Сама же Лауна Альва даже и не знала, как на это реагировать. Приятно, конечно, когда кто-то — особенно если он самый настоящий рэй — признает твою красоту и готов ради нее расстаться с такими-то деньжищами. Но как-то уж очень сильно это напомнило ей мясную лавку мастера Бруна, где торговля шла приблизительно по такому же принципу. И Лауна Альва на какое-то время почувствовала себя седлом барашка. Отменным, высокого качества, но все же просто седлом барашка.
— Папенька, читай, что там дальше написано! — раздраженно воскликнула она.
— Читаю, милая, читаю… — успокоил ее папенька, закрыл сундук, сел на него сверху и вернулся к письму.
«Не далее, как два месяца тому назад вашему покорному слуге довелось побывать в городе Кришлат-Порте на торжестве по случаю свадьбы мастера Биза Ноба и сеньориты Вильмы Билоу, — писал рэй Чанкето из Верхнего Барта. — Претор Ноб весьма любезно провел для меня экскурсию по своему замечательному дому, и в одной из комнат я увидел целую коллекцию портретов красивейших девушек со всех краев Объединенной Ойкумены. 'Это все дочери древнейших родов нашего мира, — пояснил мне претор Ноб. — Но мой сын сделал свой выбор в пользу местной красавицы, и теперь мне надлежит вернуть эти портреты их прежним владельцам. Такова традиция…» Тем не менее, он позволил мне осмотреть все эти портреты.
Так вот, среди них, словно легендарный камень Нируби, блистал портрет вашей прекрасной дочери, уважаемый господин Мита-Грин! Я был сражен в самое сердце. С большим трудом мне удалось уговорить претора Ноба уступить мне этот портрет, за сумму, которую я не стану даже называть, чтобы вы не сочли меня излишне расточительным. Но с той самой минуты не было у меня ни мгновения покоя, ваша дочь не идет у меня из головы.
Еще раз любезнейше прошу у вас руки прекрасной Лауны Альвы, и прошу передать ваше решение по этому вопросу с тем же курьером, который доставит вам сие письмо.
С глубоким уважением к вам, рэй Чанкето'.
До самых последних строк нигде в письме не упоминалось имя Лауны Альвы, и она относилась к этому, как к чему-то отвлеченному, хотя, разумеется, и понимала о ком тут идет речь — других дочерей у Сида Мита-Грин не было.
Но стоило ее имени прозвучать, как осознание реальности происходящего тут же обрушилось на нее с необычайной силой. В этом момент она впервые осознала, что очень скоро покинет отчий дом и начнет совершенно иную жизнь. Ее затянувшееся детство подошло к концу.
— Да кто такой этот рэй Чанкето⁈ — закричала она. — Мы его даже не знаем! И я не хочу уезжать в Озерную Ойкумену! Говорят, там… озера!
— Помолчи… — сказал ей папенька, сидя на сундуке с драгоценностями. Почесал в затылке и посмотрел на маменьку. — Нужно звать Джоуни, — заявил он. — Дочка права, мы и в самом деле ничего не знаем про этого Чанкето. Кроме того, что он, — папенька похлопал по сундуку ладошкой, — неприлично богат.
Пришедший вечером дядя Джоун несколько прояснил ситуацию. Рэй Чанкето, по его словам, был вице-мэром Верхнего Барта по вопросам торговли, было ему сорок пять лет и был он бездетным вдовцом.
Услышав это из уст брата, маменька сразу заголосила:
— А-а-а, так я и думала! Оуки-млаха! Теперь ты стала оуки-млаха!
— Подожди! — оборвал ее папенька. — Не ори… По нашей традиции, девушку можно назвать оуки-млаха, если ей исполнилось двадцать три с половиной года и к ней посватался престарелый вдовец… Лауна Альва еще не достигла предельного возраста, к тому же наш вдовец вовсе не такой уж и престарелый — ему всего сорок пять, как и мне! А я ведь еще ого-го! Так ведь, моя кр-расавица⁈ — и как бы демонстрируя, что он еще «ого-го», папенька ущипнул маменьку за задницу.
Маменька шлепнула его по руке и задумчиво потерла подбородок.
— А ведь ты прав… — заметила она, немного подумав. — Но нам нельзя терять ни одного дня! Нужно немедленно писать ответ с нашим согласием. И добавить, что свадьба должна состояться не позднее, чем через три месяца после написания этого письма… И тогда мы избавим нашу дочь от оуки-млаха!
И ответ был немедленно написан. Потом папенька вспомнил, что не поблагодарил рэя Чанкето за «дар признательности» и переписал его еще раз. Потом маменька вспомнила, что в письме забыли упомянуть приданное, и пришлось его переписывать в третий раз. А когда дядя Джоун сказал, что в таких письмах положено обсуждать расходы на свадьбу и предлагать список гостей, папенька оттолкнул от себя бумагу и сказал, что торопиться им совершенно некуда — курьер все равно прибудет за ответом только через три дня.
В итоге письмо все же было написано со всеми надлежащими подробностями и вручено курьеру к исходу третьего дня. Месяц спустя из Верхнего Барта пришел ответ с назначенным днем свадьбы.
Очень скоро Лауне Альве предстояло отправляться в дальний путь. Маменька с папенькой и дядя Джоун собрались ее сопровождать, тем более, что дядю Джоуна ректор Астарис отправлял в срочную экспедицию (Джоун по большому секрету поведал, что искать ему на этот раз предстоит сам Камень Нируби), и его маршрут лежал как раз через Озерную Ойкумену к славному городу Уис-Порту.
