Он скривился, услыхав те слова, но ничего не ответил. Лишь когда отставил кружку и утер усы, тяжело на меня поглядел и пробормотал:
– Вот вы шутите, а шутить тут не над чем.
– Курнос, дорогой мой, – сказал я. – Расскажи уважаемому господину Кнотту, о скольких делах Инквизиториума против вампиров ты слыхал?
Курнос обнажил в ухмылке желтые лопаты зубов.
– Ни об одном, Мордимер.
Курнос, возможно, и не обладает острым умом, но умеет запоминать каждое слово из разговоров, пусть бы и произошли они годы назад. Это – редкий дар, и порой я даже удивляюсь, отчего добрый Господь одарил им кого-то, кто сам, без помощи вашего нижайшего слуги, не сумел бы им воспользоваться как подобает.
– Слыхали, господин Кнотт? Ни одного. А что это значит?
– Наверняка вы не преминете мне сказать.
– Означает это, что вампиров не бывает, – театрально вздохнул я. – Конечно, есть больные люди, которые одержимы идеей походить на вампиров. Пьют кровь жертв, раздирают им горло, даже избегают солнечного света и святых символов – столь велика уверенность этих людей, что крест или солнечные лучи могут им навредить. О таких делах мы слыхали, господин Кнотт. Но не станем смешивать плебейские страхи и серьезные разговоры.
– Что ж, – сказал он, поразмыслив. – Не ждал, что услышу подобные слова из уст инквизитора.
Я рассмеялся почти искренне.
– А чего ждали? Что инквизиторы всему верят? Готовы искать холмы эльфов и горшочек золота, зарытый у подножия радуги? Что инквизиторы – будто свиньи, которые шалеют, едва почуяв трюфели?
Он засмеялся и ударил руками по ляжкам так, что аж гул пошел. Курнос глянул на него исподлобья, но Кнотт или не заметил этого, или же не обратил внимания.
– Ваше здоровье, господин Маддердин, – громко сказал он и опрокинул кружку. – Веселый вы человек.
Булькнуло, а он, опорожнив посуду до дна, громко рыгнул.
– Моча, – сказал с ожесточением в голосе и покачал головой. – Меч Господень, ну и моча!
После чего, вопреки только что произнесенным словам, взял кувшин и снова налил себе до краев.
– Мастер Маддердин, – сказал через миг, уже серьезно. – Не знаю, случается ли инквизиторам браться за дело в таких землях, как наша, ибо что я в этом понимаю? Но если вы и ваши люди желаете заработать немного денег, работа найдется…
Близнецы переглянулись, а Первый громко чавкнул и пробормотал:
– Ну, деньги не пахнут, ага.
Но Кнотт лишь усмехнулся его словам, сам же – смотрел на меня, что было очень правильно, кстати. Он прекрасно знал, что именно от вашего покорного слуги зависят все решения, которые будут приняты в этой компании.
– Хотите сказать что-то еще? – спросил я.
– Нет, – ответил он откровенно. – Но если желаете все узнать, приглашаю вас в замок. Господин барон Хаустоффер наверняка будет вам рад.
– Отчего же нет? – сказал я неторопливо. – Поговорить всегда можно. Двинемся с утра.
– А отчего бы не сразу? – спросил Кнот, и не знаю, послышалось мне или и вправду в голосе его была издевка. – Я хорошо знаю дорогу.
– Барон нас примет? – удивился я. – В такое-то время?
– Господин барон засыпает очень и очень поздно, – ответил он, теперь совершенно серьезно. – И уж коли вы не обращаете внимания на сельские сказочки…
– Господин Кнотт, – сказал я снисходительно. – Что нам следует сделать? Испытать свое мужество? Проехать ночью сквозь темный лес? Крикнуть совой на кладбище? Вам не кажется, что мы уже староваты для таких испытаний? Еще недавно я и вправду хотел уезжать, но теперь мне приятно сидеть за пивком, да к тому же меня потихоньку начинает клонить в сон. Трактирщик! – крикнул я.
Тот быстренько причапал, но я заметил, что он старается держаться подальше от Кнотта.
– Слушаю вас, господин.
– Есть у тебя две комнаты? С кроватями и постелью?
– Сейчас же прикажу все приготовить…
– Вот видите, – повернулся я к Кнотту. – Я уже три дня не спал в постели. Будет очень кстати исправить такое положение дел.
– Как хотите, – холодно сказал управляющий. – Но раз уж господин барон приглашает, то отказываться невежливо.
– Любит – значит, подождет, – фыркнул Курнос.
Кнотт глянул на него, будто на конское дерьмо.
– Проявляй уважение, когда говоришь о бароне! – рявкнул он.
– Не станем спорить о словах, – сказал я успокаивающе. – Мы люди простые, господин Кнотт. У нас что на сердце, то и на языке.
– А сжечь можно любого. – Второй вытащил палец из носа и, казалось, обращался не к нам, а к зеленой сопле, которая свисала с его ногтя. – Дворяне там, не дворяне – нам-то все равно.
Кнотт покраснел, а я быстро произнес:
– Мой товарищ всего лишь хотел пояснить, что все мы – равны в глазах Господа, и всякого из нас ждет один и тот же суд, независимо от того, кто ты таков. «Не станешь взирать на личность, кто б ни был то», – гласит Писание.
