Я же изрядно приложился. Водка была исключительно крепкой и исключительно смердящей, но неплохо согревала внутренности. Сразу же сделалось несколько веселее, хотя я все еще не знал, сколь долго проживу и не окажется ли завтра или послезавтра скорая смерть единственным моим желанием.
– Не видишь ли иногда Энью? – спросил я, поскольку светловолосая убийца, с которой я провел несколько незабываемых дней, запала мне в душу.
– А неплохой балаган ты устроил в Виттингене, Мордимер, – сказал он, даже не делая вид, будто собирается отвечать.
– Осмелюсь заметить, что я, скорее, собирался навести там порядок.
– Слова, слова, слова, – пробормотал он. – Каноник Тинталлеро в роли главаря шабаша и предводителя культа Сатаны и его приспешники в роли членов того же шабаша – такое не всем пришлось по вкусу. Скажу больше: некоторые посчитали это проявлением презрения. Меня же, однако, обрадовало твое чувство юмора.
Я усмехнулся собственным мыслям, поскольку вспомнил выражение лица каноника, когда он проснулся в камере, переодетый в козлиные одежды. Помнил я также и то, как умирал он в пламени, громко благодаря Святой Официум, что тот спрямил кривые дорожки его жизни. И я допускал, что фон Бохенвальд знает, кто является постановщиком спектакля под названием «Падение и смерть каноника Тинталлеро». Но предъявить мне было нечего. Особенно учитывая, что близнецов и Курноса я отправил далеко от Виттингена – как для их, так и для моей безопасности.
– Он признался во всем, – ответил я. – И перед смертью искренне раскаивался в грехах.
– Если допрашивающий захочет, пытаемый признается даже в том, что он – зеленый осел в оранжевую крапинку, – сказал Марий, потешно перекривив лицо. – От кого же я мог услышать такую замечательную шутку, а, Мордимер?
Я смотрел на него долгое время, пока вдруг не понял, что он цитирует мои собственные слова, произнесенные во время славного повешения в Биарритце. Откуда же, именем Господа, он мог знать, что там происходило? Или я находился под столь жестким контролем и наблюдением внутреннего круга Инквизиториума? А если и так – то почему?
– Неважно, – взмахнул он рукою. – А знаешь ли, Мордимер, что должно было произойти в Виттингене? Там должна была родиться новая инквизиция. Подчиненная лишь Святому Отцу и руководимая нашим приятелем, каноником Тинталлеро. Виттингену предстояло стать лишь первым шагом, и я знаю, какие города были на очереди.
– Безумная мысль, – проговорил я, пытаясь уразуметь весь масштаб последствий того, о чем мне довелось сейчас услыхать.
– О да, безумная, – подтвердил он. – Предельно безумная. Отбросить Святой Официум, будто использованную тряпку? Удалить вернейших слуг веры? Обменять профессионализм на дилетантский запал, а вместо контролируемого огня нести катаклизм пожаров, в которых должно было отковаться новое острие? Острие, которое раньше или позже – но, скорее, раньше – обратилось бы против тех, которые… А, собственно, кто мы такие, Мордимер?
– Слуги Божьи, молоты ведьм, мечи в руках Ангелов, – ответил я, даже не задумавшись над тем, что говорю.
– Именно. Итак, ты совершенно прав, Мордимер. Это была абсолютно безумная мысль.
Внезапно он глянул на меня и ухмыльнулся.
– Только не думай, что ты изменил течение истории. Охранил спокойствие, ну, или лучше сказать: относительное спокойствие Виттингена, но судьба этого безумия была давно предрешена. Мы, покорные слуги Божьи, не алчем получить больше прав, дабы менять мир, а лишь жаждем служить нашей святой вере, закону и справедливости, как мы… – глянул на меня, ожидая, что я закончу.
– …понимаем их нашим скудным разумом, – прошептал я.
Он покивал, соглашаясь с моими словами. Мы долго молчали, и сотни мыслей проносились у меня в голове.
– Ах, и еще одно, – молвил он наконец. – Наверняка ты хотел бы знать, Мордимер, что с тобой будет?
– Пойдем на пиво и к девкам? – Я уже очнулся от ступора, в который меня вогнали его слова. И усмехнулся нагловато, поскольку мне было уже все равно.
– Как я уже говорил, мне нравится твое чувство юмора, – сказал он через минутку. – Но смотри, чтобы оно не стало слишком навязчивым, – вздохнул он глубоко. – Тебя освободят от вины и от наказания. И вернут концессию.
– Ха, – сказал я, поскольку ничего другого мне в голову не пришло. – Спасибо, Марий.
– Твой долг ко мне опасно вырос, – сказал он шутливым тоном, но я прекрасно понимал, что рано или поздно Марий фон Бохенвальд выставит мне счет.