Так же с ними отправлялась Алариса в качестве подружки невесты и несколько рабов-аргасов. Все кипело предсвадебной суетой, не было ни минуты свободного времени, но каждый раз перед сном на Лауну Альву накатывало то самое чувство — она вновь начинала ощущать себя седлом барашка из мясной лавки мастера Бруна. И от этого почему-то хотелось плакать.
«Ладно, зато я не буду оуки-млаха… — успокаивала себя Лауна Альва. — Теперь меня будут называть „рэя Чанкета“ и делать передо мной реверансы…»
Но почему-то ей не очень хотелось, чтобы перед ней делали реверансы. Как-то не привыкла она к такому…
А перед самым отъездом из родной Гванталы Лауна Альва зашла в лавку мастера Бруна.
— Добрый вечер, дядя Брун, — поздоровалась она.
— Добрый вечер, Лальва, — поприветствовал ее лавочник забытым детским именем. — Я слышал скоро ты станешь сеньорой? И уедешь от нас в страну озер?
— Есть такое дело… — ответила Лауна Альва, осматривая полки. — Скажите, дядя Брун, у вас еще осталось седло барашка?
— К сожалению, все распродал… Но есть замечательная сыровяленая свиная нога! Если возьмешь с собой в дорогу, она не испортится до самой страны озер. Можно хоть целый месяц блуждать по горам и равнинам, а ей все равно. А вкус такой, словно ты взлетела на гору блаженства и никак не можешь оттуда спуститься! Отрубить тебе кусок?
— Отрубите, дядя Брун, — сказала Лауна Альва…
Глава 25
Кэндер Фогг покинул форт Ли-Сони сразу после того, как они покончили наконец с трапезой. Кентурион Гроот выделил ему в помощь целую декурию с декурионом Фэлом во главе, и вскоре все они верхом, громыхая оружием, выехали за стены форта.
— Сам Единый Разум послал нам этого дохляка! — сказал Гроот, взглядом провожая удаляющуюся конницу. — Если он добудет нам хотя бы парочку жабо-ящеров, я поставлю ему памятник прямо у ворот форта! Прикажу выточить его из цельного дуба!
— Можете просто посадить дуб, — посоветовала Ру. — Эффект будет тот же самый и будет очень похоже.
Лата раскатисто рассмеялась. Это был вообще первый звук, который она издала с того момента, как стая арахнусов убежала из-под стен форта. Сказать, что все это время она пребывала состоянии легкого шока, означало не сказать ровным счетом ничего. У нее было выражение лица человека, никогда прежде не встречавшегося с динозаврами, но в какой-то момент оказавшегося в самом центре жестокой битвы с ними.
И только когда Кэндер Фогг, с точно таким же выражением лица, отправился на поиски буфозавров в сопровождении декурии Фэла, она наконец расслабилась. И даже начала смеяться.
Теперь, когда она избавилась от своего драного перепачканного платья, навсегда утратившего свой первоначальный цвет и вид, и надела военную форму, которую ей любезно выдал кентурион Гроот, что-то в ней сразу же изменилось. Не смотря на всю строгость и грубость военной формы — а может быть как раз в контрасте с ней — лицо девушки, стало как-то мягче, милее, приобрело почти детское выражение.
Она старалась ни на шаг не отходить от Краса. То и дело норовила взять его за руку, и в какой-то момент ему пришлось отвести ее в сторону, прижать спиной к стене и покачать пальцем у самого ее носа.
— Сударыня, я хотел бы сразу все прояснить, пока не случилось чего-нибудь нехорошего… — сказал он нарочито строго. — Спорить не буду, вы очень похожи на человека, который когда-то был мне очень дорог…
— Когда-то? — тут же спросила Лата.
И сделала это настолько робко, что Крас сразу перестал качать у ее лица пальцем и опустил руку.
— Очень давно, — он кивнул. — Но с той поры прошло много лет… Мертвые должны оставаться мертвыми, сударыня…
— Как хозяин Йон? — тут же спросила Лата. Уже не столь робко.
Крас вздохнул.
— А ты упрямая, — сказал он.
— А ты осел! — быстро ответила Лата. — Настолько осел, что даже до сих пор не можешь определиться, как меня называть — на «ты» или на «вы»… Зачем ты все так усложняешь? Все же очень просто: я твоя Лата, ты мой Крас…
— Да я не твой Крас! — почти закричал метентар. Но моментально взял себя в руки. — Я не твой Крас… Твой Крас остался в другом мире, ты можешь это понять? Я не знаю, что произошло с пространством на месте Гатлы — какие такие вселенские катаклизмы — но твой город каким-то образом провалился в наш мир. В твоем мире по какой-то причине почти нет ящеров, которыми кишит наш мир, и поэтому тебя здесь все так пугает, и ты ищешь защиты у всего, что попадется тебе под руку…
Он отступил на шаг, вздохнул и опустил плечи.
— Я не твой Крас, Лата… Твой остался где-то там, далеко, но я уверен, что он ищет тебя… Я не знаю, на что он готов пойти ради этого, но если ты ему дорога хотя бы на треть от того, как мне была дорога та, другая Лата, то он обязательно тебя найдет…
Лата смотрела на него неподвижно, переваривая услышанное, словно маску надела.