Конечно, вызвали медиков, но пока те вбежали в зал, Линде уже был мертв. Лежал с красным, потным, набрякшим лицом, раскинув руки, а вокруг него толпились гости. Что ж, наверняка им будет о чем рассказать. Необычная казнь, интересный, пусть и быстро завершившийся бой, а потом смерть хозяина вечера… О, да, здесь хватит разговоров на долгие зимние вечера.
Я стоял у стены, рядом с мраморным портиком, и не собирался смешиваться с толпой. Линде уже не помочь, а глазеть на труп было без толку, особенно учитывая, что я повидал их больше, чем хотел, – по крайней мере, побольше, чем все в комнате, вместе взятые.
Конечно, я жалел о том, что случилось с Линде, потому что тот был честным человеком, но трудно было не увидеть связи между его внезапной смертью и нездоровым образом жизни.
– Диета и прогулки на свежем воздухе, вот что нужно человеку, – пробормотал я сам себе и отпил глоток вина, которое, о чудо, ринувшаяся к мертвому бургграфу толпа ухитрилась не разлить.
– Вы что-то сказали, мастер? – спросила Рита.
Ха! Я даже не заметил, как она подошла, а это означало, что смерть Линде все же вывела меня из равновесия сильнее, чем я полагал.
– Я молился, – объяснил я совершенно серьезно. – Чтобы Господь на небесах принял бургграфа в Свою Славу.
– Я так и подумала… – (Что это, ирония?) – Не удивительно ли наблюдать за столь необычной метаморфозой? – Рита быстро глянула на меня, словно проверяя, понял ли я последнее слово. – Той, что превращает чувствующее и мыслящее существо в кусок холодного, бездушного мяса, в котором жизни не больше, чем в камнях, на которых он лежит, – добавила Рита, и если этим словам суждено было стать эпитафией для бургграфа, то она не показалась мне достойной его.
– Естественный порядок вещей, – ответил я, слегка пожав плечами. – Ибо прах ты и в прах возвратишься[11].
И когда произнес эти слова, я услышал звон стекла. Изукрашенный витраж лопнул и разлетелся на десятки осколков, а по полу комнаты покатился завернутый в бурую тряпку камень. Десятки глаз всматривались в камень так, словно он мог снова взлететь и наброситься на них.
Наконец некий дворянин подошел и осторожно взял его. На тряпице было что-то накорябано красными чернилами или кровью, однако с такого расстояния я не мог различить ни буквы. Пошел к дворянину, но тот уже успел зачесть вслух с удивлением в голосе.
– «Этот был первым». – Он обвел взглядом толпу. – «Этот был первым», – повторил громче.
– Осторожно, сейчас может влететь еще один! – крикнул кто-то, и гости бургграфа начали пятиться от окна.
– Этот камень был первым? – спросила Рита, снова стоявшая рядом со мной. – Об этом речь, да?
Я рассмеялся.
– Бургграф, – пояснил ласково. – Первым был бургграф Линде. А теперь наступило время для остальных виновных в смерти нашего преступника.
Я искоса глядел на Риту и заметил, как ее светлое лицо стало мертвенно-бледным.
– Нет, – сказала она ошеломленно. – Не думаю, что и вправду… Это ведь… нонсенс.
– Увидим. Если будут следующие жертвы, окажется, что я прав.
Я слегка поклонился ей и пошел взглянуть на камень с запиской. Рита осталась там, где стояла, словно ноги ее вросли в пол.
Не стану скрывать, милые мои, это было довольно забавно. Хотя, с другой стороны, ваш нижайший слуга вполне отдавал себе отчет, что мог столкнуться здесь с серьезными проблемами, требующими искренней веры и горячего сердца. Ну а этого-то у меня было вдоволь.
– Сделайте что-нибудь! – Рита почти визжала, а ее искаженное гневом и страхом лицо стало едва ли не отталкивающим. – Вы ведь инквизитор!
Мы сидели в комнате Шпрингера втроем, и хотя на столе стоял кувшин прекрасного винца, моим собеседником было явно не до него. Я же – напротив – с удовольствием пил винцо и закусывал медовыми пряничками.
– Из замковой пекарни? – спросил Шпрингера.
Тот глянул на меня, словно не понимал, о чем речь, а потом его взгляд задержался на прянике в моей руке.
– Из замковой, – бормотнул он. – Но, Бога ради, какое нам дело до пряников, скажите лучше, что тут происходит! Неужели кто-то действительно убил Линде?
– Не прикажете ль пекарю, чтобы приготовил мне корзинку такого добра на ночь? И вправду очень вкусно… Надо бы узнать, в каких пропорциях там мед и тесто. А что до вашего вопроса… Это моя единственная версия, – сказал я ему. – Абсолютно, говоря откровенно, не опирающаяся на рациональные доводы. Но даже если я и прав, то не стоит бояться. Следующим на очереди будет палач.
– Проклятые духи, – почти плакала Рита. – Я знала, что они бывают, но чтобы убивали людей…
– Духи? – засмеялся я. – Духи не бросают камни в окна и не пишут предупреждений кровью на грязных тряпках.
– Тогда кто, дьявол его задери? – рявкнул Шпрингер.
Я не хотел делиться своими подозрениями. Пока – нет.