Он засопел, но сделал вид, что поверил моим словам.
– Пусть будет по-вашему. Жду вас завтра с утра в замке, господин инквизитор. Любой селюк покажет вам дорогу. – Он поднялся, с громким скрипом отодвигая лавку. – А пока – до свидания.
Зал был огромен. А может, не столько огромен, сколько необычайно длинен. Именно так на картинах и гобеленах порой изображают королевские палаты. Встающие вдоль стен колонны, а вдали, на возвышении – большое красное кресло с сидящим на нем властителем. От двери до восседающего господина барона было шагов пятьдесят. Не хватало лишь слуг под стенами – и лучше бы с трубами в руках. Вместо этого слева от барона стоял управитель Кнотт, а справа – в кресле с резными ручками – сидела высокая худая женщина. Барон что-то сказал, обращаясь к нам, но я не услышал. Однако по движению его руки понял: он желает, чтобы мы приблизились. Мы и пошли.
А поскольку, как я уже говорил, отделяло нас от кресла шагов пятьдесят, у меня хватило времени внимательней присмотреться к господину Хаустофферу и к женщине подле него. Барон был уже старым человеком, длинные седые волосы спускались ему на плечи, совершенно противу распространившейся среди дворян моды, требовавшей стричься коротко и даже выбривать затылок. Одет же он был чрезвычайно богато, а широкий, в две ладони, пояс сиял золотом и драгоценными камнями.
– Две, может, три тысячи, – прошептал Курнос так тихо, что я едва расслышал, хотя шли мы плечом к плечу.
Я видел, что он уставился на пояс затуманенным взглядом; но, полагаю, ошибался, оценивая его стоимость. Тот стоил намного дороже. Вероятно, за него можно было купить неплохое сельцо. На груди же барона я приметил золотую цепь с огромным рубином, а бледные, узкие пальцы господина Хаустоффера унизывали перстни. Топаз, изумруд и рубин на левой руке, на правой же – лишь сапфир, но – больше ногтя моего большого пальца. Господин барон носил на себе драгоценности, за которые большинство живущих в нашем не наилучшем из миров поубивали бы собственных жен, матерей и детей. В отличие от него, женщина не имела никаких украшений, черное платье ее было подчеркнуто скромным, а волосы упрятаны под темным чепцом. Женщина глядела на нас, пока мы подходили, но мне казалось, что ее взгляд скользил мимо, будто мы – всего лишь клочья тумана.
Мы остановились в нескольких шагах от возвышения.
– Добрые господа, – молвил я, склоняясь в поклоне, хотя и не слишком глубоком, но более чем вежливом. – Я польщен, что вы захотели меня принять. Мое имя – Мордимер Маддердин, и я имею честь выполнять функцию лицензированного инквизитора Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. А это – мои верные помощники.
– Верные, – повторил барон и слегка усмехнулся. Я заметил, что он поглядывает на лицо Курноса. – Приветствую вас, господа, – сказал он уже громче, и голос его был сильным, глубоким, звучным.
Хаустоффер сплел пальцы на колене и некоторое время молчал.
– Вы, мастер, наверное, привыкли, что к вашей помощи взывают люди с серьезными проблемами. Именно так, – вздохнул он, – обстоят дела и у меня.
– Почту за честь, если сумею служить вашей милости в меру своих скромных сил.
– Ну да-а, – протянул он. – Что вы думаете о вампирах, господин Маддердин? – спросил он, с интересом разглядывая меня.
– Думаю, что их не существует, – ответил я, удивляясь: неужто здесь все подурели?
– Не существует, – повторил он и глянул на Кнотта. – Слышал, Йоахим? Не существует.
– Инквизитор уже просветил меня относительно своих взглядов, – едко отозвался управитель.
Барон смотрел на меня и все накручивал и распускал седую прядь, свисавшую над ухом. Драгоценные камни в оправе перстней на его пальцах отбрасывали в сиянии свечей разноцветные отблески. Я спокойно дожидался, что за этим воспоследует, и лишь надеялся, что независимо от результата беседы обедом нас накормят. Поскольку от трактирного жилистого мяса и кислого пива у меня уже была изжога.
– Не существует, потому что вы их не видели, верно?
– Я весьма далек от того, чтобы доверять лишь разуму и глазам, поскольку крайне часто убеждался, что пред лицом деяний Сатаны они подводят. В конце концов, Писание недаром предупреждает нас: «погублю мудрость мудрецов»[17]. Но практика – моя и других инквизиторов – не позволяет мне относиться к легендам некритично.
– Мой сын – вампир, – сказал барон попросту, как если бы сказал: «Мой сын поехал на охоту».
Я надеялся, что Курнос и близнецы промолчат, и они, слава Богу, промолчали.
– И отчего ваша милость так решили? – спросил я вежливо.
– Может, от того, что растут у него острые клыки? – ответил он лениво. – А может, от того, что высасывает кровь из своих жертв и спит в гробу?
– Такие вещи случаются… – откашлялся я. – Ваша милость, – добавил я, помолчав с минуту. – Независимо от того, что я думаю об этом деле, если ваша милость пожелает, я расследую его со всем тщанием…
– Я не хочу, чтобы ты что-то там расследовал, Мордимер, – снова прервал меня Хаустоффер, и я услышал нотку нетерпения в его голосе. – Я хочу, чтобы ты его убил.