— Знакомы? Лично? — усмехнулся Белозерский. — Полагаю, что нет. Но положение обязывает меня быть в курсе всего, что происходит в Новгороде. И нападение на вашу сестру — не то, что я могу оставить без внимания.
— Боюсь, наказывать виновных уже поздно. — Я пожал плечами. — Вы сами видели их тела.
— Видел. И не поленился бы допросить — если бы ты оставил в живых хоть одного. — Белозерский поморщился. — Или ты считаешь все это случайностью?
— Случайностью? — Я на мгновение задумался. — Нет, ваша светлость, не считаю. Кем бы ни были эти люди — они явно знали, что делают. Иначе не полезли бы на территорию госпиталя.
— Верно. Соображаешь, кадет. — Белозерский одобрительно кивнул. — Слишком уж много совпадений. Осенью твой брат… То есть, его сиятельство Михаил Данилович пропадает в Тайге. В мае убивают отца, и буквально через месяц грузовик выезжает из двора прямо под твой мотоцикл. А сегодня еще и сестра.
— Убили? — переспросил я. — Отца убили?
— Матерь милосердная… Я думал, ты знаешь. — Белозерский нахмурился и оглянулся — туда, где остались стоять дядя с Катей. — Видимо, у родных есть причины держать тебя в неведении, и неправильно было сообщать это вот так… Впрочем, теперь ничего не поделаешь. — Князь махнул рукой. — Да, Игорь. Твоего отца убили. Сожгли в машине заклинанием высшего ранга, примерно в ста километрах от Пограничья.
Я почувствовал, как кожа на ладонях снова теплеет. Мы с покойным князем даже ни разу не встречались, однако вдруг возникшая внутри злоба явно не досталась мне вместе с телом. Нет, она явно была моей собственной — как и тревога за дядю с Катей… особенно за Катю.
Пожалуй, те три лохматых урода легко отделались — теперь бы я не спешил от них избавиться, и смерть могла оказаться не слишком быстрой.
— Отца убили на ваших землях, — догадался я. — Так вы поэтому приехали?
— В том числе. Как ты понимаешь, кадет, я искренне заинтересован разобраться, что за чертовщина здесь творится. — Белозерский огляделся по сторонам и заговорил чуть тише. — Пожалуй, уже поздно, однако я все же хочу предупредить об опасности. Она теперь угрожает всей семье, но тебе — в первую очередь.
— Почему?
— На то… Скажем так, на то немало причин. — Белозерский отвел взгляд. — Просто будь осторожен, ладно? И если у тебя появятся хоть какие-то новости — постарайся сделать так, чтобы я об этом узнал.
— Я видел в саду сына князя Годунова, — вспомнил я. — Сразу перед тем, как на сестру напали.
— Годуновы⁈ Ты уверен, что не ошибся? — В глазах Белозерского на мгновение сверкнул хищный блеск. Но князь тут же взял себя в руки — и заговорил ровным, почти официальным тоном. — Ты желаешь обвинить в чем-то его сиятельство? Или, может, у тебя есть какие-либо доказательства его причастности к…
— Разумеется, нет. — Я развел руками. — Вряд ли в Новгороде есть закон, запрещающий князю прогуливаться там, где ему угодно.
Белозерский поморщился и снова взглянул на меня. На этот раз уже без интереса — скорее с разочарованием. Ему то ли не понравился мой выпад в сторону Годуновых, то ли отсутствие у меня доказательств. Князь явно знал куда больше, чем говорил, однако делиться знаниями, похоже, не собирался. Как и тратить на меня больше времени, чем того требовала необходимость — мы уже развернулись и шагали обратно. К автомобилю, у которого урядники в белых кителях оттаскивали в сторону тела горе-похитителей.
— Мне следует ждать еще одного нападения? — спросил я.
— Нет. Не думаю. Это мой город, и никакие столичные хлыщи не посмеют… — Белозерский сдвинул брови, возвысил голос — и тут же смолк, закашлявшись. Видимо, понял, что сказал куда больше, чем стоило. — Но дорога до Пограничья долгая. И одной Праматери известно, что может случиться. Возможно, мои люди смогли бы вас сопроводить…
Последние несколько слов его светлость нарочно протянул, явно ожидая то ли вежливого отказа, то ли наоборот — просьбы о помощи. Первый вариант определенно был не в моих интересах, а второй тут же сделал бы нас с дядей должниками великого князя — так что я решил просто промолчать.
— Так или иначе, я должен передать тебе кое-что, Игорь. Пойдем.
Я почти не сомневался, что разговор окончен, но Белозерский вдруг легонько толкнул меня под локоть и прямо через газон зашагал к своему автомобилю. Дружинники и несколько урядников тенями последовали за нами, но через пару десятков шагов чуть отстали — видимо, сообразили, что разговор личный, и отвлекать его светлость пока не стоит.
— Раньше это принадлежало твоему отцу. — Белозерский взялся за ручку, с негромким щелчком открыл багажник осторожно извлек оттуда продолговатый сверток. — Вот, посмотри. Только будь осторожен.
Предупреждение оказалось своевременным — стоило мне оттянуть край темной ткани, как острое лезвие буквально вырвалось наружу, сверкая на солнце. А за ним появился и эфес — небольшой, явно под одноручный хват, но увесистый, с массивной крестовиной и таким же навершием.