Медики как раз исследовали тело бургграфа, но я – прежде чем передать труп в их руки – внимательно его осмотрел. Линде не подавился костью и не был отравлен. Я был в этом почти уверен, а уж поверьте, у меня имеется опыт в такого рода делах. Не выглядело это и так, будто его хватил удар. Факт, что Линде был больным, имел проблемы со здоровьем – и все посчитали бы его смерть лишь трагической случайностью, когда бы не тот злополучный камень.
К тому же, милые мои, я тщательно обследовал площадку перед окнами пиршественного зала. Возможность, что некто мог попасть сюда, не привлекая внимания стражи, была исчезающее мала. Поэтому камень должен был метнуть издалека человек, умевший обращаться с пращей.
Либо же тот оказался здесь другим образом, и это означало, что вашему покорному слуге предстоит работа, в которой молитва сыграет роль куда большую, нежели сила мышц или легкость мышления.
– А кто после палача? – Рита сплела пальцы рук так сильно, что побелели косточки.
– Вы, – ответил я откровенно. – А кто же еще?
– Я… не хочу… – Ее нижняя губа дрожала так, словно у певицы случился приступ лихорадки.
– А кто бы захотел? – пожал я плечами. – Но не забивайте этим свою прекрасную головку, поскольку, возможно, это инквизиторское обучение слишком возбудило мою достойную сожаления подозрительность.
– Вы доводите меня до сумасшествия! – взорвалась она и в гневе нравилась мне куда сильнее, чем в отчаянии.
– А я? – глухо спросил Шпренгер.
– Не думаю, – ответил я ему.
– Вы тоже могли его спасти! – воскликнула она, пристально на меня глядя. – Могли сказать, что обычай требует отпустить осужденного на свободу…
– Но я сказал правду, – оборвал я ее. – И не я заказывал у нашего альтенбургского умельца веревку, которая приносит счастье.
Рита вцепилась в подлокотники:
– Вы знаете…
– Знаю. И знаю также про третью причину. Жизнь человека в обмен на кусок веревки с его виселицы – это забавная причина. Признаюсь, в сердце вашем могло быть и чуть побольше милосердия.
– И это в-в-вы, – она даже стала заикаться, – вы говорите о милосердии. Инквизитор! – выплюнула последнее слово, будто оно было проклятием. – Покину этот проклятый город! – ударила ладонью о стол так, что кувшин с вином опасно задрожал.
– Не советую, – сказал я. – Будете здесь или в ста милях отсюда – это не поможет. Но все так, как я и говорил: даже если мои подозрения подтвердятся, у вас есть время. Как минимум шесть дней.
– Почему именно шесть? – спросил удивленный Шпрингер.
Я встал.
– О пряничках не забудьте, – попросил. – А вам, – повернулся к Рите, – советую найти священника и исповедоваться. Прочесть перед сном молитву. Допускаю, что поможет лишь слегка, но все-таки… Извините, пойду поговорю с медиками.
Останки Линде перевезли в один из винных погребов, и именно там собрались трое медиков, чтобы завершить обследование. Уж не знаю, отчего они выбрали для себя именно погреб, ведь было там темно, холодно и влажно. Что ж, холод и влага еще никому не мешали, но вот темнота затрудняла осмотр. Поэтому прежде всего я приказал принести сколько удастся ламп и поставить рядом с телом, лежавшим на большом дубовом столе.
– Могу я попросить вас о личной беседе, мастер? – тихо спросил один из медиков, когда слуги принесли лампы.
– Да, – ответил я и отошел с ним в сторону.
– Не знаю, как и сказать… – Медик сжимал руки в заметном волнении. – Я могу предполагать…
– Говорите смело. Любая гипотеза подойдет.
– Вот только это, похоже, мистика… – Он поднял на меня взгляд. Я улыбнулся. – Ну, да, я знаю, что вы поближе к таким делам, но ведь медицина – это наука…
– Мой дорогой доктор, – произнес я тихо, но решительно. – Мы не станем спорить по поводу медицины, мистики или науки. Я просто хочу услышать о ваших подозрениях.
– Я заметил на шее следы, – прошептал он. – Едва заметное посинение. Как если бы кто-то его душил, мастер. Но человеческие пальцы таких следов не оставляют. Это не отпечатки, а будто их…
– Тень, – договорил я за него и кивнул. – Мы называем это ведьмовским прикосновением, доктор.
Тот задрожал и принялся дергать себя за седую козлиную бородку.
– Знаю, – прошептал еще тише. – Я слыхал о таком. Но ведь здесь речь не о научном методе…
– Спасибо, – кивнул я ему.
Подошел к телу, чтобы поглядеть на шею Линде. Ранее я не заметил следов, о которых говорил доктор, но в этом не было ничего странного. Ведьмовское прикосновение проявляется лишь через несколько часов после смерти. Однако я был доволен, что мои неясные подозрения получили столь явное подтверждение. Что вовсе не означало, будто я рад необходимости начинать дознание и поиск колдуна или ведьмы, которые воспользовались магией, чтобы убить Линде.
Когда я подошел к останкам, два других медика посторонились, освобождая место. Я взял лампу и, подсвечивая себе, тщательно осмотрел тело. Я не намеревался ограничиваться шеей и внимательно обследовал труп от ногтей ног до кожи на затылке.