«Человеку счастье привалило, – подумал Харви, – очень болтливому человеку, в распоряжении которого – последняя модель карманного чуда вычислительной техники».
– Как вы полагаете, чему равна плотность соуса? – осведомился Чарльз.
– Предположим, ноль девять, – откликнулся Форрестер.
– Вам никогда не приходилось делать соус? – подала голос Шарлин. – В воде он тонет. Его проверяют, капая в чашку с холодной водой. По крайней мере, мама всегда так делала.
– Тогда пусть один и две, – произнес Дэн.
– Еще миллиард с половиной тонн горячего шоколадного соуса! – затараторил Шарпс.
Хамнер снова издал сдавленный звук.
– Каменные включения можно не принимать во внимание, – продолжал Шарпс. – Теперь понимаете почему?
– Боже мой, да! – закивал Харви, вздрогнул и покосился на работающую камеру. – Естественно, док, нет никакого смысла принимать в расчет всякие включения.
– Надеюсь, вы не собираетесь показывать это в эфире? – негодующе заорал Тим.
– Вы запрещаете? – удивился Рэндолл.
– Нет. – Хамнер скрючился, хихикая.
– Далее. Скорость у кометы, простите за тавтологию, кометная. И поистине огромная. Но какова же параболическая скорость на земной орбите. Дэн?
– Двадцать девять целых семь десятых километра в секунду. Умножить на корень квадратный из двух.
– Сорок два километра в секунду! – возвестил Шарпс. – Плюс орбитальная скорость нашей планеты. Все зависит от геометрии столкновения. Если, к примеру, взять скорость сближения пятьдесят километров в секунду, это будет достаточно разумно?
– Вполне, – отозвался Форрестер. – У метеоритов данная величина колеблется от двадцати до, пожалуй, семидесяти. Вполне.
– Пусть будет пятьдесят. Возводим в квадрат, делим пополам… Переводим массу в граммы… Получается где-то около двух на десять в двадцать восьмой степени эргов. Вот что такое наше ванильное мороженое. Далее: можно принять, что большая часть поверхностного слоя соуса вскипела и испарилась, но поймите, Харви, при этом комета пробудет в атмосфере не слишком долго. При лобовом столкновении – две секунды. И какая бы масса ни сгорала, выделится достаточно энергии, чтобы тепловой баланс Земли изменился. Взрыв будет внушительный. Предположим, нашей планете будет передано двадцать процентов энергии поверхностного слоя, тогда, – нажато еще несколько кнопок, и Шарпс драматически возвысил голос, – общий результат будет таков: два и семь десятых, умноженные на десять в двадцать восьмой степени, эргов. Вот ваше столкновение.
– Ну… – развел руками Рэндолл. – Число солидное…
– Единица с двадцатью восемью нулями, – тихо проговорил Марк.
– Шестьсот сорок тысяч мегатонн, – мягко произнес Форрестер. – Не шутка…
– Господи, пастеризованная планета, – не унимался Марк.
– Не совсем. – Дэн расчехлил свой калькулятор. – Три тысячи Кракатау. Или если насчет Тиры говорят верно, – одновременному извержению трехсот Тир.
– Тира? – переспросил Харви.
– Вулкан в Средиземноморье, – пояснил Ческу. – Бронзовый век. Отсюда берет начало легенда об Атлантиде.
– Ваш приятель прав, – просиял Шарпс. – Хотя я не уверен насчет оценки количества выделившийся энергии. Рассмотрим проблему под другим углом. Человечество в течение года расходует около десяти в двадцать девятой степени эргов. Сюда входит электрическая энергия, уголь, ядерная энергия, кухонные плиты, автомобили… дальше перечисляйте сами. Ну а наше мороженое несет в себе запас энергии, равный тридцати процентам ежегодного мирового энергетического бюджета.
– Не так уж и плохо, – произнес Рэндолл.
– Не так уж плохо по сравнению с чем? – спросил Шарпс. – Ведь мы говорим о запасе годовой энергии, выделившемся за минуту! Вероятно, комета влетит прямиком в воды Мирового океана. Если она ударится о сушу, в месте столкновения все будет уничтожено, но энергия, скажем так, быстро уйдет обратно в космос. С другой стороны, если комета ударится об океанское дно, то вода испарится. Погодите-ка, эрги перевести в калории… Черт возьми! Мой калькулятор для такой операции не приспособлен.
– Я помогу, – сказал Форрестер. – При столкновении испарится шестьдесят миллионов кубических километров воды. Или, если вам это по нраву, пятьдесят миллиардов акрофутов. Вполне достаточно, чтобы Штаты оказались на глубине в двести двенадцать футов.
– Чудесно! – подвел итог Шарпс. – Итак, в атмосферу уходит шестьдесят миллионов кубических километров воды. И они, Харви, возвращаются дождем. Значительная часть прольется над полярными областями. А поскольку вода замерзает, то в тех областях будет идти снег. Сформируются ледники… и они движутся к экваториальным областям… да. Между прочим, историки полагают, что вследствие извержения Тиры изменился климат нашей планеты. Мы точно знаем, что извержение Тамборы – примерно той же силы, каким было извержение Кракатау, – привело к тому, что ученые прошлого столетия назвали «годом без лета». Голод. Неурожаи. Наше мороженое с шоколадным соусом приведет, вероятно, к наступлению нового ледникового периода. Густая облачность. Тучи, отражающие тепло. Значит, и меньше солнечного света достигнет земной поверхности. А снег тоже отражает тепло. Температура понижается. Постоянно выпадают осадки. Ледники ползут к экватору, не успевая растаять. Положительная обратная связь.
