— Дай Бог здоровья, — церемонно произнёс канцелярист, когда я чихнул.
Я поблагодарил его кивком головы, хотя был уверен, что у Бога есть более важные дела, чем думы относительно здоровья Мордимера Маддердина. Всё-таки я был лишь одним из тысячи шестерёнок могучей машины, нашей Святой и Единственной Церкви, и у меня не было самолюбия, чтобы стать кем-то большим. Недаром Писание гласило, что таким как я, тихим и смиренного сердца, будет принадлежать Царствие Небесное.
— Вот рапорты, магистр. — Канцелярист протянул мне стопку ровно сложенных листов. — Я позволил себе отсортировать их по датам.
— Спасибо. — Я взял документы из его рук и вздохнул, поскольку предвещалось, что вечер проведу за действительно скучным занятием.
— Прошу расписаться в получении, будьте добра.
Я склонился над столом и взял перо в руку. Поставил размашистую подпись, и вторая «М» у меня размазалась кляксой.
— Ничего, ничего, поправлю, — забормотал канцелярист, потянувшись за промокашкой и песком.
Я оставил его за таким интересным занятием и с документами подмышкой отбыл из канцелярии. Выходя, я ещё бросил один взгляд на ровные ряды столов. Мужчины, склонившиеся над книгами и документами, были почти на одно лицо. Будто и замечал разницу — вот, один полный, с веночком волос вокруг головы, другой седой, третий худой, лысый, но, несмотря на это, создавали одинаково угнетающее впечатление. Может из-за чёрных одеяний, в которые были все одеты? Может из-за лишённых блеска глаз, что помутнели от многолетнего корпения над документами? Может из-за нездоровой бледности кожи или пальцев и кистей, испятнанных тушью? Я пожал плечами. В конце концов, Бог каждому выбирает такую судьбу, в которой тот лучше всего послужит Его планам.
Я закрыл за собой двери, но тут же в коридоре на меня налетел один из новых заместителей секретаря епископа, молодой человек с бегающим взглядом.
— Инквизитор, — выдохнул он. — Его Преосвященство просит…
Я лишь поднял брови, но ничего не сказал. Не думал, что его Преосвященство Герсард — епископ Хез-хезрона — почтит меня сегодня аудиенцией, тем более, что порученное мне задание было ясным и простым.
— Как здоровье Его Преосвященства? — спросил я осторожно.
Замсекретаря окинул меня беглым взглядом и лишь покрутил головой, скривив лицо в недвусмысленной гримасе. «Охо-хо, — подумал я, — нехорошо». Преосвященство епископ испытывал, к сожалению, продолжительные приступы подагры, и при этом любил выпить. Напиток временами приводил его в хорошее настроение, а временами нет. По лицу заместителя секретаря я понял, что сегодня, похоже, было «временами нет».
И действительно, когда я вошёл в кабинет Герсарда, сразу понял, что у епископа неудачный день. Он стоял у окна, насупленный будто грозовая туча. Я видел его с боку, но сложно было не заметить, что его левая кисть обвязана бинтом, а на щеках нездоровые, красные пятна.
— Льёт, — рявкнул он злым тоном.
Я вздохнул сочувственно, ибо знал, что когда дождит, приступы подагры значительно усиливаются. Хотя я думал, что Герсард очень любит весь этот цирк и суматоху вокруг собственной особы, но я также не сомневался, что он на самом деле болеет. Правда, я знал как его вылечить. Через месяц, проведённый в каменоломне или на лесоповале, все недуги нашего епископа улетучились бы как овечки при виде волка. Понятно, что я никогда не осмелился бы пошутить подобным образом при ком-либо с окружения Его Преосвященства, и даже между братьев-инквизиторов мы редко позволяли себе подобные шутки.
— А ты почему так вздыхаешь? — Он повернулся ко мне.
В правой руке держал серебряный бокал, а глаза у него были налившимися кровью от перепоя и недосыпа. Даже седые волосы, о которых обычно заботился, чтобы были гладко зачёсаны за уши, сейчас торчали у него будто кривые рожки. На щеке и лбу у него выступило розовое пятно, поскольку, к сожалению, Его Преосвященство, также страдал раздражением кожи. У меня было неясное подозрение, что оно могло быть связано с количеством выпиваемых напитков, но подобного рода мнение я предпочитал оставлять при себе. Я не ответил, лишь низко склонился.
— Слуга покорный Вашего Преосвященства, — сказал я.
— Мордимер. — Он почесал левой рукой щёку, зашипел от боли и зло выругался. — Чего ты снова хочешь?
— Ваше Преосвященство меня вызвали, — произнёс я тихо, стараясь придать голосу бархатную мягкость.
— Вызывал, вызывал, — повторил он, и я явственно увидел, что он старается вспомнить, какого чёрта я ему собственно понадобился.
— А знаешь, что это молоко действует? — оживился он на мгновение.
Один раз я имел честь сообщить епископу, что молоко эффективно снимает боль, вызванную кислотами, вырабатывающимися в желудке, и, Слава Богу, рецепт помог.
— Только лекарь перед каждым кубком велит мне прочитывать «Отче наш», — добавил он. — Проклятый коновал…
— Я рад, что оказался полезным, — заметил я.
Он ухватился за мраморный подоконник и сосредоточил на мне взгляд.
— Ты сейчас едешь в… — он пошатнулся и дёрнул рукой, и вино потекло ему на рукав.
