[331]. Деятельность парторганизаций стала более жестко регламентироваться спускаемыми из Оргбюро документами. Только в 1921 году были подготовлены «Инструкция по технике, учету и отчету по распределению партработников», «Положение о специальном учете ответственных работников», «Инструкция по постановке на учет в Губкомах, Укомах, Райкомах и в ячейках РКП», «Инструкция по учету штрафных, выбывших и исключенных», «Положение о едином партийном билете» и т. п.
Создавалась система повышения квалификации. Как писал Молотов, «десятки тысяч членов партии оказались в коммунистических университетах и совпартшколах, а также на рабфаках и в вузах, в партийных организациях развернулась широкая сеть различного рода кружков по специально партийным вопросам теории марксизма. Одним словом, партия вошла в период культурного и политического роста»[332]. Однако уровень слушателей был таков, что изучению основных предметов часто должны предшествовать курсы русского языка и арифметики. В 1922 году только 0,6 процента членов партии имели высшее образование и 6,4 процента — среднее.
Для прямого контроля за местными организациями по инициативе Молотова был введен институт ответственных инструкторов ЦК. Ими руководил Организационно-инструкторский отдел ЦК, возглавить который он пригласил Кагановича. В особенно ответственных случаях Молотову приходилось и самому выезжать на места. Так, «3 ноября 1921 г. Кавказское бюро РКП (б) на своем пленуме с участием секретаря ЦК РКП (б) тов. Молотова приняло решение о создании Федерации Закавказских республик»[333]. Это из книги Лаврентия Берии «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье».
Надо было наладить элементарный учет внутри партии. В 26 губерниях была запущена всероссийская перепись членов РКП (б). Она успешно продвигалась, но только до тех пор, пока под нее в Горках не попал Ленин. Заполнив анкету из пятидесяти девяти пунктов с подпунктами, среди которых были вопросы о деде с отцовской стороны, о желании обучаться каким-либо ремеслам, о читаемых газетах и связях с деревней, вождь вышел из себя и 14 февраля 1922 года устроил Молотову мощнейший разнос (едва ли не единственный за все время их совместной работы)[334]. Но задел для создания системы, получившей название «номенклатура», был создан.
Отдельным и весьма трудоемким направлением работы ответственного секретаря ЦК был разбор внутрипартийных склок, которые шли повсеместно — в Питере, на Украине, в Туркестане, наркоматах, ведомствах и между ними. В Северной столице большинство парторганизаций во главе с лидерами молодой поросли Комаровым и Углановым взбунтовалось против Зиновьева и его команды, обвинив их в бюрократизме. Острый конфликт вспыхнул между Центральным правлением каменноугольной промышленности (ЦПКП) во главе с Пятаковым и новым партийным начальником Донбасса Рухимовичем. «На-го-няй (вежливо): если еще раз поссоритесь, обоих прогоним и посадим»[335], - предупреждал Ленин. Он призывал Молотова свято соблюдать резолюцию «О единстве партии»: «В настоящее время пролетарская политика нашей партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него»[336].
Партаппарат начинал заниматься экономикой, и получалось это довольно плохо. «Партийная организация остается в роли партийного агитатора и пропагандиста, стоящего рядом, стоящего около, стоящего возле, иногда стоящего над работой соответствующих хозяйственных органов»[337], - писал Молотов. Первой и главнейшей экономической проблемой, в решении которой пришлось принять участие, стал голод. Он поразил районы, где прокатились белые и красные армии. К лету 1921 года количество голодающих оценивалось в 10 миллионов человек, к осени — до 28 миллионов.
Ленин долго не решался на получение помощи извне. Лишь в конце июня Политбюро утвердило Комиссию по помощи голодающим в составе Троцкого, Каменева, Молотова и Чичерина. Соглашение правительства РСФСР с Американской администрацией помощи было заключено 20 августа, и в нем было оговорено условие невмешательства в наши внутренние дела. Однако этих мер предосторожности Ленину оказалось недостаточно. «Т. Молотов… Ввиду договора с американцем Гувером предстоит приезд массы американцев. Надо позаботиться о надзоре и осведомлении… Состав комиссии: Молотов, Уншлихт, Чичерин. Право замены лишь членами партии и очень ответственными с согласия Молотова»[338]. В Комиссии по помощи голодающим Молотов заседал раз в два дня. Голодающие губернии были освобождены от государственных хлебных сборов, организовывалась поставка хлеба по тем направлениям, по которым его раньше в России не возили, — из Нечерноземья на юг и восток.