Интервью приняло нешуточный оборот.
– Но ледниковые периоды заканчиваются. Почему это происходит? – спросил Рэндолл.
Ученые одновременно пожали плечами.
– А моя комета станет причиной очередного жуткого похолодания. Ледникового периода? – произнес Тим. Теперь он точь-в-точь походил на своего деда – скорбное, унылое лицо человека, который узнал, что похоронил шестьдесят тысяч долларов.
– Нет, – усмехнулся Форрестер. – Мы говорили лишь о ванильном мороженом. А Молот покрупнее.
– Комета Хамнера – Брауна. Насколько покрупнее?
Дэн неопределенно взмахнул руками:
– Раз в десять.
– Впечатляет, – произнес Харви.
Перед его мысленным взором вставали мрачные картины: через поля и леса ползут к югу ледники. Растительность убита снежными завалами. Вниз, по Северной Америке – в Калифорнию, по Европе – к Альпам и Пиренеям. За календарной зимой снова следует зима, каждая холоднее предыдущей. Куда там до «великих морозов» семьдесят шестого – семьдесят седьмого годов! И никто даже не упомянул приливы и отливы. Но комета не может иметь такую же плотность, как кубическая миля…
Тут его и накрыло. Рэндолл плюхнулся и утробно захохотал, потому что просто не мог говорить.
Позднее Харви сделал лично для себя дополнительную копию – в том жалком подобии кабинета, который предоставила ему студия: муляжи книг на полках, потертый ковер на полу. Здесь он мог говорить свободно.
«Прошу прощения у наших зрителей». (Вот что надо вставить сразу после очередного из его срывов. А во время интервью с Шарпсом их было несколько.) Кстати, что там говорил док?
– И нужно особо кое-что отметить. Первое: вероятность того, что твердая составляющая Хамнера – Брауна столкнется с Землей, в буквальном смысле ничтожна. На таком расстоянии сам дьявол не смог бы попасть в столь крошечную мишень, как наша планета. Второе: если «встреча» состоится, эффект, вероятно, будет как от воздействия нескольких массивных объектов. Некоторые из них упадут в океан, другие врежутся в сушу, где разрушения окажутся локальными. Итак, если комета влетит в наш общий дом, это будет похоже на то, как если дьявол пару раз грохнул по Земле чудовищным молотом.
Апрель: Интерлюдия
Пятьдесят тысяч лет назад в Аризоне: при трении о воздух и от соприкосновения с кислородом, содержащимся в атмосфере, железо вспыхнуло, и поверхность раскалилась. От огромной летящей массы отрываются обломки величиной с дом, а метеорит тем временем летит под острым углом над самой поверхностью. Он гонит перед собой гигантский цилиндр перегретого воздуха, ударяет в Землю и разгоняет воздух по окрестностям – огненный взрыв мгновенно выжигает все живое на сто миль вокруг.
Леонилла Малик расписалась на рецепте и отдала его пациенту, последнему за сегодняшнее утро. Когда он покинул ее кабинет, женщина выдвинула нижний ящик стола и достала бутылку «Гранд Марнье». Наполнила изящный стаканчик. Дорогой ликер достался ей в подарок от одного из товарищей-космонавтов. Когда она смаковала напиток, ею овладевало восхитительное упадническое настроение. Еще приятель подарил ей шелковые чулки и комбинацию – привез из Парижа.
«А я никогда не бывала за границей, – подумала она, наслаждаясь сладкой жидкостью, – какие бы усилия я ни прилагала, за рубеж меня не выпустят».
Хотелось бы ей понять свое нынешнее социальное положение. Ее отец был медиком, его ценила кремлевская элита. А затем раскрылся заговор врачей-вредителей, плод безумной убежденности сталинистов в том, что некие доктора пытались отравить главного революционера нашего времени, народного героя, учителя и вдохновителя, вождя мирового пролетариата товарища Иосифа Виссарионовича Сталина.
Отец Леониллы и еще сорок его коллег сгинули в подвалах Лубянки.
В наследство ей достался номер «Правды» за тысяча девятьсот пятидесятый год. В нем было старательно подчеркнуто каждое упоминание имени Сталина. Только на первой странице – девяносто один раз (причем десять раз его именовали Великим вождем и шесть – просто Великим Сталиным).
«Папе следовало бы отравить выродка», – подумала Леонилла. Мысль эта вызвала неприятное чувство: она противоречила давней традиции. В советских медицинских учебных заведениях клятву Гиппократа не изучали, но Малик мысленно прочла ее.
Будущее дочери врага народа казалось не особенно лучезарным. Но времена изменились, и отца посмертно реабилитировали. В числе прочего – во искупление содеянного – Леониллу избавили от должности секретарши в захолустном украинском городке и по