро? Я вам скажу: его забрала Церковь. Мы просто не понимаем – даже Ивар не знает, – насколько богата Церковь в Нортумбрии. Она существует здесь уже двести лет и все это время собирала дары – серебро, золото, земли. А из земли попы добывают новое серебро, и еще больше из той, которая им не принадлежит. Когда обрызгивают ребенка водой, когда венчают новобрачных; когда, в конце концов, хоронят в освященной земле и отводят угрозу вечных мук – не за грехи, а за неуплату церковного налога.
– Но что они делают с этим серебром? – спросил Фарман.
– Украшения для своего бога. Серебро лежит в Минстере, такое же бесполезное, каким было в почве. Драгоценные металлы перелиты в их потиры, в огромные распятия и крестные перегородки, в убранство алтаря и раки для мощей их святых – все это берется из монет. Чем богаче Церковь, тем хуже для чеканки. – Он с омерзением покачал головой. – Церковь ничего не отдаст, а Ивару даже невдомек, что попало ему в руки. Жрецы пообещали изъять из обращения все монеты, что ходят по королевству, и расплавить их. Они-де возьмут себе преобладающий дешевый металл, а ему оставят чистое серебро. А после отчеканят новые монеты – для Ивара Победоносного, короля Йорка. И Дублина также. Богаче Рагнарссоны могут и не стать, но они сделаются сильнее.
– А Бранд, сын Барна – беднее! – раздался негодующий рык.
– Значит, добились мы одного: свели Рагнарссонов со служителями Христа, – подытожил Скальдфинн. – Крепко ли, Фарман, ты веришь теперь в свой сон? И как насчет истории мира? И его будущего?
– Есть человек, который мне тогда не привиделся, – ответил Фарман. – Но после он пришел в мои сны. И это тот самый малый по имени Скьеф.
– Шеф, – вставил Хунд.
Фарман согласно кивнул:
– Подумайте сами. Он бросил вызов Ивару, победил на хольмганге, взял стены Йорка. Вспомните, как несколько месяцев назад парень явился к Торвину и объявил, что пришел с севера.
– Он просто хотел сказать, что прибыл из северной части королевства, из Норфолка, – возразил Хунд.
– Он думал одно, а боги – другое, – сказал Фарман. – Не забывай, что я видел его по ту сторону, в самой обители богов. И вот еще одна странность. Кто его отец? Ярл Сигвард считает таковым себя. Но это подтверждается лишь словами его матери. Сдается мне, этот юноша даст начало великим переменам, он центр круга, хотя никто об этом не догадался. А потому я должен задать вопрос его друзьям и знакомым. Безумен ли этот малец?
Все взгляды медленно обратились к Ингульфу. Тот вскинул брови:
– Безумен? Лекари не употребляют это слово. Но поскольку ты выразился именно так, я отвечу. Да, молодой Шеф, несомненно, безумен. Судите сами…
Хунд знал, где искать своего товарища, и не ошибся: тот стоял над грудой головешек и железяк в северо-восточной башне, что над Олдуарком, в окружении людей с амулетами, немало заинтересованных происходящим. Хунд угрем юркнул промеж них.
– Ну что, разобрался? – спросил он.
Шеф поднял взгляд:
– По-моему, я нашел ответ. При каждой машине состоял монах, обязанный уничтожить ее во избежание захвата. Люди, что подожгли вот эту, убрались в Минстер. Оставшиеся не хотели ждать, пока догорит. Этого раба изловили. – Он кивнул на англичанина в ошейнике, окруженного викингами. – Он рассказал, как она действовала. Я не пробовал восстановить, но теперь понимаю ее устройство.
Он указал на кучу обугленных балок и металлических деталей.
– Эта машина метала большие стрелы. Смотри, – ткнул пальцем Шеф. – Пружина находится не в дереве, а в веревке. В перекрученной веревке. Вот этот вал вращается, увеличивая нагрузку на тетиву и концы лука. В нужный момент тетиву отпускают…
– Бум! – произнес один викинг. – Здо́рово, елдак-убивец!
Другие заржали. Шеф показал на зубчатые колеса, прикрепленные к раме.
