Змий и голубь
Смерть уже не имеет над Ним власти.
– Уже собираетесь уезжать, господин хороший? – Трактирщик приковылял к нашему столу, и я видел, что он старается не глядеть в лицо Курносу.
В отблесках каминного пламени Курнос и вправду выглядел страшнее обычного, а неровный широкий шрам, уродовавший его щеку, казалось, ритмично пульсирует: словно под кожей у него живут толстые черви и, подергиваясь, изо всех сил стремятся выползти наружу.
– А тебе-то что за дело? – рявкнул Первый. Он нынче был не в духе.
– Да просто… – Трактирщик начал отступать, но я остановил его.
– Отчего ты спрашиваешь, добрый человек? Счет ведь оплачен, верно?
– О, и куда как щедро, достойный господин! – обнажил он в усмешке голые синие десны с остатками зубов. – И даже более, чем щедро, если смею так…
– Тогда – что?
Он снова приблизился, и в нос мой ударил запах гнили, бьющий из его рта. «Ох, бедный Мордимер, – подумал я. – Неужто лишь ты один заботишься о гигиене? Неужто одному тебе мешают никогда не мытые тела, никогда не стиранная одежда и гнилые зубы?» Я мысленно вздохнул. Несмотря на долгие недели, проведенные в совместных с Курносом путешествиях, я не привык и к его смраду. Но сей крест я нес терпеливо.
– Тут никто не ездит ночами, господин хороший! – трактирщик понизил голос. – Как сумерки – все сидят по домам да в корчмах.
– Ага, точно, пьют водку и набивают мошну трактирщикам! – снова рявкнул Первый.
– Близне-е-ец, – успокоил я его. – Дай человеку сказать. Видишь же, это честный хозяин. Не отпускает путников в глухую ночь, хочет удержать их от опасностей дороги. Да, милый мой, редко в мире стали попадаться люди, что любят ближнего своего совершенно безвозмездно…
Курнос заморгал и тихонько, под нос, повторил мои слова. Споткнулся на слове «безвозмездно». Близнецы лишь глуповато усмехались.
– Красиво говорите, господин хороший, – покачал головой трактирщик. – Вы клирик какой или, может, даже священник?
Близнецы фыркнули от смеха.
– Священник или нет, а кропило и вправду у него есть, – хохотнул Первый.
– Да куда уж, – ответил я, не обращая внимания на его слова. – Занимаюсь то тем, то другим, однако до священника мне далеко. Но скажи же наконец, что за опасности грозят путникам в здешних краях? Разбойники? Бунтующие селяне? Местный наследник изымает излишки из сундуков да переметных сум путешественников?
– Ах, если бы! – он размашисто повел рукою, а я скривился, поскольку смрад из его подмышек едва не остановил мое дыхание. – Все куда хуже, господа, куда хуже…
– Присядьте с нами, – пригласил я, указывая на лавку подле Второго, поскольку предпочитал, чтобы трактирщик вместе со своим смрадом держался от меня как можно дальше. – Мы ведь можем выпить еще по кружечке.
Близнецы и Курнос аж просияли, когда услышали, что ожидает их еще одна кружка пива. Ведь всяко приятней сидеть подле очага и попивать пивко, чем тащиться сквозь дождливую ночь по буреломам. Правда, в этом трактире пиво было что конская моча, хлеб – черствый, мясо жилистое, а дым наполнял всю комнату и лез в глаза, но что же, и это лучше, чем ничего.
Довольный трактирщик с усмешкой уселся на лавке и подозвал слугу – маленького, светловолосого паренька в залатанном, до невозможности засаленном и грязном кафтане.
– Принеси-ка кувшинчик наилучшего, – приказал я.
Мне было интересно, отличается ли наилучшее от того, которое мы имели удовольствие – или, вернее, неудовольствие – пить; и надеялся, что так и будет.
– Прежде чем начну рассказывать, – заявил трактирщик, – нужно, господа хорошие, чтобы вы кое-что узнали об околицах. Тут у нас, видите ли, три сельца, – он поднял руку и начал считать на пальцах: – Торфяники, Язевый Перешеек и Старухово. Каждое – в несколько десятков дымов, а Старухово – вроде даже вооруженное поселение. Ибо окружено палисадом, и живет там человек сто…
– По делу! – рявкнул Первый.
– А это – по делу, – он даже не сбился. – Все те села принадлежали господину наследнику Штаннеберга, что живет – жил, значит, – в замке Штаннеберг, потому как, понимаете ж, его название связано с родом, хотя другие полагают, что это род назван по замку…
Курнос склонился над столом, и трактирщик охнул, беззвучно зашлепал губами и наконец замолчал, беспомощно глядя на меня. Я же усмехнулся и дал Курносу знак, чтобы отодвинулся. В конце концов, трактирщик был словоохотлив и хотел сделать как лучше – так отчего бы не послушать его чепуху? Особенно если учесть – верите мне или нет, – что больше всего полезных вещей человек узнает именно от трактирщиков, проезжих купцов, бардов или даже нищих. А в моей профессии интересная информация временами означает больше, чем золото, причем часто в золото и превращается. Особенно когда умеешь отделять зерна от плевел.
Тем временем к столу приволокся парнишка с кувшином пива в руках. Курнос отодвинулся на свое место и с удовлетворением смотрел, как наполняется его кружка.
