Я легко поклонился:
– Прошу простить, что прерываю вашу беседу, но я прибыл в Кассель, чтобы увидеться с господином настоятелем Вассельродом.
– И чего же вы желаете? – спросил священник, поднимаясь. Руки он спрятал за спину, словно стыдился их.
– Меня прислал Его Преосвященство епископ. А вы – здешний настоятель?
– Да, – ответил он, глядя на меня из-под редких седых бровей.
Женщина же смотрела широко распахнутыми, удивленными глазами. «Боже мой, – подумалось мне, – она и вправду полагает, что всякий, завидев настоятеля, станет падать на колени и неистово лобзать его перстень или руку?» Ха, на моем столе побывали и куда более важные люди! И я никогда особо не уважал священников, ибо сложно найти существо более гадкое, непристойное и сверх всякой меры жадное до прибыли. При этом – преисполненное лицемерия и фальши, всегда склонное мучить тех, кто слабее, и гнуть спину перед сильнейшими – и такое, у которого заученные теологические постулаты уживаются с врожденной тьмой разума. И спешу вас уверить, милые мои, что точно так же будет и через пятьсот лет, и через тысячу. Разве что Господь наконец смилостивится и вторично, во славе Своей, сойдет к нам да мечом праведного гнева покарает тех, кто искажает Его учение.
Да и, скажем по правде, я мог позволить себе прохладное отношение к духовенству, в этом – одно из преимуществ профессии инквизитора. Но и здесь приходилось оставаться милым и вежливым, поскольку настоятель Вассельрод был все же другом Его Преосвященства с шестнадцати лет (подумать только, Его Преосвященству когда-то было шестнадцать!).
Впрочем, и среди священников случались люди просвещенные и честные, хоть я и не мог поверить, что настоятелем столь богатого прихода храма Гнева Господня мог оказаться именно такой человек.
– Мое имя Мордимер Маддердин, – сказал я, – и мне сообщили о вашем запросе.
Я не сказал «проблемах» и не назвал себя инквизитором. В конце концов, я же не знал, кто эта женщина, а чем меньше людей будут осведомлены о причине моего приезда в Кассель, тем лучше для меня и для дела.
– Дитя мое, – настоятель повернулся к девушке. – Ступай на кухню и проверь, нет ли у Стефании каких-нибудь пирожных для тебя…
Дама в черном усмехнулась снисходительно, и улыбка лишь добавила красоты ее и так прекрасному лицу.
– Дедушка, я уже выросла из пирожных.
Но она все же встала с кресла и официально кивнула мне на прощание. Настоятель подождал, пока не закроет двери.
– Приветствую вас, инквизитор, – сказал настоятель и указал мне на место, где за миг до того сидела женщина, назвавшая его дедушкой. – Настоящий ее дед был моим братом, – пояснил, словно предвосхищая вопрос. – Но он умер, когда она была еще ребенком.
– Дама необычайной красоты, – молвил я вежливо. – Если уж я могу высказать столь смелую мысль.
Он покивал, довольный, – словно верил в то, что весь мир сотворен лишь затем, чтобы хвалить его кровинку.
– Она сущая розочка, господин Маддердин, – сказал с усмешкой. – Красивый цветочек, чудесный запах и острые шипы.
Сел в кресло напротив меня, но тотчас снова вскочил и хлопнул себя по лбу.
– Что я за хозяин? Выпьете чего-нибудь? Или, может, вы проголодались в пути?
– Весьма благодарен, – ответил я. – Возможно, не откажусь воспользоваться великодушным предложением господина священника, но немного позже.
– Деликатесов у меня нет, – бормотал он, – но все с собственного огорода. А еще у нас есть курятник, – перечисляя, он загнул левой рукой мизинец правой, – хлев, загон для коз, две молочные коровы и коптильня. Хлеб тоже печем сами. Все свое, господин Маддердин.
Я усмехнулся, поскольку этот человек начинал мне нравиться. Люблю священников, которые умеют вести приземленные дела, а не склонны к изречению патетических банальностей и дурацких фраз. Кроме того, я отметил, что ногти у него – с траурной каемкой, ладони – покрыты мозолями, а пальцы – синяками, скорее всего, от заступа или лопаты. Это мне тоже понравилось, поскольку ясно указывало на то, что настоятель лично заботится о хозяйстве прихода.
– Впрочем, ладно, – махнул он рукой. – Как там Герсард? Подагра?
– Подагра, язва, говорят – и геморрой. Господь испытывает Его Преосвященство…
– Господь Господом, – прервал он меня, – но если бы Герсард не пил, как дракон, был бы здоровее. Передайте ему это.
– Не премину, – ответил я, представляя себе лицо епископа, когда б услышал от меня нечто подобное.
– Конечно, – сказал настоятель с усмешкой. – Думаете, я не приглашал его к себе? Говорил: отдохнешь от забот, от лекарей, придворных, ежедневных дел. Куда там! Знаете, что он мне ответил?
– «Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь и взял. Как Господь упромыслил, так и случится. Пусть будет благословенно имя Господне»[15], – ответил я словами Писания. – Или так: «Мы – прах. Дни человека как трава; как цвет полевой, так он цветет»[16].
