– Благодарю вас, – сказал я, когда во время приема оказался поблизости от певицы. – Достойные удивления самообладание, ясность ума и необычная сила голоса. – Я уважительно приподнял бокал.
Она слегка усмехнулась. Глаза ее блестели, а щеки раскраснелись от вина.
– И слабая женщина может для чего-то пригодиться, мастер Маддердин.
– Как видно, не столь уж слабая – ибо кто еще сможет сказать о себе, что сохранил мир в целом городе и сберег множество человеческих жизней? – спросил я вежливо.
Она улыбнулась шире, чрезвычайно довольная собою. Как видно, потешить ее тщеславие было легко.
Подошла ближе, и я ощутил тяжелый запах ее духов.
– Я заметила, что вы тоже поднялись тогда, мастер. Не будет ли невежливым спросить вас, что собирались предпринять?
Она стояла ко мне боком, и я видел ее прелестное личико и смелый абрис груди. Но ваш нижайший слуга обучен открывать скрытое и добираться до сути, не позволяя смутить себя фальшивой видимостью. Поэтому я мысленно усмехнулся, размышляя над тщеславием женщин, вслух же сказал:
– Я собирался принять власть в городе от имени Святого Официума.
– Вы обладаете таким правом? – Ее глаза блеснули.
– Не осмелился бы никогда прибегнуть к нему без весомой причины, – ответил я ей серьезно.
– Вы один, без стражи, без войска… – она явно не могла поверить.
– Такова уж сила Господа, которую обрел Он, сходя с Распятия Своей муки и неся врагам пламя и железо, – сказал я и, по крайней мере, не согрешил против истины, поскольку уже само именование «инквизитор» для многих звучало словно тревожный набат.
Разговор наш прервал молодой, захмелевший дворянчик, который бесцеремонно отодвинул меня и начал славить красоту и мудрость Риты.
– Позвольте представить вам, – ласково прервала она его, – мастера Мордимера Маддердина, инквизитора из Хеза.
Молодой дворянчик побледнел, пробормотал извинения и постарался быстро затеряться в толпе. Я усмехнулся, а певица пренебрежительно надула губки.
– Что за трус, – сказала она.
– А позволите ль задать вам вопрос?
Она смотрела на меня некоторое время, а потом кивнула проходившему мимо юноше.
– Не наполните мой бокал? – попросила с чарующей улыбкой.
Юноша покраснел, словно девица, и почти вырвал бокал из рук Риты.
– Может быть, – ответила мне. – Все будет зависеть от вопроса.
– Зачем вы обрекли его на смерть? Столь же легко вы могли бы спасти ему жизнь.
Она рассмеялась.
– А я уже думала, мастер, что вы пожелаете выпытать у меня мои сладчайшие секреты и мрачнейшие тайны, – сказала, обмахиваясь шелковым платочком. – Я в вас ошиблась!
– Прошу прощения, – склонил я голову.
– Благородная госпожа, – юноша с бокалом появился подле Риты. – Позвольте…
Она приняла бокал из его рук и вновь одарила усмешкой.
– Когда начнутся танцы, не пожелаете ль вы… – начал юноша, пламенея румянцем.
– Простите, – прервала его Рита вежливо, но твердо. – Я сейчас говорю о весьма важных делах с уважаемым мастером Инквизиториума.
Юноша глянул на меня скорее с завистью, чем со страхом, потом глубоко поклонился Рите и отошел не разгибаясь, спиной вперед.
– Позволю, однако, надеяться… – пробормотал на прощание.
Она кивнула, а затем снова повернулась ко мне.
– Даже странно, что вы не додумались до этого сами. Я сделала это по крайней мере по трем причинам.
– Благодарность бургграфа, ибо освобождение осужденного, было ли чудом или нет, серьезно повредило бы его престижу. Благодарность родственников убитых, а значит – жителей Биарритца, – сказал я. – Но третьей причины я не знаю.
– Благодарность. Хорошее слово, – Рита улыбнулась обезоруживающе. – Подумайте, что бы я получила, спаси его жизнь? Гнев одних, проблемы для других, конфликты и даже, как знать, кровопролитие? А был он человеком, никому не известным. Приблудой.
– Осталась третья причина, – сказал я, лениво размышляя, во сколько звонких крон была оценена благодарность родственников убитых девушек.
– Пусть останется моей сладкой тайной. Без обид, мастер.
– Конечно, без обид. Каждый имеет право на тайны.
– Именно, – вежливо кивнула она мне и умело смешалась с толпой.
Тотчас вокруг нее выстроились обожатели, а мужские взгляды только что не срывали с нее платье, непрестанно ловя малейшее движение выдающегося бюста Риты. Я усмехнулся собственным мыслям и протолкался к Шпрингеру, который как раз давал некие поручения мажордому.
– Сейчас начнутся бои, – сказал он мне. – Будете ставить, мастер Маддердин?
Я пожал плечами.
– Даже не видел бойцов. Но как знать…
– Искренне советую ставить на Руфуса, – он понизил голос. – У этого человека копыто вместо кулака.
В пиршественном зале уже подготовили арену, на которой должны были выступать бойцы. Большую, шагов в пятнадцать шириной, а это значило, что бойцы смогут проявить несколько больше умений и мастерства, чем если бы просто принялись охаживать друг друга кулаками до тех пор, пока один из бойцов не упадет.