– Вернемся к рассказу, – напомнил я трактирщику. – Вы сказали «жил», верно? Значит, господин Штаннеберг нынче в замке не живет?
– Замок ушел за долги, – пояснил хозяин. – Как и все окрест. Потому как, знаете ль, тут и села хороши, пусть и слободы. И озера с рыбой, и лес такой, что…
Курнос кашлянул. Я не знал – то ли пиво ему пошло не в то горло, то ли кашель должен был подогнать трактирщика, но тот явно принял это на свой счет и перепуганно моргнул.
– Все-все-все, – произнес успокаивающим тоном. – К делу – значит, к делу. Скоро год, как наследник Штаннеберга повесился на воротах собственной конюшни, а усадьбу приняли господа Хаустофферы. Отец и сын. Приехали со слугами, с охраной, но… – он сплюнул в угол комнаты, – в трактир даже не зашли ни разу. Сидят там у себя – и носа не высунут. Только слуги их порой по селам проедут… Солтиса в Торфяниках повесили, потому что не слишком быстро стремя принял… А он свободным человеком был… – Трактирщик снова хотел сплюнуть в тот же угол, но на этот раз лишь оплевал себе кафтан. Растер слюну ладонью. – А только вот теперь у нас люди стали по ночам пропадать. Выйдет кто в сумерках из дому – и не возвращается. В Старухове даже стражу начали выставлять.
– Ну-ну, – сказал я. – Может холопы просто сбегают?
– Да если бы, – махнул он рукой. – Уже десятка два пропало.
– И говорите – всегда только в сумерках? – невнятно – он как раз ковырял пальцем в зубах – проворчал Курнос.
– Ага, в сумерках. Говорят, что господа Хаустоффер – они…
Уже некоторое время я примечал, что к нам присматривался плечистый седой мужчина, что стоял в паре-тройке шагов за спиной трактирщика. Я не реагировал, поскольку никаких тайн у нас не было, а сам я – человек покладистый и мягкосердечный. Хочет слушать – пусть слушает. Одет он был достаточно богато, а у пояса висела украшенная дорогими каменьями и обвитая по ножнам золотой нитью сабля. Да и рукоять оружия смотрелась чрезвычайно богато.
– Вампиры! – рявкнул он внезапно, заканчивая предложение, начатое трактирщиком.
Трактирщик дернулся, будто кто воткнул ему шило в зад, и оглянулся в страхе. Когда увидел, кто перед ним, вскочил и отпрыгнул в сторону.
– Так я принесу еще пива! – громко сказал он и спрятался за стойкой.
Курнос рассмеялся во все горло. Смех его был почти таким же милым, как и лицо, но плечистый мужчина лишь глянул с интересом. А ведь редко кто смотрит на Курноса без страха и отвращения.
– Позвольте, господа, представиться, – басовито сказал седой. – Я Йоахим Кнотт, управляющий его вельможности барона Хаустоффера, – он слегка поклонился.
Я встал с лавки и вернул ему поклон.
– Садитесь, прошу, – сказал, показывая на свободное место. – Может, выпьете с нами кружку-другую?
Интуиция подсказывала мне, что дурацкие беседы с трактирщиком могут смениться чем-то куда более интересным. Ведь управитель заговорил с нами не только из чистосердечного желания покалякать с путниками, задержавшимися в паршивом трактире?
– Я не услышал вашего имени, – сказал седой сурово, глянув на меня исподлобья.
– Поскольку я его не называл, – усмехнулся я обезоруживающе. – Не всякий захочет сидеть в моем обществе, когда его услышит.
– Позвольте все же мне рискнуть…
– Я Мордимер Маддердин, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа Хез-хезрона, – представился я – но не слишком громко, чтобы не услышали лишние уши.
Я не стыжусь моей профессии, но придерживаюсь правила, что обычно следует оставаться в тени. Я человек тихий и смиренный, не ищу огласки. Стараюсь лишь служить Господу, как понимаю службу сию своим скудным разумом, и при этом ни одобрение, ни стоголосые сплетни, бегущие впереди, мне совершенно не нужны.
– Ха, – произнес Кнотт.
Без лишнего словах сел и всмотрелся в меня из-под нахмуренных бровей.
– И откуда мне знать, что вы и вправду инквизитор? – спросил он внезапно.
– Я и не прошу вас верить мне на слово, – ответил я вежливо. – Хотя нотка подозрения в вашем голосе серьезно ранит мои чувства.
Он усмехнулся одними губами, но его небесно-голубой, словно вылинявший взгляд остался холодным и оценивающим.
– Если вы и вправду инквизитор, человек, обученный искать и уничтожать всякую мерзость, возможно, у меня и найдется для вас дело.
Трактирщик пришлепал с еще одним кувшином пива и кружкой для Кнотта, поставил их на стол и быстренько ретировался.
– Не думаю, чтобы я искал для себя дело. Но если знаете нечто о колдовстве, ереси или действиях, расходящихся с учением Церкви, то ваш святой долг донести об этом ближайшему представителю Инквизиториума, – ответил я холодно. – Или же, в нашем случае, мне.
Он закусил ус и побарабанил пальцами по липкой поверхности стола.
– Выпьем, – сказал, поднимая кружку. – За что выпьем, господин Маддердин?
– А за что захотите, – ответил я и легонько стукнул о его кружку своей. – Хотя бы и за вампиров…