Женщина была грилом и, вероятно, из северных племен, о чем свидетельствовали светлые волосы и бледно-голубой цвет глаз. Да, глаза ее были открыты и не было в них видно того мертвенного остекления, свойственного покойникам, не было в них ни пустоты, ни предсмертного страха — было только полное умиротворение.
Была она уже не молодая, и даже скорее старая. В прошлом году в Гатле-на-Вете Лата ухаживала за одной полубезумной старухой, которой было семьдесят семь лет, и выглядела она примерно так же — лицо было сплошь покрыто морщинами, крупными на щеках и лбу и очень мелкими вокруг глаз и вокруг рта.
Правда, у той старухи почти не было зубов, и потому губы ее провались внутрь, придавая ей несколько глуповатый вид, а у этой женщины с зубами был полный порядок — рот ее был слегка приоткрыт и в нем были видны два полных ряда жемчужных зубов.
Старость не сделала ее страшной, не стала для нее синонимом внешнего безобразия. Наверняка когда-то давно она была очень красива, но и годы не смогли превратить эту красоту во что-то совершенно противоположное, как это часто бывает у женщин, стремящихся продлить свою молодость. Эта женщина просто красиво постарела, не цепляясь за то, что сохранить невозможно. Одета она была в алое платье с золотой вышивкой, а пальцы сложенных на груди рук были унизаны перстнями с драгоценными камнями всех цветов радуги.
Лата медленно выпрямилась и повернулась к мастеру Кли с вопросом в глазах.
— Кто это? — спросила она. — Что она здесь делает?
Мастер Кли склонился над деревом и, в свою очередь, осмотрел мертвую женщину.
— Она умерла, — сообщил Кли. — Нет, ее не убили — это была обычная тихая смерть от старости, ведь ей было уже полтора века…
— Полтора века? — Лата снова покосилась на мертвую женщину, на этот раз с плохо скрытым уважением.
— Да, богини шершней обычно живут долго, редко кто умирает раньше векового предела… Ее звали Ахта-Лая, что значит Талая Вода. Это шершни похоронили ее в этом дереве и залили нектаром, собранном с цветов дерева Чу. Сейчас он еще достаточно мягкий, но через месяцев пять-семь под действием мха, которым поросло это дерево, он превратится в очень твердое стекло. Пройдет еще несколько лет, и ствол дерева полностью разрушится, но этот стеклянный гроб останется стоять здесь навеки…
Он еще некоторое время смотрел на мертвую женщину ничего не выражающим взглядом, затем сделал осторожный шаг назад. А потом опустился на одно колено перед Латой и склонил голову. Лата развела руки в стороны.
— Что с вами, мастер Кли? Вам нехорошо?
— Нет, мне очень хорошо, сударыня, — отозвался Кли, не поднимая головы. — Я просто преклоняю колено перед новой богиней шершней…
Лата наморщила нос и непонимающе потрясла головой. Раскинула руки еще шире в стороны.
— Что⁈ — воскликнула она. — Какую опять ерунду вы придумали⁈
— Это придумал не я, это случилось за много до того дня, как я появился на свет.
Лата протянула к нему руки с растопыренными пальцами.
— Но я не богиня! — закричала она. — Вы же и сами это прекрасно знаете! Я вообще не из этого мира! Меня занесло сюда случайно!
Кэтр покачал головой.
— Случайностей не бывает, сударыня. Единый Разум сам решает, чему произойти, а чему нет. Он потому так и называется, что он един для всех миров… И если вы оказались здесь, на этой поляне, перед этим деревом — значит, все решено.
— Но ведь это вы сами привели меня на эту поляну!
— Вас привел сюда Единый Разум, просто в это раз он использовал меня в своих целях…
Лата схватилась за голову.
— Ой, мамочка… — прошептала она. А потом заорала: — Вы себя хотя бы слышите⁈ Да поднимите вы голову, посмотрите на меня! Ну какая из меня богиня⁈
Мастер Кли послушно поднял голову и ухмыльнулся.
— А это уже не мне решать, сударыня.
— Но кому тогда⁈ Кому⁈
— Им… — коротко ответил Кли и одними глазами указал куда-то девушке за спину.
Лата окаменела на несколько мгновений. Затем очень медленно повернулась всем телом и замерла от страха. Шагах в десяти от нее, над кустом малины, висели в воздухе шершни. Их было много, просто умопомрачительно много. Тысяча, а может и несколько тысяч, и были они очень крупными, некоторые экземпляры достигали даже размеров кошки. Если бы эта бескрайняя стая не висела на фоне деревьев, можно было бы сказать, что она заслонила собой небо, но небо она не заслоняла. Не полностью, во всяком случае. Да и солнце сейчас находилось не за стаей, а перед ней, и освещало ее, заставляя оранжево-черные тела сверкать и поблескивать. Их крылья двигались очень быстро, создавая размытые ореолы и погружая поляну в мерный гул.
— Мамочка… — снова сказала Лата шепотом. — Мамочка… Мне страшно…
— Вам нечего бояться, сударыня, — заверил ее Кли. — Если я не ошибся, если вы та, кто я думаю, то сейчас они признают вас своей богиней.
Лата уже чуть не плакала.
— А что будет, если не признают?
— Вероятно, они нас сожрут.
— Мамочка… Нас сожрут…
Но мастер Кли в ответ на это только рассмеялся, и смех его прозвучал очень даже натурально, хотя и совершенно не к месту. Потом сказал:
— Подойдите к ним. Богиня должна приветствовать своих подданных.
