— Дитя моё. — Настоятель повернулся к женщине. — Пойди в кухню и посмотри, нет ли у Стефании для тебя каких-нибудь пирожных…
Дама в чёрном улыбнулась пренебрежительно, а улыбка ещё добавила красоты и так пригожему лицу.
— Дедушка, — сказала она. — Я уже выросла из пирожных. Однако поднялась со стула и официально кивнула мне на прощание. Настоятель подождал, пока она не закроет за собой дверь.
— Здравствуйте, инквизитор, — произнёс он и указал мне место, на ктором ещё минуту назад сидела женщина, называющая его дедушкой. — На самом деле её дедушка был моим братом, — пояснил он, как бы ожидая вопроса. — Но умер, когда она ещё была ребёнком.
— Дама необыкновенной красоты, — учтиво сказал я. — Если позволите мне выразить эту смелую мысль.
Он кивнул довольный, но как бы готовый к тому, что весь мир бы создан, чтобы хвалить его родственницу.
— Это розочка, господин Маддердин, — произнёс он с улыбкой. — Прекрасный цветок, ошеломляющий аромат и острые шипы.
Он присел на стул напротив вменяя, но сразу же поднялся снова и хлопнул себя ладонью по лбу.
— Ну что я за хозяин, — фыркнул он. — Выпьете что-нибудь? А может вы проголодались по дороге?
— От всей души благодарю, — ответил я. — Однако я позже не премину воспользоваться любезным предложением вашего преподобия.
— Фрикасе у меня нет, — пробормотал он, — но всё с собственного огорода. Кроме того, у меня ещё курятник. — Перечисляя, он загнул левой рукой мизинец на правой руке. — Свинарник, загон для коз, две молочные коровы и коптильня. Хлеб тоже печём сами. Всё родное, господин Маддердин.
Я улыбнулся, потому что этот человек мне нравился. Люблю священников, умеющих заниматься житейскими делами, а не набивших рот прописными истинами и громкими фразами. Кроме того, я заметил, что у него под ногтями чёрные каёмки, ладони исколоты шипами, а на пальцах синеватые огрубелости, явно от заступа или лопаты. Это мне тоже понравилось, поскольку показывало, что настоятель любит сам позаботиться о своём хозяйстве.
— Да, кстати. — Он махнул рукой. — Расскажите, как там Герсард. Подагра?
— Подагра, язва, якобы геморрой. — Я развёл руками. — Господь испытывает Его Преосвященство.
— Господь-то Господь, — прервал он меня. — Если бы Герсард не пил как лошадь, был бы здоровее. Скажите ему об этом.
— Не премину, — ответил я, представив себе мину епископа, если бы я посмел на что-то такое намекнуть.
— Разумеется, — произнёс он с улыбкой. — Думаете, я мало раз приглашал его к себе? Говорил: отдохнёшь от забот, от врачей, придворных, каждодневных дел. — Он снова махнул рукой. — Где там! Знаете, что ответил?!
— Наг я вышел из чрева матери моей, наг и возвращусь. Господь дал, Господь взял. Как Господу полюбилось, так и стало. Да будет имя Господне благословенно! — я дал ответ словами Писания. — Или же: Прах есмь мы. Человек, будто трава дни его, как цвет полевой отцветёт.
— До буковки! — Он хлопнул в ладоши. — Вижу, вы на самом деле знаете Герсарда…
— Проверяете меня? — Улыбнулся я. — У меня грамота и письма. — Я полез за пазуху.
— Проверяю вас? — Он посмотрел на меня изумлённо. — Нет, меч Господа, и в голову бы мне не пришло проверять вас, господин Мордимер. Ибо думаю, что незаконно выдавать себя за инквизитора наказуемо, не так ли?
Я лишь рассмеялся, поскольку сам ведь прекрасно знал ответ на вопрос, который он задал. Узурпирование себе инквизиторской власти наказывается со всем суровостью закона. Приговорённому отсекали святотатственный язык, выжигали лживые глаза и отрубали нечистую правую кисть. Потом его освобождали, дабы своим примером являл, что никому нельзя играть с терпеливостью Святой Службы.
— А знает отче, что такие появляются постоянно? — спросил я. — Несмотря на суровость наказания?
— Если бы наказание устрашающе действовало на преступников, мы бы уже жили в Раю, господин Мордимер.
Я кивнул, поскольку он в определённой степени был прав. Кроме того, кротость, терпение и желание понять грешника часто приносили намного более богатые плоды, чем лишённая тонкости жестокость. Тем не менее, были преступления, которые нельзя оставлять безнаказанными. Ибо о каком доверии к Святой Службе можно было бы говорить, если бы безнаказанные ряженные роились на свете.
— Но перейдём к делу, инквизитор, — произнёс он и посерьёзнел. — Я осмелился просить Его Преосвященство, чтобы прислал вас, и дабы вы поделились со мной своей бесценной, я полагаю, искушённостью. Ведь вы человек искушённый, не так ли? — Он посмотрел на меня.
— Скорее искушаемый, — пошутил я. — Но если спрашиваете о моём стаже в Инквизиции, то признаюсь, уже много лет имею честь служить Господу на этой запущенной ниве.
— Всё же какие-то плоды пожали? — Он всё время внимательно смотрел на меня.
— С Божьей помощью, — ответил я.
— Ну хорошо, — вздохнул он. — Я ведь не жду, что представите мне доказательство ваших достижений и квалификации. Уже одно то, что именно вы были направлены Герсардом, говорит о вас. А дело, обратите на это внимание, весьма деликатное.