— В Госсбург. Ваше Преосвященство, — подсказал я.
— Нет, — сказал он с таким удовлетворением, будто поймал меня на недопустимой ошибке… — Едешь в Кассель. Настоятель прихода Гнева Господнего там некий Мельхиор Вассельроде. Мы учились вместе…
— Да, Преосвященство? — спросил я, когда молчание слишком уж затянулось.
— Мы были друзьями, — объяснил он. — Годы молодости… — Его взгляд отправился куда-то вверх. — Ах, Мордимер, снова иметь двадцать лет, а, парень?
Он покрутил головой и оперся о подоконник. В кабинете Его Преосвященства подоконники были низкими, а окна огромными. Мне даже думать не хотелось, чтобы случилось, если бы епископ выпал из окна в сад, будучи со мной, поэтому я подошёл к нему и решительно взял за правую, здоровую руку.
— Ваше Преосвященство, позвольте, — сказал я. — Но мне будет спокойнее, если Ваше Преосвященство сядет.
Конечно, он мог разозлиться, но лишь посмотрел на меня, а глаза у него пьяно остекленели.
— Ты на самом деле хороший мальчик, Мордимер, — произнёс он, дыша на меня вином, и дал себя усадить в глубокое кресло.
Я подал ему бокал в здоровую руку, а он приложил его к губам и громко хлебнул.
— Многие бы обрадовались, если бы их епископ выпал из окна и разбился о твёрдые камни, — пробормотал он брюзгливо. — Хорошо, что ты другой.
Вообще-то, под окнами епископа не было камней, лишь старательно ухоженный газон и клумбы с редкими цветами, тем не менее, падение с высоты второго этажа (а этажи в епископском дворце были в самом деле высокими) могло окончиться невесело.
— Осмелюсь утверждать, что все молятся о долгой жизни для Вашего Преосвященства, — сказал я.
— Ибо ты, Мордимер, благородный и всех меряешь своей меркой, — растрогался он снова. — Тебе надо быть осторожнее, мой мальчик, чтобы люди не использовали твоей доброты и простодушия…. Как всё время используют меня. — Он вытер глаза забинтованной рукой и снова прошипел от боли. — Как думаешь, мальчик, если бы ты занялся, так, по своему, моими лекарями, они бы нашли лекарство от подагры? А?
— Свинью порхать не научишь, — сказал я назидательно, поскольку не считал, что пытки могли вызвать необыкновенный прилив профессиональных умений у пытаемого. Епископ покачал с грустью головой.
— Только откуда взять лучших? — вздохнул он. — Сам Святой Отец прислал мне своего врача. Выгнал разбойника на все четыре стороны…
Я усмехнулся, ибо слышал эту историю. Папский лекарь тщательно осмотрел и обследовал нашего епископа, после чего приказал ему перестать пить, начать питаться здоровой пищей, много лежать, принимать грязевые и лекарственные ванны, компрессы и массажи, а также проводить как минимум четверть года в здравницах, знаменитых горячими водами. Кроме того, как-таки папский врач, рекомендовал молитвы, новенны, пение псалмов и три раза в день, как минимум, участие в святых мессах. Ха! Те, кто присутствовал при этом разговоре, наверное по сей день вспоминают тираду Его Преосвященства, законченную битьем врача по голове вышитым пуленом. И оказалось, что приступ подагры, как рукой сняло. Что ж, неисповедимы суды Господа…
— Ладно, ладно, Мордимер, хватит о моих недугах. — Он посмотрел на меня. — Кассель, да?
— Так точно, Ваше Преосвященство.
— Ты человек достойный доверия и деликатный, — он снова вздохнул. — По крайней мере, по сравнению с теми там. — Я догадался, что он имеет в виду моих братьев-инквизиторов, но ничего не ответил. — Поэтому проведи дело без шума, без официального следствия, допросов и, не дай Бог, приговоров. Ну, если только, — он понизил голос, — сам знаешь…
Я знал, что Герсард явно не хочет навредить давнему другу, поэтому усердно покивал.
— Всё будет согласно желанию Вашего Преосвященства, — пообещал я. — Если происходит что-то действительно плохое, действуй, сынок. Но думаю, что Мельхиор лишь чудачит, — произнёс он. — Старость не радость. Сам убедишься, как будет тебе столько лет, как нам. Возьмёшь в поездку своих ребят?
— К сожалению, нет, Ваше Преосвященство. Они получили шесть недель нижней башни, и им осталось отсидеть ещё четыре.
— Вот проказники, — рассмеялся он. — Дать тебе охранную грамоту?
— Огромное спасибо, князь-епископ, но считаю, что эти каникулы им не помешают. Я предупреждал, чтобы не устраивали дебошей, но не послушали. Им ещё повезло, что милсдарь бургграф испытывает ко мне определённую, скажем, симпатию, и посадил их только на шесть недель.
— Правосудие должно быть, — произнёс он. — Раз так, то пусть сидят.
Смертух и близнецы наверняка не были в восхищении, слыша наш разговор с епископом, но только себе были обязаны приговором. Я всегда им повторял, что ночные скандалы на улицах Хез-хезрона с избиением горожан и приставанием к девкам ни к чему хорошему ни приведут.
Епископ пытался подняться к кресла, поэтому я подал ему руку. Он опёрся на меня всем весом.