рить…
— Так говорите, будто… будто вы её почти любите…
— Не для любви демонов я, отче настоятель. — Я рассмеялся, поскольку сама мысль меня рассмешила. — Они просто существуют, и среди них есть очень опасные и менее опасные. По моему скромному мнению, единственной угрозой, которую несёт Хагат, являются желания её последователей. Не говорю, разумеется, о том, что она испытает муки совести перед тем, как убить человека, поскольку с точки зрения живущего почти вечно демона наша жизнь стоит мало. Но если последователи хорошо её кормят, она просто не будет испытывать такого желания.
— Поразительно, — произнёс он немного погодя и снова сжал ладони так, что суставы у него треснули. — Что вы в таком случае собираетесь сделать?
— Разрешите, я оставлю у себя этот амулет, — подвёл итог я. — И первое, что я должен знать, от кого вы его получили.
— Отказываюсь от раскрытия вам этого факта, принимая во внимание святую тайну исповеди, — сказал он благоговейно. Что ж, я уже видел священников, которые святую тайну исповеди продавали за кубок хорошего вина, а других приходилось отгонять, которые всё рассказывали и рассказывали и грехах своих прихожан. Особенно тех, что наиболее пикантны, поскольку эта сторона жизни людской обычно больше всего захватывала наших праведных духовных отцов.
— Для Святой Службы нет тайн, — сказал я. — Напоминаю вам об этом, если не знаете папского эдикта по этому вопросу.
— Знаю, конечно знаю, но понимаете, это всё-таки трудно…
Я терпеливо ждал, поскольку знал, что рано или поздно ему придётся сказать мне всё, что я захочу узнать. Ибо так уж устроен мир, что инквизитор, волей-неволей, должен познавать грехи ближних. И располагать необыкновенной закалкой духа, дабы вываляться в навозной жиже, но выйти незапятнанным.
— Я получил амулет от одного дворянина, — нехотя сказал настоятель. — Его зовут, а скорее звали, ибо умер, упокой, Господи, его душу, Яков Халбен. Имел здесь, в Касселе каменный дом, хотя владенья Халбенов лежат за городом…
— Кто сейчас живёт в доме? — спросил я.
— Дочка? — спросил он сам себя. — Да, кажется, дочка. Ванесса Хаобен, если мне память не изменяет.
— Дайте кого-нибудь, чтобы меня туда проводил, — попросил я.
— Конечно, конечно, — пробормотал он. — Но на меч Господа, будьте осторожны, инквизитор, ибо эти люди могут ускорить события, зная, что за ними следят.
Обожаю, любезные мои, когда кто-то учит меня инквизиторским обязанностям и делится со мной необыкновенно мудрыми советами касательно того, как я должен действовать. Однако я лишь улыбнулся.
— Не беспокойтесь, — сказал я. — Его Преосвященство предписал мне хранить тайну. Конечно, до тех пор, пока это будет возможно, — оговорился я.
— Да. Хорошо. Да. Это хорошо, — ответил он, явно бродя мыслями где-то не здесь. — Ага, — он посмотрел на меня. — Где вы остановились? Потому что я от всего сердца приглашаю к себе. Найдётся удобная комната, а кухарка, — он вознёс глаза к небу, — господин Маддердин, пальчики оближешь!
— Она или её кушанья? — пошутил я.
— Она? Нееет, — он тоже улыбнулся. — Сама не знает, сколько ей лет, но по моему мнению, самое меньшее шестьдесят. Зато готовит за-ме-ча-тель-но! — Он подчеркнул каждый слог, ударяя пальцем о ладонь.
— Если так, — ответил я, — с удовольствием воспользуюсь вашим предложением.
Родственницу настоятеля я увидел, как только спустился по ступенькам. Она стояла возле моего коня и нежно гладила его по морде. Конь раздувал ноздри и спокойно принимал ласку, впрочем, он вообще не протестовал против общества людей, хотя поглаживанию предпочитал кормление сладкими яблоками.
— Прекрасное животное, — сказала она, когда я подошёл, и посмотрела на меня. Её рука замерла на морде лошади. — Поможете дедушке, правда?
— Сделаю всё, что смогу, — пообещал я, задумавшись, как много она знает.
— Догадываюсь, кто вы, — сказала. — Вас прислал епископ, разве не так?
— Чем меньше будете об этом говорить и думать, тем лучше, — ответил я и движением подбородка указал на приближающегося слугу.
— Да. Конечно, — быстро согласилась она.
— Отче настоятель велел мне заняться вашей лошадью, господин, — сообщил слуга, а я кивнул и подал ему поводья.
— Не будете ли так любезны проводить меня к дому? — спросила она.
— С удовольствием, — ответил я. — И раз так, разрешите, госпожа, я представлюсь. Меня зовут Мордимер Маддердин и, как вы правильно догадались, служу Его Преосвященству епископу.
После едва уловимого колебания она протянула мне руку. У неё были сильные, холодные пальцы.
— Катрина Вассельроде, — сказала она. — Когда я смотрю на вас… Думала, что инквизитор будет выглядеть по-другому… — Слово «инквизитор» произнесла так тихо, будто произнести его громче означало бросить искру на сложенный костёр.
— А как? — спросил я, улыбаясь.
— Не знаю. — Она пожала плечами. — У вас случаем не должно быть чёрной мантии с надломленным крестом?
— Да, — ответил я. — Если бы я хотел всем в Касселе сообщить, что вот я — приехал.
