Седой снова нахмурился, зато Василий, хоть и сдержал улыбку, буквально засветился изнутри. Видимо, уже считал в уме чужие грузовики с кресбулатом. Для парня возможность назвать себя человеком князя явно значила куда больше, чем заработок. А вот его родитель, похоже, загрустил — то ли не хотел оставаться на Пограничье в опасной близости от грозных Зубовых, то ли уже сообразил, что никакого выбора у него на самом деле нет.
— Ты-то что думаешь? — тихо спросил он, повернувшись к сыну.
— А чего тут думать, батя? Если откажешься — Ванька все равно хоть с поезда сбежит князю служить. Я его, дурака, знаю. После таких то дел с грузовиком зубовским… Это тебе не по Тайге всякий мусор собирать! — Василий кивнул куда-то в сторону реки. И вдруг, не выдержав, радостно оскалился. — Ванька сбежит — и я за ним.
— Ну, если так… — Седой вздохнул, улыбнулся и взглянул мне прямо в глаза. — Разве ж я своих ребят брошу? Куда они — туда и я.
Глава 22
— Вот она, красавица. — Дядя вытянул руку, указывая вдаль. — Стоит, сторожит…
До острова было метров триста-четыреста, однако я все равно без труда разглядел стены и башни, которые будто росли прямо из воды, возвышаясь над озером. Крепость занимала весь клочок земли целиком и казалась его частью.
— Старая совсем. — Я приложил ладонь ко лбу, закрывая глаза от неяркого сентябрьского солнца. — Ее что, еще при конунге Рерике строили?
— Позже, — усмехнулся дядя. — Намного. При Александре Невском. Тогда еще деревянная была, каменные стены-то попозже, только лет через пятьдесят сделали. Вот с тех пор и стоят.
С датой я промахнулся — лет этак на пятьсот, если не больше, но в целом солидный возраст древней твердыни угадал. Крепость появилась на Ореховом острове — в честь которого, собственно, и получила называние и сама она, и город у истока Невы — уже целую вечность назад.
И, как и раньше, охраняла мир людей от грозной силы, спящей за Пограничьем. На острове не было больших деревьев, но даже сама вода примерно в сотне метрах от берега меняла цвет — становилась темно-синей, почти черной, будто и ее каким-то образом напитывала и меняла магия. Я не только видел, но и чувствовал кромку, когда-то навсегда разделившую мир, который принадлежит человеку, и беспощадный север.
Город стоял на этой стороне границы — а крепость уже за ней.
— Сколько ни смотрю — никак не налюбуюсь, — тихо проговорил дядя. — Вот уж где силища. Орех, самый настоящий — сама Тайга не разгрызла.
— Попробуй такой разгрызи. — Жихарь подошел и встал справа от меня. — Стены-то старые, но поглядите, что на них, ваше сиятельство.
Я прищурился. И только когда солнце выглянуло из-за туч, сумел разглядеть блеснувший над древними камнями металл. Пушки. Наверняка со стороны озера их было куда больше, но несколько стояли и на ближайшей к берегу стене — видимо, на тот случай, если придется бить по кому-то или чему-то, поступившему к городу вплотную.
— Ладога — это тебе не Нева, — снова заговорил Жихарь. — В ней такая жуть водится, что не приведи Матерь. В том году рыбина прямо сюда вылезла — вроде сома, только в длину метров пятнадцать. И из пасти у ей щупальца — во-о-о-от такущие…
Описание изрядно отдавало выдумкой, однако местный градоначальник наверняка не был дураком. И уж точно не стал бы тратить сотни и тысячи казенных рублей на содержание никому не нужной крепости с гарнизоном. Так что в одном Жихарь уж точно не ошибся: в Ладоге определенно водилась живность, по сравнению с которой огнедышащие олени и волки-переростки показались бы хомячками.
— Только далеко не уползла. Ее сначала магией приморозили — в крепости всегда дежурный офицер, а у коменданта, говорят, аж Магистерский ранг. А потом уже из картечницы побили так, что места живого не осталась. И даже чешуя не спасла, — продолжил Жихарь. И тут же мечтательно вздохнул. — Эх, нам бы в Гром-камень хоть одну такую штуковину — Зубовы даже мечтать…
— Тихо ты! — сердито буркнул дядя. — Язык без костей.
— Ну так я ж по делу, Олег Михайлович. А картечница бы и правда пригодилась! — Жихарь на всякий случай отступил на шаг. — Сейчас времена неспокойные.
— А будто на Пограничье иначе бывает. — Дядя усмехнулся и покачал головой. — Когда Тайга под боком, скучать не приходится.
— Так то оно так. Только раньше потише было. Даже на заимке — тишь да благодать, знай себе в потолок плюй да в лес поглядывай. А теперь то Паук вылезет, то Горчакову в Ижоре конюшню подпалят, то Зубовы… — Жихарь осекся, завидев недовольный дядин взгляд, и тут же поспешил сменить тему. — А вчера ночью я огневолка видел. На этой стороне, прямо под холмом у Гром-камня. Смотрю — что-то светится в темноте. А это он стоит, как вкопанный — ни туда, ни сюда.
— Да ладно тебе выдумывать, — раздраженно отмахнулся дядя. — Они через мост не лезут, без Тайги силы не те. Да нечего им тут делать — до Отрадного далеко, а к нашей скотине сунешься — сразу пулю в бок получишь.