Бургграф Линде сидел неподалеку от арены в высоком кресле и поглощал жирного каплуна. Заметил мой взгляд и помахал рукою. Я же вежливо поклонился, но не стал подходить. И так вокруг крутилось слишком много народу, а Линде больше внимания посвящал некоей черноволосой красотке в кармазиновом платье, очарование которой едва не затмевало неотразимость Риты.
– Идут! – крикнули рядом.
Отворились двери, и в комнату вошел мощный рыжеволосый и рыжебородый мужчина с татуированным, блестящим от масел телом.
– Аааарггх! – заревел он басом, вскидывая над головой руки. – И где же, о бургграф, тот, кого я нынче убью?
Линде широко усмехнулся и помахал, давая великану знак выйти на арену.
– Руфус, – пояснил Шпрингер с уважением в голосе. – Мощный бугай, а?
И точно. В бойце было где-то семь стоп роста, тело же его казалось узлом мышц. Предплечья толщиной с мою ногу. Но, видите ли, милые мои, ваш нижайший слуга справлялся и не с такими великанами. Ибо в драке двух людей не все зависит от веса, роста или силы, многое – от быстроты и ловкости. Ну и разного рода специальных умений – например, знания, куда бить, чтобы противник потерял сознание, дыхание или – чтобы причинить ему сильнейшую боль. Не говоря уже о том, что во время простой драки нет никакой необходимости соблюдать правила и можно, например, сыпануть противнику в глаза шерскеном. А человек, с которым поступили таким вот образом, думает лишь о том, чтобы тереть, тереть и тереть ужасно горящие глаза. Вот только, если вотрет себе шерскен под веки, последнее, что увидит, будут собственные пальцы.
Руфус встал на арене и напрягся, красуясь своей мускулатурой перед толпящимися вокруг гостями бургграфа. Однако миг спустя вниманием людей завладел человек, который вошел в комнату вторым. Этот тоже был полуобнажен и тоже умащен маслами, но мощью и фигурой не мог сравниться с Руфусом. Были у него черные, коротко подстриженные волосы и отвратительный шрам от правого глаза до левого уголка рта. Правда, не настолько отвратительный, как у моего приятеля Курноса, – но все равно впечатление производил.
– Финнеас. Опасный человек, – покачал головой Шпрингер.
– Опасным был тот, кто так его разукрасил, – сказал я.
Когда второй из бойцов шел к арене, я решил, что исход этого боя не настолько предсказуем, как могло бы показаться. Руфус, конечно, намного сильнее, но у Финнеаса легкая походка и внимательный взгляд. И сразу видно, что он – не любитель. Мускулы не настолько поразительны, как у Руфуса, но я был уверен: оказаться в объятиях этого человека столь же приятно, как и в тисках.
– И что же? Ставите? – спросил Шпрингер.
– Сто на Финнеаса?
– Принимаю с величайшей охотой, – засмеялся Шпрингер. – И, похоже, нынче – мой счастливый день.
Бойцы встали в противоположных углах арены, а человек из дворовых бургграфа начал возвышенное и неимоверно нудное представление. Все для того, чтобы гости успели сделать ставки.
Потом на арену выскочил судья и заявил:
– Нельзя кусаться. Нельзя выдавливать глаза. Кто попросит о милости, тот должен ее получить, но проиграет бой.
– Аааргх! – снова прорычал Руфус, что, вероятно, означало: «О милости просить не стану».
– Начинаем, во имя Господа, – сказал судья и быстро соскочил с арены, поскольку едва успел проговорить он это свое «Господа», как кулак Финнеаса молниеносно ударил и Руфус получил прямо в нос.
Руфус отступил на шаг, потряхивая головой, словно удивлялся, – благодаря чему Финнеас успел еще дважды его достать, сломав при этом нос. Руфус кинулся вперед всем телом и провел удар, после которого голова противника наверняка слетела бы с плеч. Если бы, понятное дело, удар достиг цели. А он не достиг, поскольку Финнеас плавно отскочил и с полуоборота ударил Руфуса ногой под колено. Удар был настолько сильным, что обычный человек тотчас оказался бы со сломанной ногой, но, как видно, Руфус не был обычным человеком.
Собравшиеся в зале гости орали и давали советы обоим противникам, а самые увлеченные даже размахивали руками, изображая удары. Впрочем, сам бой ничем не отличался от обычных. Ну, разве что классом противников. Из общего шума выделялся громкий голос бургграфа, который рычал с покрасневшим лицом: «Сделай его! Сделай!» – но мне было трудно уразуметь, за кого он болеет (и на кого поставил деньги).
Тем временем Финнеас недостаточно быстро уклонился от удара Руфуса, и тот наконец-то попал, превратив нос противника в красное месиво. Что хуже, удар настолько помутил сознание Финнеаса, что тот не сумел уйти от мощного крюка в левое ухо. Отлетел назад, и тогда Руфус с разбега, всем телом, прыгнул и свалил его на землю. Финнеас ударился головой о доски арены – и бой на этом закончился.
– Ха! Я ведь говорил, что нынче мой счастливый день! – радостно прокричал мне Шпрингер.
Я повернулся к бургграфу…
И сказал:
– Видимо, нет.