На нем хватало и золота, и орнаментов, но все же главным украшением меча был клинок. Прямой и обоюдоострый, длиной немногим меньше моей руки от плеча до кончиков пальцев. Он состоял как бы из двух частей: внутренней, выкованной из обычной стали и украшенной орнаментом, и внешней, гладкой и блестящей, явно сделанной из того же материала, что и пластины на броне княжеских дружинников.
Лезвия выглядели так, будто их только что отполировали, заодно доведя кромки до остроты бритвы. И лишь присмотревшись, я все-таки смог увидеть на них крохотные… нет, не зазубрины, даже не царапины — просто следы, которые оставляют удары металла о металл.
Когда-то этим мечом рубили и кололи — и немало.
— Только не вздумай точить дома, — усмехнулся Белозерский, проследив мой взгляд. — Угробишь камень.
— Это… — Я осторожно коснулся лезвия кончиками пальцев. — Это глиммерсталь?
Легкий и почти неразрушимый сплав, который можно найти только в Тайге за Пограничьем — и то в последнее время все реже. Я кое-что читал про него в книгах, но вживую видел впервые.
— Кресбулат. Не люблю эти современные словечки… — поморщился Белозерский. — Но да, последние лет двадцать металл Древних называют и так. А раньше называли Небесным Железом. Или Серебром Перуна.
— Разлучник.
Разглядывая драгоценный клинок, я не заметил, как дядя подошел и встал у меня за спиной.
— Это имя меча. — пояснил он. — Видишь руны?
Сердцевина клинка на фоне безупречного кресбулата смотрелась тускло, зато носила на себе замысловатый узор. Я мог только догадываться, каким инструментом в дол меча врезали орнамент, но работа была немыслимо тонкой: символы вплетались в узор, будто становясь его частью. И некоторые из них я уже видел раньше — то ли в книгах, то ли на дядиной татуировке.
— Дедушкин меч. Помню, раньше висел над камином. — Дядя улыбнулся, на мгновение уносясь куда-то в воспоминания. — А я-то думал — куда он подевался?
— Хранился в надежном месте. — Белозерский чуть сдвинул брови, явно намекая, что никаких подробностей сообщать не намерен. — Но теперь мечу пора вернуться домой. На Пограничье.
— Ему, наверное, лет триста… — благоговейно прошептал один из дружинников, вытягивая шею из-за плеча своего чуть менее робкого товарища. — Или все пятьсот.
— Не меньше тысячи, — усмехнулся Белозерский. — Но чары все еще держатся… Теперь таких уже не делают.
Повинуясь внезапному импульсу, я крепко взялся за рукоять, и заложенная в металл кем-то куда способнее меня-нынешнего магия отозвалась. Потянулась к Основе, пробуждаясь, и руны на доле тускло засияли алым, а по острым кромкам кресбулата пробежали едва заметные всполохи.
— Аспект Огня. Я видел, что вытворял отец с этим клинком. — Белозерский покосился в сторону машины налетчиков, которая так и стояла у стены с открытым багажником. — Страшно представить, на что он будет способен в твоих руках.
— Благодарю, ваша светлость. — Я завернул Разлучника обратно в ткань. — И за меч, и за то, что помогаете моей семье.
Все это не слишком-то напоминало вручение наследства. Скорее какую-то взятку — или подарок, за который рано или поздно придется расплачиваться. Но отказываться я не собирался: теперь Разлучник принадлежал мне по праву, и лучшего оружия, чтобы защитить родных, я не мог и пожелать.
Прежнее тело неплохо орудовало двуручным молотом, однако этому идеально подойдет клинок: не слишком длинный, легкий, острый — и при этом за счет чар достаточно убедительный, чтобы прорубить и плоть, и доспехи.
— Я лишь выполнил волю покойного Данилы Михайловича. Род Костровых всегда верно служил Империи и короне. — Белозерский чуть склонил голову. — Надеюсь, так будет и впредь.
— Можете не сомневаться, ваша светлость! — Вместо меня ответил дядя. Негромко и в меру почтительно, но как-то уж слишком поспешно — будто опасался, что я могу ненароком ляпнуть что-то не то. — Полагаю, нам следует вернуться домой, и как можно скорее.
— Разумеется, Олег Михайлович, — кивнул Белозерский. — Не смею вас задерживать.
Прощание с новгородским князем вышло несколько скомканным, но, видимо, у дяди имелись свои причины поскорее убраться подальше от госпиталя… Или от его светлости — так что уже через несколько минут мы вышли за ворота.
— Вот он — мой хороший!
Дядя с любовью похлопал по капоту стоявший у обочины дороги автомобиль. Темно-зеленый, без единой хромированной детали. Чуть ли не вдвое меньше роскошной повозки Белозерского, короткий, всего с одной дверью на каждом боку, но довольно массивны: то ли из-за громадных колес, то ли благодаря форме кузова машина казалась почти квадратной.
Кажется, такие здесь называют внедорожниками.
— Не то, что у его светлости, конечно. — Дядя зазвенел ключами, открывая дверь. — Зато где угодно проедет. Хоть по грязи, хоть по снегу — у нас на Пограничье по-другому никак.
Я забрался на сиденье спереди, а Катя, как и полагается самой младшей и компактной, отправилась на заднее — вместе с моей сумкой и свертком, в котором скрывался меч. Она все это время молчала, и лишь когда машина тронулась, наконец, заговорила.