— Обычно не лезут, а этот полез! — сердито проворчал Жихарь. — Что я — врать буду?
Я не стал влезать в спор — только молча усмехнулся. Вулкан, конечно же, не спешил докладывать, где бродит и чем занимается, однако поводок аспекта не давал ему удрать далеко в Тайгу, и я то и дело обновлял связь, невольно подтягивая зверя к себе. Видимо, ночью он подошел слишком близко к Гром-камню.
Надо бы его уже пристроить куда-нибудь — хоть в ту же кузницу с первородным пламенем в очаге. И понемногу приучать обитателей усадьбы к диковинному зверю. Сам я ничуть не опасался таежного хищника, однако остальных появление Вулкана могло и напугать. И если…
— Ладно, хватит болтать. — Голос дяди вырвал меня из размышлений. — Что-то Рамиль с Боровиком больно долго возятся. Не случилось ли чего…
Таежный приказ в Орешке занимал здание чуть ли не втрое больше, чем в Тосне. И располагался между армейским складом и казармой на берегу прямо напротив крепости — видимо, чтобы местные вояки приглядывали за гостями города, и у тех не возникало мыслей устраивать здесь… всякое.
А публика у приказа собиралась та еще. И в таком количестве, что народу вокруг было чуть ли не больше, чем в Новгороде. От разномастного камуфляжа и блеска ружейных стволов уже рябило в глазах. Дядя по пути рассказывал, что вольники съезжаются в Орешек со всех окрестных земель. Самый крупный — да и в общем-то единственный город на Пограничье приманивал авантюристов всех калибров и мастей, и не будь здесь солдат и Одаренных офицеров из гарнизона крепости, местным урядникам пришлось бы туго.
— Да чего с ними станется? — лениво отмахнулся Жихарь. — Пока золото взвесят, пока посчитают — вот и застряли.
Большую часть рогов, шкур и прочей мелочевки из грузовика мы сдали в Тосне еще вчера, отправив дружинников в два захода на разных машинах. Но с ценной добычей решили разобраться сами — и на всякий случай двинули подальше, в Орешек. В столпотворении у здания приказа никто не обращал внимания на перемазанного грязью дядиного «козлика», и Боровик с Рамилем беспрепятственно просочились через нестройные ряды вольных искателей и исчезли за тяжелой деревянной дверью.
Примерно полчаса назад. И дядя уже явно успел начать нервничать, хоть и сам недавно говорил, что по пятницам очередь может растянуться на все три этажа Таежного приказа.
— Никуда наши не денутся. — Я уселся на бампер «козлика» и полез в чехол за флягой. — Дверь тут вроде бы одна.
И у этой самой двери как раз началось… движение. На первый взгляд все было так же, как и раньше — фигуры в камуфляже сновали туда-сюда через крыльцо, толкаясь и ругаясь вполголоса. Только теперь шума стало чуть больше, и я почти физически почувствовал сомнительный аромат неприятностей. Подозрительно похожий на тот, что был в Тосне, когда бритоголовый зубовский дружинник попытался ткнуть Горчакова кинжалом в спину.
— Да что там такое, Мать милосердная? — Жихарь прищурился — и тут же сдвинул брови. — Никак, наших зажали…
Коротко стриженая макушка Рамиля возвышалась над толпой, а вот Боровика я разглядел не сразу. Старика обступила целая толпа вольников, и морды у них были, надо сказать, весьма недобрые. Вряд ли кто-то посмел бы грабить княжеских дружинников прямо под носом у местных вояк, но…
— А ну-ка пойдем! — Я рывком поднялся и хлопнул Жихаря по плечу. — Кажется, там кто-то в край страх потерял.
Не успел я перейти дорогу, как у тротуара на углу здания Таежного приказа остановились две машины. Здоровенный внедорожник — вроде горчаковского, только заметно новее — и вишневого цвета спортивный автомобиль. Из него чуть ли не на ходу выскочил худосочный франт в черном приталенном пиджаке и брюках, в которых и без того тощие ноги напоминали ветки горелой сосны.
Сначала показалось, что ему лет шестьдесят, но через несколько мгновений я сообразил, что длинные зачесанные назад волосы франта были не седыми, а почти белыми, а сам он оказался лишь немного старше меня. Хотя выглядел, пожалуй, совсем юнцом — то ли из-за тощей и узкоплечей фигуры, то ли из-за лица. Треугольной формы невыразительная физиономия без намека на бороду или щетину запросто могла бы принадлежать мальчишке — высокомерному и избалованному.
— Константин, — процедил дядя сквозь зубы. — Николая Платоновича сын, младший.
— В Изваре сидит, — добавил Жихарь. Брезгливо, будто выплюнул. — А здесь то чего забыл?..
Судя по тому, насколько лихо этот самый Константин зашагал ко входу в здание, пожаловал он сюда явно не случайно. Зачем — догадаться несложно. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы проследить незамысловатую последовательность: конторские крысы Таежного приказа — вроде Фогеля из Тосненского управления — заприметили подозрительно солидное количество золота, которое рано или поздно должно было где-то всплыть. И, хоть мы с Полиной и поделили мешочек из грузовика надвое, предусмотрев что-то такое, все же решили позвонить, куда следует. А младший Зубов наверняка поджидал неподалеку со своими людьми, и заодно приплатил кому-то из искателей, чтобы те протянули время.