– Не знаю, правильно ли вас…
– Правильно, – ответил я.
– Не возьму этого на свою совесть, – сказал он неуверенно.
Я склонился над ним.
– Тогда возьмите на мою, – прошипел я. – А потом займитесь остальными узниками. Пусть их лечат, дадут есть и пить. Получите вознаграждение из городской казны. Поняли меня?
– Да, мастер. Вы забыли про плащ, – добавил он через миг.
– Не забыл, – сказал я и вышел из камеры.
В коридоре еще раз повернулся и в последний раз, сквозь решетку, взглянул на умирающую девушку. Вспомнил то, что говорила ее сестра, а потом переданные старым лекарем слова каноника. Слова, которые я слышал в другом месте, в другое время и из других уст.
Я перекрестился и отер глаза, поскольку вчера подхватил насморк и теперь они слезились.
– Тинталлеро, – сказал я в пустоту. – У меня к тебе должок.
Я полагал, мои братья-инквизиторы будут несколько озадачены таким жестким отношением к канонику, но тот, верно, столь сильно допек их, что не ощущали они ни малейшего опасения перед местью посланника Апостольской Столицы.
Впрочем, один лишь Кеппель знал, что в действительности я не был тем, кого отправил сюда епископ. Остальные братья искренне и радостно поверили, что я по праву принял власть над городом.
Конечно, милые мои, вы спросите, отчего ваш нижайший слуга проделал все столь неутонченно – пусть даже сделанное и принесло мне сладость удовлетворения. Дело в том, что с того самого мига, как я решился вступить в большую игру, в мире не было места, где я и каноник Тинталлеро могли бы сосуществовать. Конечно, речь шла не о том, чтобы его убить. Поступи я так, прикончи его открыто, – столкнулся бы с бунтом инквизиторов: даже разделяя мои чувства, они не закрыли бы глаза на столь явное нарушение закона. Тайное убийство тоже не было хорошим решением. Каноник ходил, окруженный стражей, и отдай я приказ арестовать его охрану – вина за покушение на его жизнь тотчас легла бы на мои плечи. Кроме того, смерть Тинталлеро должна была стать истинным финалом той пьесы, сценарий которой сложился в моей голове. И что важно: таким финалом, которому будет радоваться – всем сердцем! – всякий добрый христианин. Но к оному финалу вел неблизкий путь. Сцена же за завтраком обладала и еще одним смыслом: создавала мой образ как человека резкого и простодушного. Способного не к тонкой интриге – но исключительно к битью морд и непритязательным шуточкам. И вот, если стану теперь вести себя крайне осторожно, наверняка сумею сохранить голову.
Бесспорные успех и триумф (сиюминутный, но все же триумф) над каноником Тинталлеро мы решили отметить в трактире, где бьющий поклоны хозяин выделил нам целый зал на втором этаже. И при этом выставил нам наилучшие яства и наилучшие напитки, которые только сумела обеспечить кухня.
Мы как раз гремели поднятыми в веселом тосте кубками, когда я увидел идущую к нам девушку. Трактирщик тщетно пытался ее удержать, слуга пытался схватить ее за край плаща, но тот лишь остался в его руках. Когда она уже стояла почти у нашего стола, Йоханн Вензель молниеносно повернулся и схватил ее за талию.
– И куда это вы, госпожа? – спросил шутливо и только тогда заметил кинжал в ее руке.
Усмешка мигом сошла с его лица. Вензель выбил оружие из ее руки и отвесил пощечину. Девушка упала, сбивая табуреты.
– Вот же змея! – рявкнул Йоханн.
– Знаю ее, – сказал я и движением ладони приказал трактирщику со слугой удалиться.
Я же тщательно задернул портьеру в алькове.
– Знаешь? – удивился Вангард.
– И я ее знаю, – сказал Кеппель, всматриваясь в лицо лежавшей без сознания девушки.
– Расскажете нам? – засмеялся Йоханн.
Я взглянул на него – и смех застрял у него в горле.
– Каноник допрашивал ее сестру, – пояснил я. – Как понимаете, девушка была невиновна. Я ее видел, поскольку она пережила допрос. Вот только освободить ее я не смог, потому что некого было уже освобождать… – Я пожал плечами. – А она, – кивнул на лежавшую без сознания девицу, – наверняка думает, что смерть ее сестры – моя вина.
– Позову стражников, – пробормотал Вангард. – Пусть ее арестуют.
– Нет, – решил я.
Подошел к трактирщику.
– Забери ее отсюда и приведи в чувство. Пусть возвращается домой, сюда и носа не кажет. Но пусть никто ее и пальцем не тронет. И еще, – взял его за подбородок и приподнял так, чтобы смотрел мне прямо в глаза. – Пусть никто не треплется о том, что здесь случилось, уразумел? Держи рот на замке и парню своему прикажи то же самое. Понял?
– Как скажете, добрый господин, – выдавил он из себя и склонился в глубоком поклоне.
Сильвия сидела на постели и рыдала. Я видел, что разложила перед собой какие-то платья, платки, шали, маленькую шкатулочку со скромной бижутерией. Наверняка это были вещи ее сестры, которую она теперь вспоминала и оплакивала. Я встал за ее спиной и притронулся к плечу. Хотела крикнуть, но я прикрыл ее рот рукою.
– Ти-ихо, – проговорил ласково. – Я не собираюсь тебя обижать. Хочу просто поговорить. Не станешь кричать, верно?
