– Наверняка, – признал барон. – Но мы спорим не о хрустале. Вы возьметесь за дело, господин Маддердин?
– Ваша милость, – сказал я, – признаюсь, дело – чрезвычайно таинственно. Но прошу вашу милость правильно меня понять. Я – не наемный убийца. Убиваю, но лишь в случае крайней необходимости или обороняя собственную жизнь. Могу попытаться разобраться в этих убийствах и могу поймать преступника. Но я сам решу, виноват ли в том сын вашей милости, и сам решу, должен ли я его убить или – просто отдать в руки властей.
Он долго смотрел на меня, а потом тяжело вздохнул.
– Я уважаю ваши взгляды, Маддердин. И я готов согласиться с такими условиями. Тогда перейдем к вопросу о вашем гонораре.
– В этом я полностью полагаюсь на милость господина барона, – сказал я, склоняя голову.
– Чрезвычайно великодушно. – (Это что, насмешка в его голосе?) – Но цену всегда стоит оговорить заранее, чтобы потом не случилось недоразумений. Если вы уничтожите моего сына… – Он замолчал на миг. – Не только его, но и всех слуг, которые, подобно ему, превратились в тварей ночи… И если вы вернете покой этому дому, я исполню любое ваше желание. Одно желание.
– Например, сто тысяч крон, – пошутил я.
– Чего ни пожелаете, – ответил он серьезно. – Разумеется, в пределах здравого смысла. Поскольку, захоти вы стать императором или папой, даже я не смогу этого гарантировать, – на этот раз шутил он.
Может, и не поймете меня, милые мои, но я поверил ему. Кто-то другой мог бы сказать, что сие – лишь аристократические капризы, слова, брошенные на ветер, и с легкостью после отказаться от них, одарив исполнителя мешочком золота и фальшивой усмешкой. Я, однако, знал, что Хаустоффер говорит совершенно серьезно. Или же исполнение этого задания кажется ему совершенно невозможным, или приготовил некую ловушку, которая увенчает финал наших трудов. Ох, берегитесь тех, кто жертвует слишком многим, поскольку существует немалая вероятность, что в их словах звучит ложь – и подарок будет не совсем таков, на какой вы надеялись.
Однако нынче я лишь склонился в глубоком поклоне, словно не сомневался в его словах.
– Кнотт знает все, что знаю я, – сказал барон. – Как и Вольфганг. Обращайтесь к ним по любому поводу.
Я понял, что аудиенция подошла к концу, но у меня оставался еще один вопрос. Не стану отрицать, что – исключительно из грешного любопытства.
– Господин барон, не будет ли невежливым, если спрошу о столь странном гербе Хаустофферов? Признаюсь, впервые встречаю кого-то, кто носит змею.
– Ах, наш змей, – рассмеялся он. – Некогда мы носили змею вместе с голубем, но потом было решено, что хватит и просто змеи.
– Змея и голубь, – повторил я. – Оттого, что в Писании сказано: «Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков. Итак, будьте мудры, как змии, и просты, как голуби»[18]?
– Именно, – рассмеялся он снова. – Видишь, Кнотт, сколь полезной может оказаться Добрая Книга? Что-то еще, господин Маддердин?
– Нет. Покорно благодарю вашу милость. – Я снова поклонился ему.
Что ж, кажется, мой хребет уже приноровился к необычайной гибкости. Мы вышли, Кнотт жестом подозвал слугу с книжкой и приказал ему возвращаться в спальню.
– Что желаете знать? – спросил у меня.
– Прежде всего, известно ли, где пребывает теперь молодой барон или слуги?
Он усмехнулся в усы.
– Все мы хотели бы знать. Думаете, знай мы, где они скрываются, нам нужно было бы вас нанимать?
– А приблизительно?
– Приблизительно – тоже нет, – пожал он плечами.
– Уж и не знаю, как мне совладать с тяжестью вашей помощи, – пробормотал я.
Он резко повернулся ко мне.
– Послушайте-ка… – Лицо его перекосила холодная ярость. – Тот ублюдок и его люди крутятся где-то поблизости. Прячутся в замке, на дороге, в лесах. Хватают и убивают людей. Найдите его, ради Господа, и уничтожьте! Сказав так, он уставился на меня, закусив ус. – Сделайте это, – молвил уже спокойней. – И не придется вам ни о чем заботиться до конца жизни.
Мы вышли на крыльцо. У огня все так же сидели несколько вооруженных стражников, но не пили и даже не разговаривали. Я отметил, что оружие они держат наготове.
– Занимался ли сын барона магией? Еретическими обрядами? Делал ли нечто противное нашей святой религии? – спросил я тихо.
– Да он же вампир! – рявкнул Кнотт, снова рассвирепев. – Разве уже одно это не расходится с принципами нашей веры?
Я вздохнул, поскольку знал, что не пробью эту стену и сказал:
– Ладно. Дайте мне, пожалуйста, какую-нибудь вещь, которая принадлежала ему. Но не что угодно. Лучше всего предмет, с которым он и вправду был сильно связан. Любимый кошель, нож, шляпа… Что-нибудь.
Кнотт на миг задумался.
– Книжка, – сказал он. – Есть книга, которую он часто читал перед сном. Хватит вам этого?
Должно было хватить, поэтому я попросил, чтобы нашли для меня этот том.
– Я пришлю его вам со служанкой. А теперь позвольте провести вас в комнату, которую для вас приготовил барон.