– Видите ржавчину? Они стары как мир. Может быть, их изготовили сразу после ухода римлян, а то и раньше – лежали где-нибудь в арсенале. Но, так или иначе, их сделали не в Минстере. Здешний люд умеет только пользоваться машиной.
– А как насчет камнеметной?
– Ее-то и вовсе сожгли дотла. Но я знал, как она устроена, еще до того, как мы одолели стену. Раб говорит, что у минстерцев все было написано в книге, а части машины хранились с незапамятных времен. Жаль, конечно, что сгорели. И мне хотелось бы заглянуть в книгу о постройке машин. А еще в ту, где изложена наука о числах!
– Эркенберт понимает в числах, – вдруг подал голос раб, разобравший норвежское слово, которое Шеф произнес с остаточным английским акцентом. – Он арифметик.
Несколько викингов опасливо схватились за амулеты. Шеф рассмеялся:
– Арифметик или не арифметик, а я построю машину получше! Много машин. Трэлл говорит, что слышал однажды, как монах назвал христиан – и римских, и здешних – карликами на плечах гигантов. Ну так и пусть они погоняют своих великанов со всеми их книгами, машинами и стенами, оставшимися от былых времен. Карлики есть карлики! Зато мы…
– Молчи, – вмешался викинг и шагнул вперед. – Не произноси этого несчастливого слова, Скьеф Сигвардссон. Мы не гиганты, не iötnar, которые суть враги богов и людей. Думаю, тебе это известно. Разве ты их не видел?
Шеф медленно кивнул, вспомнив сон о недостроенных стенах и неуклюжем гиганте с жеребцом. Окружающие загудели и начали переглядываться.
Шеф бросил на пол железные детали:
– Стейнульф, отпусти раба в награду за его рассказ. Покажи ему, как убраться отсюда подальше, чтобы Рагнарссоны не поймали. Теперь мы справимся с машинами и без него.
– А успеем? – спросил викинг.
– Нам нужно только деревом разжиться да кое-что смастерить в кузнице. До войскового сбора еще целых два дня.
– Это новое знание, – добавил один из внимавших. – Торвин одобрит.
– Соберемся здесь завтра, с утра, – решительно произнес Шеф.
Когда все повернулись к выходу, один из викингов сказал:
– Для короля Эллы это будут долгие два дня. Христианский пес, архиепископ-изменник, совершил черное дело, выдав его Рагнарссонам. Ивар хорошо подготовился к этой встрече.
Шеф проводил удалявшиеся спины взглядом и снова обратился к другу:
– Зачем ты пришел?
– Снадобье от Ингульфа принес.
– Мне не нужно снадобье. Какой с него прок?
Хунд замялся:
– Он говорит, что это освободит ум. И… вернет тебе память.
– Что не так с моей памятью?
– Послушай, Шеф, Ингульф и Торвин считают… что ты забыл даже про то, как лишился глаза. Торвин держал тебя, Ингульф накалил иглу, а потом игла была у меня. Мы сделали это только потому, что не хотели отдавать тебя какому-нибудь мяснику из подручных Ивара. Но ты упорно молчишь об этом, и они считают, что это противно естеству. Думают, ты забыл, как тебя ослепили. И Годиву забыл, за которой отправился в лагерь.
Шеф воззрился на маленького лекаря с амулетом в виде серебряного яблока.
– Передай им, что я все помню и ни на миг не забывал. Впрочем, постой. – Он протянул руку. – Я возьму снадобье.
– Он взял, – доложил Ингульф.
– Шеф похож на птицу из старой притчи, – произнес Торвин. – Из той, что рассказывают христиане о крещении северных англичан. Когда король Эдвин созвал совет, чтобы обсудить, отречься ли ему и его королевству от веры отцов и принять новую, жрец асов ответил на это: почему бы и нет, если от старых богов не было никакой пользы. Но тут поднялся другой советник, и его слова кажутся более достоверными: он сравнил мир с королевским дворцом. Зимним вечером там тепло и светло, но снаружи холодно и не видно ни зги. Представьте, сказал советник, как в эти покои влетает птица, которая на миг согревается и радуется свету, а после выпархивает обратно, во мрак и стужу. И еще он сказал, что если бог Христос способен вернее открыть нам то, что происходит до и после человеческой жизни, то его учение заслуживает внимания.