– Слово в слово! Вижу, что вы и вправду знаете Герсарда…
– Проверяете? – Я усмехнулся. – Мне выданы верительные грамоты и письма. – Я полез за пазуху.
– Проверяю? – Он посмотрел на меня с удивлением. – Нет, мечом Господним клянусь, мне бы и в голову не пришло вас проверять, господин Маддердин. Ведь, помнится, незаконно выдавать себя за инквизитора – рискованное дело, а?
Я лишь рассмеялся, потому как он и сам прекрасно знал ответ на свой вопрос. Присвоение инсигний инквизиторской власти каралось по всей строгости закона. Обвиненному отрезали богохульный язык, выжигали лживые глаза и отрубали нечестивую правую руку. Потом отпускали восвояси, чтобы собственным примером свидетельствовал: никому нельзя испытывать терпение Святого Официума.
– А знаете, отче, что такие люди все равно постоянно появляются? – спросил я. – Несмотря на суровость наказания.
– Если бы наказание устрашало преступников, то мы бы уже жили в Раю, господин Маддердин.
Я кивнул, поскольку он был прав – хотя бы отчасти. Конечно, кротость, терпение и желание понять грешника часто приносят куда более ощутимые плоды, чем лишенная утонченности жестокость. И все же есть преступления, на которые нельзя смотреть сквозь пальцы. Ибо как можно было бы говорить об уважении к Святому Официуму, если бы в мире было полно безнаказанных самозванцев.
– Но перейдем к делу, инквизитор, – сказал он и сделался серьезен. – Я осмелился просить Его Преосвященство прислать вас, чтобы вы поделились со мной своим бесценным, как понимаю, опытом. Вы ведь человек чрезвычайно опытный, верно?
– Полагаю, можно сказать и так, – усмехнулся я. – Но если вы спрашиваете о моем стаже в Инквизиториуме, то скажу, что имею честь служить Господу на сей ниве вот уже много лет.
– И, должно быть, собрали немалый урожай? – Он все время испытующе глядел на меня.
– По милости Господа.
– Ну ладно, – вздохнул Вассельрод. – Я ведь не думал, что вы предъявите мне свидетельство сделанного или своей квалификации. Уже то, что Герсард послал именно вас, вполне свидетельствует о ваших умениях. А дело, имейте в виду, очень деликатное.
Большинство дел, с которыми сталкивается Святой Официум, очень деликатны, поэтому его слова не слишком меня удивили.
– Прежде чем начнем, господин настоятель, позвольте задать вам один вопрос. Отчего разобраться с вашими затруднениями не могут местные инквизиторы?
– У нас в Касселе нет бюро Инквизиториума, – сказал он, удивленный. – Вы не знали об этом?
Ха, милые мои! Признаюсь, мне даже в голову не приходило это проверить, поскольку я был уверен, что столь большой и богатый город, притягивавший толпы путников, должен иметь свое отделение Инквизиториума. Но, видимо, из правил существовали достойные сожаления исключения.
– Тогда под чьей же юрисдикцией пребывает Кассель?
– Видимо, под вашей, в смысле – под самим Хезом, – ответил он неуверенно.
Ситуация была, пожалуй, странной, но не лишенной преимуществ. Отсутствие отделения Святого Официума означало, что ваш нижайший слуга не перейдет дорогу ни одному из своих коллег, а ведь обычно местные инквизиторы не в восторге, если на их территории объявляются инспекции из Хез-хезрона.
– Что ж, тогда вернемся к делу.
– Да-да, – покивал настоятель, а его покрасневшая лысина сверкнула на солнце, что заглядывало в широко отворенное окошко. – Вернемся. Итак, у меня есть причина полагать, хотя, возможно, «полагать» – слишком сильное слово… Лучше б сказать: «подозревать», хотя… – Теперь он глядел на собственные ладони, лежавшие на столешнице, а я его не прерывал.
Люди обычно с трудом озвучивают собственные мысли, если опасаются, что подле них творятся странные вещи, имеющие нечто общее с сатанинскими делишками.
– Ну, мне кажется, здесь у нас существует шабаш, инквизитор, – решился он наконец и поднял на меня взгляд.
Уж не знаю, чего ожидал. Смеха? Вскрика, полного ужаса? Молитвы?
– Какого рода шабаш?
– Грм… То есть?
– Вы подозреваете, что люди вашей паствы отправляют в некоем тайном месте черные мессы, славят Сатану и предаются отвратительному содомскому греху?
– Нет-нет-нет! – замахал он руками. – Я говорю о колдунах, господин Маддердин. О том, что, возможно, несколько людей осуществляют тайные ритуалы, призывают силы зла, чтобы вредить своим братьям.
– Мы зовем это темным кругом, господин настоятель. И такое дело одновременно и более, и менее опасно, чем обычный шабаш. Но скажите, прошу вас, откуда такие мысли?
Он забарабанил пальцами по столу, я же спокойно ждал.
– Некий человек из паствы рассказал сие во время исповеди, перед последним помазанием, – наконец признался Вассельрод. – Но я мало понял, поскольку он был в горячке и единственное, что сумел произнести отчетливо, – мольбу об отпущении грехов.
– А есть ли у господина настоятеля нечто большее, чем слова умирающего?