Господин Хаустоффер был более чем гостеприимен. Не только угостил меня обедом, достойным любого из князей (правда, у него так питались ежедневно, но для бедного Мордимера подобная роскошь была истинным событием), – еще и велел приготовить мне превосходные апартаменты. В первой комнате стояли резной стол и четыре кресла, застекленный секретер, обширная полка с оправленными в кожу книгами, а еще врезанная в пол огромная металлическая ванна. Когда мы вошли, слуги как раз бегали с ведрами и наполняли ее горячей водой.
– Господин барон любит купаться, – вздохнул Кнотт, и я услыхал в его голосе словно бы нотку непонимания столь странных склонностей. – И видите, в эту ванну можно лечь, будто в кровать, а вот здесь такой хитрый запор, который выпустит воду, когда решите выходить.
– Ха, – сказал я. – Куда лучше бадьи или ведра, а?
Потом заглянул во вторую комнату, в которой раскинулась огромная кровать под бархатным балдахином, со столбиками в виде драконьих голов. На занавешенных разноцветными гобеленами стенах висело несколько сабель с рукоятями, инкрустированными драгоценными камнями. Я приблизился, вглядываясь.
– Прекрасная работа, – сказал с удивлением и дотронулся до острого, будто бритва, острия.
– Прекрасная работа, – повторил за мной Кнотт. – Теперь таких уже никто не делает. Рубят железный прут, будто масло.
Мы несколько минут молча глядели на те изделия старых оружейников, за которые знаток наверняка заплатил бы золотом больше, чем они весили, после чего управитель вздохнул.
– Доброй ночи, господин Маддердин. Сейчас принесу вам книгу. И не колеблясь зовите слуг, коли чего-то захотите.
Но сперва я, конечно, пожелал искупаться. У вашего нижайшего слуги есть недостойная слабость к тому, чтобы лечь в горячую воду, натереться золой или похлестать себя березовым веником. И я понимаю, что кажусь чудаком в наши жалкие времена, когда одежда прирастает к некоторым людям подобно второй коже, а купель, в которую они порой погружаются (обычно во время важнейших церковных праздников), кажется им незаслуженной карой.
Тем временем служанка принесла книгу, оправленную в телячью кожу, и положила том на угол стола. Но я не торопился приступать к работе. Знал, что дело, на которое согласился, потребует большого напряжения и одарит меня болью, кою обычному человеку и вообразить невозможно. Потому я не спешил покидать теплую, расслабляющую купель. Однако же в конце концов настало время покинуть ванну (я еще подивился, наблюдая, как грязная вода вытекает в отверстие, прежде закрытое золотой пробкой, – как и предупреждал Кнотт) – время вытереться и засесть за книгу.
По крайней мере, книга не содержала ересей. Не была она и учебником черной магии или описанием сатанистских ритуалов. Красивые золоченые литеры гласили: «Жизнь, приключения и смерть доблестного князя Арчибальда, рассказанные и описанные Тофилом Авианом». Некогда мне довелось читать этот рыцарский роман, и, понятное дело, сие произведение было захватывающее – в том случае, конечно, если кого-то волновали истории о любовных интригах, предательствах, поединках и сражениях с язычниками, великанами, драконами и чернокнижниками. Я провел пальцами по мягкой обложке, а потом раскрыл книгу. Листал ее неторопливо, одновременно стараясь отвлечься, забыть об окружающем мире и сосредоточиться исключительно на томике, который принадлежал молодому барону.
Всякий предмет обладает чем-то, что мы называем «характером» и что остается на нем от его создателя либо человека, крепко с ним связанного. Этот характер, эта аура чаще всего едва заметны. Словно легкое пламя едва теплящейся свечи. Но чем больше чувств уделяется такой вещи, тем пламя сильнее. И чем могущественней хозяин вещи, тем ярче светит огонь. А если человек вдобавок занимался темным искусством, близкая ему вещь будет пропитана запахом его собственной души.
Конечно, лишь отдельные люди способны замечать ауры предметов, но я, говоря нескромно, принадлежу к кругу избранных, а выучка в Инквизиториуме усилила мои естественные таланты. В совершеннейшем смирении признаю, что сила моя не слишком велика. Но она была достаточной, чтобы суметь различить две вещи. Во-первых, владелец книги был человеком предельно злым. Метафизическая вонь, которую я ощущал, едва не сбивала с ног. Во-вторых, владелец предавался делам, что карались нашей светлейшей матерью Церковью и которые обычные люди назвали бы черной магией, или темным искусством. Впрочем, это не означало, что он был сильным волшебником. Просто давал волю не тем желаниям и прихотям, которым следовало бы.
И когда я уже узнал все это, пришло время молитвы. Ибо лишь молитва могла приблизить меня к цели. Я глубоко вздохнул и, смежив веки, встал на колени.
– Отче наш, сущий на небесах… – начал я.
Молился и чувствовал, как сила начинает наполнять мое тело. Как пульсирует вместе с сердцем и течет в жилах. Как возносится вокруг, яростная и непонятная. Несмотря на закрытые глаза, снизошло на меня видение. Но видеть мне дано было совершенно иным способом, чем обычным людям. Моя комната наполнилась пульсирующим багрянцем, напоминавшим море темной крови, книжка же баронова сына внезапно будто увеличилась в размерах. Выглядела как крылья мрака, распростершиеся над столом.