Миг спустя она покачала головой, поддавшись, возможно, моему спокойному тону или зная, что другого выхода у нее нет. Я отпустил ее и присел на табурет в паре шагов, у стены.
– Инквизитор, – Сильвия с ненавистью взглянула на меня. Утерла слезы. – Меня тоже хочешь убить? – спросила, откидывая голову назад, словно ожидая, что через миг я перережу ей горло. – Хотите еще крови?
– Ты слышала, что творится в Виттингене, Сильвия? О том, что я приказал отпустить большинство из тех, кто сидел в подвалах под ратушей? Что уже никого не подвергаю допросам?
– Моей сестре вы не помогли!
– Послушай. Можешь мне верить или нет, но не я виновен в смерти Эммы. – Я поднял руку, поскольку Сильвия хотела меня прервать. – Когда я приехал в Виттинген, ее уже допрашивали. А когда получил власть над следствием – уже была мертва. Мне жаль.
– Вам жаль, – рассмеялась она мрачно. – Тогда зачем вы сюда пришли?
– Кое-что тебе дать…
– Ничего от вас не хочу!
– О, уж это-то – наверняка захочешь. Я дам тебе месть, Сильвия. Уничтожу человека, который обидел твою сестру. Который приказывал насиловать ее и пытать. Который жег ее тело живым огнем и раздирал клещами. Который радовался ее страданиям. Но в этом богоугодном деле тебе придется мне помочь.
Долгий миг глядела на меня полными слез глазами, а на ее лице сражались опасение пополам с надеждой и недоверием.
– Обманываете меня, – шепнула. – Скажите, чего вы хотите на самом деле?
– Хочу каноника Тинталлеро, – сказал я, наклоняясь к ней. – А ты мне его дашь.
– Как? – спросила она через мгновение.
Я встал и потер руки, ибо в комнате было зябко, а в остывшем очаге лежали только холодные, прогоревшие уголья.
– Завтра к тебе подойдет мой человек. Узнаешь его, ибо на лице его – отвратительный шрам. Но не пугайся, когда объявится, ибо он объявится, чтобы тебе помочь. Проведет тебя к торговым рядам, подле которых каноник ежедневно, около полудня, появляется. И тогда твоим заданием будет всего лишь…
– …убить его, – прошептала она.
– Дитя мое… – усмехнулся я снисходительно. – Убить его я мог бы и сам. Задание твое будет другим. Просто столкнись с ним, словно в спешке или по невнимательности, усмехнись и вежливо попроси прощения. И предоставь событиям идти своим чередом.
– Не понимаю.
– Насколько я знаю каноника, он пошлет кого-нибудь за тобой и предложит встретиться. А ты вежливо примешь предложение. Сговоришься увидеться в тот же день на закате, в саду при церкви Меча Христова. В беседке роз.
– Хорошо, – сказала она после долгого молчания. – Сделаю, как хотите. Но ответьте мне на один вопрос…
Я кивнул.
– Что вы с ним сделаете?
– Сделаю так, что будет жалеть о каждом мгновении того короткого времени, что ему останется, – ответил я, улыбнувшись.
И, видимо, именно эта усмешка убедила ее, что говорю правду.
– Была такой милой, – сказала Сильвия, глядя куда-то мимо меня. – Почему с ней это случилось?
– Если была, как говоришь, доброй женщиной, то судьба ее – лучше нашей, – сказал я. – Ибо нам еще придется страдать в сей несчастной юдоли слез, она же радуется у престола Господа и поет осанну вместе с Ангелами.
На этот раз она подняла на меня глаза – пустые, невыразительные.
– И вправду верите в это?
– А чего же стоит жизнь без веры? – ответил я и кивнул на прощание.
Когда уже покидал сей печальный дом, задумался над вопросом Сильвии. Верил ли я в то, что ее сестра спасена, а небесная благодать облегчает ее память о плотском страдании? Я не знал. Зато знал другое. Перед каноником Тинталлеро вскоре разверзнется ад на земле. Посмертная же его судьба была мне совершенно безразлична, хоть я и надеялся, что, когда придет мое время, не окажусь там же, где он.
Каждому из парней я дал по заданию, сам же сосредоточился на чтении протоколов следствия: искал достаточно реальные причины, чтобы освободить большую часть обвиненных. Близнецам, обладавшим кое-какой художественной фантазией, поручил обставить и украсить некую комнату. Вдобавок Второй получил задание портняжное, поскольку я знал, что он обучен пользоваться иглой, ниткой и ножницами столь же умело, как и арбалетом. Правда, был он не в восторге, но что ж… ему ведь следует исполнять приказы, а не капризничать. Курносу же я поручил собрать на кладбище кое-какие кости. А поскольку речь шла о костях очень специальных, то наверняка был он сердит: разыскать их было не так просто.
Наконец наступил день, когда все должно было случиться. Дела шли своим чередом. Сильвия повстречала каноника, каноник заглотил приманку, предложил ей встретиться и согласился прибыть в оговоренное время в оговоренное место. Что ж, я мог себя поздравить – я чрезвычайно точно прочел чувства Тинталлеро. Увидев допрос Эммы, я был свято убежден, что девушка вызывает в нем недостойную служителя церкви похоть. Ее хрупкость, невинность, взгляд, красивые черты лица. Но вместо того, чтобы обладать ею, чего не мог сделать, не скомпрометировав себя, он приказал ее мучить. А потом глядел, как ее насилуют, дав волю собственным отвратительным склонностям и мрачным фантазиям.