— Я ненавижу вас, мастер Кли! Противный, мерзкий мастер Кли!
Лата не находила в себе сил сделать хотя бы шаг навстречу гигантской гудящей стае и, скорее всего, так и не нашла бы, если бы мастер Кли не подтолкнул ее в спину. Словно заметив его движение, стая шершней колыхнулась в их сторону, моментально став ближе на несколько шагов. Гул усилился. Кли тут же склонился, уткнувшись лбом в землю.
— Идите же к ним, сударыня! — зашипел он. — Они очень долго вас ждали и сейчас не могут поверить своему счастью!
Всхлипывая и утирая текущие по щекам слезы, Лата несмело шагнула навстречу гудящей стае. По стае в свою очередь прошла волна, и она тоже приблизилась к девушке на пару шагов. Лата обмерла. Внутренне она уже приготовилась к тому, что через несколько минут жизнь ее закончится в страшных муках, что вот-вот она почувствует сильный удар в грудь, который собьет ее с ног, а за ним последуют еще тысячи ударов и укусов, и с каждым из них она будет терять кусочек своей плоти. А уже через минуту будет биться в предсмертной агонии в луже крови, обглоданная до костей…
Подойдя к гудящей стае, она уже буквально рыдала, плечи ее непрерывно вздрагивали, а пересохшие губы неслышно шептали: «Проклятый Кли… Мерзкий Кли…»
— Вам следует успокоиться, богиня, — услышала она себе в спину шипящий голос кэтра. — Подданные не должны видеть вашей слабости. Если вас не убьют сейчас, то жить вы будете очень долго!
Лата остановилась, замерла. Вся напряглась, чтобы заставить свое тело перестать дрожать, чтобы плечи перестали предательски подпрыгивать. И еще она закусила губу — сильно-сильно, даже прокусила слегка, отчего побежала по подбородку капелька крови. Тогда Лата вытерла ее запястьем, а слезы на щеках размазала кулаками.
И сразу перестала всхлипывать. В упор уставилась на ближайшего к ней шершня, который размером был чуть меньше ее собственной головы. Он медленно отделился от стаи, облетел Лату по кругу и завис прямо у нее перед лицом. Она видела каждую щетинку на его черно-оранжевом тулове, видела его плоскую голову, которую почти полностью занимали два огромных коричневых глаза, видела, как плавно шевелятся его членистые усики…
И вдруг поняла, что больше не боится. Это гигантское насекомое больше не казалось ей страшным и омерзительным, и не опасностью вовсе веяло от него сейчас, а покорностью и преклонением. И шершень не замедлил это продемонстрировать воочию, опустившись в траву у самых ног девушки и замерев в ожидании ее дальнейших действий.
Тогда Лата расправила плечи. Он протянула вперед правую руку, и сразу вся стая, как по команде, опустилась на поляну, превратившись в черно-оранжевое живое озеро. Красные муравьи куда-то моментально исчезли — спрятались, видимо, в свой муравейник, не желая вступать в конфликт со столь многочисленным и хорошо вооруженным противником.
— Они вас признали! — послышался из-за спины радостный голос мастера Кли. — Они признали вас своей богиней, сударыня!
Лата не спеша осмотрела поляну, осмотрела окрестные деревья, окрасившиеся в те же черно-оранжевые цвета, и остановила взгляд на мастере Кли, который уже поднялся с колена и тоже осматривался с довольным оскалом через все лицо.
— И что мне теперь с этим делать? — спросила Лата.
Кэтр ей игриво подмигнул.
— А теперь повторяйте за мной, сударыня: «Орнамио дила зафа! Джиргуло оста!»
— Орнамио дила зафа… — повторила Лата.
— Громче! — крикнул ей Кли. — Теперь вы богиня! И говорить должны, как богиня!
— Орнамио дила зафа… — закричала Лата. — Джиргуло оста!
Оглушительный гул поглотил эхо ее слов. Стая шершней взмыла в воздух и зависла над поляной шевелящейся тучей, теперь уже точно заслонив собой все небо. В траве перед девушкой остался сидеть только один-единственный шершень. Он не двигался и низко склонил голову.
— Протяните ему руку, — сказал Кли. — Он ждет.
Лата не стала уточнять, чего именно ждет этот шершень. Он уже не казался ей опасным, страшным или каким-то отвратительным, он больше напоминал ей… своего домашнего котенка, с которым она игралась когда-то в детстве!
И она послушно протянула к нему руку, ладонью вверх. Шершень расправил крылья, неторопливо поднялся над землей и опустился ей на ладонь. Потом медленно, с каким-то виноватым видом, переполз на запястье. Был он очень тяжелый, и удерживать его на вытянутой руке было непросто.
— Сейчас он сделает ритуальный укус, — пояснил мастер Кли со знанием дела. — Не бойтесь, сударыня, это не очень больно…
Подлый кэтр обманул ее — это было больно. Так больно, что Лата едва не закричала, когда жало шершня впилось ей в запястье. Но все-таки она не закричала, и не затрясла от боли рукой, хотя именно это и хотела сделать в первое мгновение. Но жесткий шепот Кли у самого уха: «Терпите, сударыня! Вы — богиня!» заставил ее замереть и вытерпеть все до конца, до того самого момента, как шершень виновато поднимется с ее руки и камнем упадет в траву.