Большинство проблем, которые должна решать Святой Службе, относятся к весьма деликатным, поэтому меня не удивили его слова.
— Прежде чем начнём, отец настоятель, позвольте задать один вопрос. Почему в ваших проблемах не могут помочь местные инквизиторы?
— У нас в Касселе нет отдела Службы, — после паузы произнёс он удивлённо. — Вы не знали?
Ха, любезные мои! Честно говоря, мне даже в голову не пришло проверить, поскольку был уверен, что в таком большом и богатом городе, притягивающим толпы странствующих, должен быть свой отдел Инквизиции. Как видно, из правил бывали достойные сожаления исключения.
— Тогда под чьей юрисдикцией находится Кассель? — спросил я.
— Вроде под вашей, в смысле под самим Хезом, — ответил он неуверенно.
Ситуация была по меньшей мере странной, но не лишённая преимуществ. Отсутствие отдела Святой Службы означало, что ваш покорный слуга не перейдёт дорогу никому из своих коллег, а местные инквизиторы были не в восторге, когда на их территории появлялись инспекции из Хез-хезрона.
— Что ж, вернёмся к делу.
— Да-да, — он кивнул, а его красная лысина блеснула в солнце, проглядывающем через широко открытые ставни. — Возвращаемся. Так вот, у меня есть причины предполагать, хотя, может, «предполагать», слишком сильно сказано. Лучше использовать слово «подозревать», хотя и… — Он сейчас смотрел на свои руки, которыми опирался о столешницу, а я его не прерывал.
Людям обычно трудно выразить свои мысли, если опасаются, что рядом с ними могут происходить тревожные события, имеющие много общего с сатанинскими делишками.
— Ну, как бы то ни было, считаю, что мы тут имеем шабаш, инквизитор, — решился он и поднял на меня взгляд. Не знаю, чего он от меня ожидал. Смеха? Крика, полного ужаса? Запева молитвы?
— Какого рода шабаш? — спросил я.
— Э-эээ… — поперхнулся он. — В смысле?
— Вы подозреваете, что ваши прихожане совершают в тайном месте чёрные мессы, славят Сатану и предаются развратным содомитским игрищам?
— Нет, нет, нет! — Он замахал руками. — Имею в виду колдунов, господин Маддердин. То, что возможно несколько людей проводит тайные ритуалы, призывает злые силы, дабы навредить своим собратьям.
— Мы называем это мрачным кругом, отче настоятель, — объяснил я. — А дело опаснее, но одновременно и менее опасно по сравнению с обычным шабашем. Однако, скажите мне, пожалуйста, откуда такая мысль?
Он забарабанил пальцами по столу, а я спокойно ждал.
— Один прихожанин раскрыл это во время исповеди, незадолго до соборования, — наконец признался он. — Но я мало понял, поскольку он был в горячке, а единственно, что смог ясно проговорить, это мольба об отпущении грехов.
— Отче настоятель располагает чем-то, кроме бреда умирающего? — вежливо спросил я.
— Он мне кое-что дал, — произнёс настоятель, не обратив внимания на ехидство. — Покажу вам.
Он тяжело встал и подошёл к секретеру. Снял с шеи ключ, открыл замок, после чего достал предмет, завёрнутый в тряпку. Подал мне его осторожно, держа одними кончиками пальцев, так, будто вещь внутри могла его укусить.
Я осторожно развернул ткань и увидел блестящий, серебряный амулет с выгравированным изображением существа с женским ликом, но телом змеи. Чудовище обвивало немалой величины опал. Я перевернул амулет и прочитал надпись сзади.
— Слава Хагат Искусительнице, — сказал я вслух, а Вассельроде размашисто перекрестился.
— Что об этом думаете? — спросил он нетерпеливо.
— Культ Хагат, — произнёс я задумчиво и повернул амулет ещё раз. Он излучал тонкое, но ощущаемое тепло, что не предвещало ничего хорошего. — Думал, что всех сожгли давным-давно. Вот так неожиданность…
— Что же это за бестия? — Священник нервно сжал ладони и громко хрустнул пальцами. — Тьфу, ненавижу змей!
— Демон, — ответил я. — Способный принимать облик змеи, пригожей девицы или чудовища с телом змеи и головой женщины. Появляется при вызове последователей и, пребывая в нашей вселенной, должен кормиться жизнями живых существ. Необязательно людей, это могут быть животные, но обязательно мужского пола. Взамен Хагат может отблагодарить, например, убивая указанную особу. После её укуса не остаётся никакого следа, ни физического, ни духовного, поэтому некоторые из знатоков темы считают её опасным демоном.
— А вы, инквизитор?
— Скорее нет, — ответил я, подумав. — Хагат не злая и не жаждет человеческих жизней. Она не убивает ради удовольствия. Как я сказал, её аппетит можно полностью удовлетворить, если давать ей живых животных. И даже не мучает их. Просто высасывает из них в один миг всю жизнь, все витальные силы. Опасность таится в другом, отче настоятель. В том, что пожелают от неё последователи…
— Вы хотите сказать, что люди хуже демона? — спросил он с отвращением.
— Хочу сказать, что улюдей и демонов разные нужды, — объяснил я. — Учёные демонологии утверждали, что Хагат не только физически похожа на змею. Любит хорошо наестся, и насколько я знаю, обожает всякие сладости, засахаренные фрукты, меды стоялые, пряные вина… Также любит долго спать, греясь под высоким солнцем. В женском облике у неё также большой аппетит на мужчин, но не слышали, чтобы неспровоцированная причиняла им вред. Зато якобы бы её нелегко удовлетво