Голод 1921–1922 годов унес больше пяти миллионов жизней и стал последним отзвуком катастрофы Гражданской войны. С началом нэпа производство начало быстро расти. Совнарком разрешил создание частных предприятий с числом занятых не более двадцати человек, началась сдача в аренду небольших предприятий. Вкупе с заменой продразверстки на продналог и госинвестициями в восстановление промышленности это позволит за год почти удвоить производство. Михаил Булгаков, переселившийся в Москву осенью 1921 года, рассказывал: «В Москве есть все: обувь, материи, мясо, икра, консервы, деликатесы — все! Открываются кафе, растут как грибы… Цены сообщить невозможно, потому что процесс падения валюты принял галопирующий характер, и иногда создается разница при покупке днем и к вечеру»[339].
В 1921 году эмиссия составила 16 триллионов, а в 1922-м — около двух квадриллионов рублей. Во время очередной беседы один на один Ленин поделился своими мыслями с Молотовым, который вспоминал: «В те времена никто уже не расплачивался рублями и копейками. За извозчика на вокзал, например, приходилось расплачиваться столькими-то сотнями тысяч, а то миллионами рублей, причем миллионы иронически называли “лимонами”». Положение было такое, что и на «лимоны»-то много не купишь; на рынке, где чем только не торговали, предпочитали за хлеб и картошку получить пиджак, кофту, вязаный платок, ботинки. Такого рода товарообмен был в большом ходу.
«Вот Преображенский предлагает решить вопрос о деноминации. Возможно, что придется это сделать. Но надо продумать дело хорошенько, прежде чем решить… Сделай самую малую оплошность, сколько-нибудь отягчающую нынешнее положение, и построенное нами здание может рухнуть, рассыплется, как карточный домик… Только в конце года было принято решение о проведении финансовой реформы и деноминации, и это сыграло свою положительную роль (как известно, обмен на новые рубли был в этот период произведен дважды, в конце 1921 года и в конце 1922 года, что в итоге дало такой результат: один рубль 1922 года заменил 1 миллион рублей в середине 1921 года)»[340]. Финансовая реформа была проведена наркомом финансов Сокольниковым (Бриллиантом) при непосредственной помощи Николая Кутлера, бывшего министра земледелия в кабинете Витте. Именно по его рекомендациям был воссоздан Госбанк, выпущена новая валюта — золотые рубли, или червонцы.
В конце 1921 года Ленин дал слабину. Мучили головные боли и бессонница, возможно, он перенес серию микроинфарктов. За этим последовало предписание врачей: воздержание от работы. Ленин взбунтовался и добился уменьшения нагрузки, а не ее полной отмены. Эпизодически он продолжал появляться в Кремле. Его приоритеты просматривались в ложившихся на стол Молотова посланиях из Горок, которые становились все более жесткими, раздраженными и безапелляционными: предотвращение эксцессов свободного рынка, реконструкция репрессивного аппарата, развертывание антицерковной кампании, искоренение эсеро-меньшевистской оппозиции, меры против интеллигенции, выход из международной изоляции.
Вновь ленинские письма запестрели предложениями об ужесточении репрессий. 20 февраля 1922 года на стол Молотова легла копия письма Ленина наркому юстиции Курскому: «Усиление репрессий против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии (в особенности меньшевиков и эсеров); проведение этой репрессии ревтрибуналом и нарсудами в наиболее быстром и революционно-целесообразном порядке; обязательная постановка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессии)»[341]. Бурную ярость Ленина вызвало появление сборника статей ведущих русских философов Бердяева, Степуна, Франка «Освальд Шпенглер и закат Европы». Книгу Ильич назвал «литературным прикрытием белогвардейской организации»[342]. Если в 1921 году Ленин призывал Молотова «избегать, безусловно, всякого оскорбления религии»[343], то в январе — феврале 1922 года он добивался принятия постановлений Политбюро и ВЦИКа об изъятии церковных ценностей и объявил борьбу с религией работой всех государственных учреждений.
Ленин все больше разочаровывался в нэпе. «Величайшая ошибка думать, что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому»[344]. 6 марта 1922 года, впервые после долгого перерыва появившись на публике (на Всероссийском съезде металлистов), он ошеломил собравшихся несколько раз повторявшимися заявлениями о том, что «отступление в смысле того, какие уступки мы капиталистам делаем, закончено… наше экономическое отступление мы теперь можем остановить. Достаточно»