— Ну да. — Она снова нервно двинула плечами. — Какая я глупая. Но я думала, что вы будете старше, седым, будет цедить слова сквозь зубы и на всех подозрительно смотреть исподлобья.
Она была абсолютно права. Была глупой. Или имела несчастье встретить не тех людей или прочитать не те книги. Мы медленно прошли до калитки, где монах с посохом в руке снова кому-то преграждал путь на церковную территорию. Но когда нас увидел, вскочил на ноги.
— Да благословит Бог госпожу, — вскричал он, уже не шепелявя, поскольку успел сожрать то, что у него было в миске. — И вельможного господина тож!
Я снова бросил ему монету, поскольку меня забавляло, каким образом он так ловко ловит денежку этой трёхпалой рукой. И ещё на улице до нас доносились его изысканные и с подъёмом выкрикиваемые благословения.
— Почтенный человек, — сказала он. О, да, — подумал я, глядя на её руку. — Вот только, в тёмном углу он бы без малейших угрызений совести обменял твою жизнь на один из этих перстней.
Он шёл медленно, сгорбившись, и выстукивал себе дорогу посохом. Я затаился в переулке, скрытый от лунного света, и спокойно ждал, пока он подойдёт ближе. Когда он меня увидел, отшатнулся испуганный, но я сделал шаг вперёд и схватил его за руку.
— Я всего лишь нищий, — зашептал он лихорадочно. — У меня ничего нет, у меня ничего нет… Отпустите…
— Молчи, — произнёс я. — Не узнаёшь меня?
Я приблизился настолько, чтобы в лунном свете он мог увидеть разглядеть моё лицо. К сожалению меня заодно поразил гнилой, сладковатый запах, которым несло от его грязных лохмотьев. Почему люди так редко моются?
— Ах, уважаемый господин… — он перевёл дух, явно успокоившись.
— Смотри. — Я покрутил в пальцах золотую монету, так, что она заблестела у лунном свете. Видел, что глаза монаха чуть ли не вылезли на лоб, когда он на неё смотрел. — Ты поделишься со мной знаниями, а я с тобой имуществом. Что скажешь?
— Спрашивайте, ваша светлость, — прошептал он, не в силах оторвать взгляда от золота.
— Катрина Вассельроде.
— Славная, славная барышня, милостивый государь! Всегда готова одарить горемыку добрым словом и…
Я стиснул его плечо, он даже охнул. Я спрятал монету в карман и вытащил кинжал.
— Помимо золота у меня также есть железо, — сказал я. — Что выбираешь?
Он громко сглотнул слюну.
— Золото, золото, добрый господин, — заохал он. — Что хотите узнать?
— Катрина Вассельроде, — повторил я.
— Что я могу сказать? Если собрались приударить за ней, да простит ваша светлость, то поздно, барышня уже нашла…
— Кого?
— А такой молодой, богатый барчук из хорошей семьи…
— Кого? — Я снова стиснул его так, что он охнул.
— А дадите золото, господин? Дадите? Наверняка?
Я кивнул и улыбнулся ему.
— Племянник самого герцога Хауберга, — прошептал о и ответил мне беззубой улыбкой. — Могучий род, милостивый государь, на самом деле могучий род.
— И что герцог?
— Дык, они с настоятелем как бы друзья! — Старик чуть ли не возмутился, что я об этом не знаю. — Отец ездит в замок дважды в год, охотится с герцогом владетелем, а герцог владетель заплатил за нашу колокольню. Пошли Господь ему долгие лета.
— А Хальбен? Яков Хальбен? Слышал о нём? Он был другом настоятеля?
— Хальбен? — пробормотал он, а я сильно стиснул его за плечо.
— Только не ври мне! — рявкнул я.
— Да откуда друг, господин! Когда-то барышня Хальбенов и наша барышня водились вместе, а потом поссорились. Отче иногда, когда говорил «Хальбен», то бишь произносил фамилию, аж плевал через плечо, значит, что подлец такой и неблагодарный, скандалист…
— Хватит! Тогда почему вызвал настоятеля для соборования?
— Чего? — Он уставился на меня.
— Соборование, — сказал я отчётливо. — Приходилось слышать? Это таинство… Почему Хальбен позвал настоятеля? Почему вообще ему исповедовался?
Монах фыркнул от смеха, а я скривился, потому что вонь, которой несло из его пасти, меня чуть не убила.
— Кто вашей светлости таких глупостей наговорил? — он фыркал, фыркал и не мог отфыркаться. — Хальбен скорее позвал бы дьявола, а не нашего отче!
Я ещё долго расспрашивал этого человека о друзьях семьи Вассельроде и о привычках настоятеля и Катрины. Но как потом смог узнать, только первая часть нашей беседы смогла принести благодатный урожай. Так уж бывает в инквизиторской работе, что с безнадёжным упорством и терпеливо мы должны искать зрелые зёрна среди плевел, и лишь иногда наши труды бывают увенчаны успехом.
— Ну хорошо, — сказал я в конце концов. — Держи на здоровье!
Я бросил ему монету, а он безошибочно её поймал и рассыпался в униженных благодарностях.
— Только помни: ни слова. Никому.
— А как же, ваша светлость! — Он стукнул себя кулаком в грудь, даже загудело.
Ложь была записана в его голосе, нарисована в глазах и на лице. Я был более чем уверен, что на следующий день, с самого утра, он выложит всё отцу настоятелю. В конце концов, он необычайно легко продал своего благодетеля чужому человеку, не так ли? Тогда что ему помешает продать чужого человека благодетелю?