И тогда мы услышали шум и конское ржание. Кони мертвых стражников, что стояли здесь же, заржали в ответ. В кругу света появились священник Ансельмо и двое его солдат. Быстрым взглядом он окинул поляну и крикнул: «К оружию!»
Но прежде чем его люди соскочили с седел, прошелестели стрелы – и оба они свалились на землю с древками, торчащими из груди. Оба умерли так быстро, что не успели и охнуть.
Марий медленно встал и подошел к ошалевшему священнику.
– Спешитесь-ка, – приказал спокойно.
Ансельм, бледный, будто смерть, соскочил на землю. Фон Бохенвальд вытащил из-за пазухи некую бумагу и ткнул ему под нос.
– Читайте, – сказал он. – Вы ведь знаете, кто я такой.
Священник приблизился к огню, чтобы лучше видеть, и пробежался взглядом по тексту. Даже в розоватом свете пламени я отметил, что его лицо еще сильней побледнело (хотя миг назад сие казалась мне невозможным).
Он старательно сложил бумагу и, склонив голову, вернул Мариусу. Я видел, как дрожат его руки.
– И какое у вас ко мне поручение? – спросил слабым голосом.
– Покажите-ка мне ваши приказы.
Священник полез за пазуху и вытащил сложенный вчетверо листок.
– И это все? – спросил Мариус.
Потом усмехнулся, порвал документ и клочки швырнул в огонь. Смотрел, как пламя лижет листок, как пергамент темнеет и корчится в огне. Смотрел на это столь долго, пока все не превратилось в пепел.
– Возвращайся в Виттинген, отче, – приказал равнодушно. – Там передашь себя в ведение местного отделения Инквизиториума.
Ансельм громко сглотнул, казалось, что хотел бы что-то сказать, но лишь низко склонился, отвернулся и взобрался на лошадь. Через миг пропал во тьме.
– И ты смог порвать документы из Апостольской Столицы? – спросил я столь тихо, что едва слышал себя сам. – Приказы самого Святейшего Папы?
– Святейшего Папы? – переспросил он. – Какого из них?
Я глянул на него, задумавшись, в себе ли он. Впрочем, некоторые сомнения у меня были и во время прошлой нашей встречи. Каковые сомнения я, понятное дело, никогда не выражал, поскольку, милые мои, опасно сомневаться вслух в человеке, который обладает властью над вашей судьбой.
– Его Святейшество Павел XIII погиб от несчастного случая во время охоты, – грустно пояснил Мариус. – Боже, упокой его душу.
Я машинально перекрестился.
– И большинство его декретов были тотчас отменены наследником Святейшего Отца на троне Христовой Столицы, нашим новым папой, Его Святейшеством Павлом XIV. Храни его Боже.
Я снова перекрестился, в голове было пусто.
– И когда это случилось? – спросил я слабым голосом.
– Святейший Отец Павел XIII погиб неделю тому, а вчера конклав сумел выбрать наследника…
– Вчера, – прервал я его. – И тебе известно, что вчера произошло в Апостольской Столице? Это какая-то… шутка, Марий?
Я знал, что курьер, использующий подменных коней, добирается от Хеза до Апостольской Столицы где-то за две недели. И то – лишь если не случится ничего непредвиденного, а погода будет хорошей. Так откуда бы Марию фон Бохенвальду знать, что произошло при папском дворе?
Ответ был тревожно прост. Он, должно быть, предупрежден Ангелами, для которых пространство и время не имели ни малейшего значения. А кому же тогда подвластен, – подумалось мне, – внутренний круг Инквизиториума? Наверняка не Его Преосвященству епископу Хез-хезрона, как прочие инквизиторы.
До сего мига я полагал, что внутренним кругом управляет папа. Но теперь мне в голову пришла мысль, что им руководят (тем или иным способом) сами Ангелы, отдавая приказы людям вроде Мария! И мог ли таким приказом быть несчастный случай на охоте? Убийство человека, который стал подумывать над тем, чтобы заместить собой Святой Официум?
– Ты хотел о чем-то спросить, Мордимер? – ласково поинтересовался фон Бохенвальд.
– Нет, – ответил я быстро. – Но я крайне благодарен, что ты дал мне такой шанс, Марий.
Он смотрел на меня и понимающе ухмылялся. Положил мне руку на плечо.
– Но я все же отвечу на твой вопрос, дружище, несмотря на то что ты его не задал. А знаешь почему?
Я покачал головой.
– Потому что в твоем сердце, как и в моем, горит жар истинной веры, Мордимер. А именно он позволяет нам делать то, что в ином случае было бы запретным.
Марий усмехнулся и легонько – почти ласково – похлопал меня по щеке. Потом отвернулся и медленно пошел к людям, которые ждали его возле лошадей.