Молотов вспоминал Чичерина как исключительно культурного, европейски образованного человека, искусного переговорщика. Титулярный советник в императорском МИДе и меньшевик, Чичерин всегда был на подозрении. Но чувствовалось, что к Чичерину Молотов испытывал более теплые чувства, чем к его заместителю Максиму Литвинову (Меер-Меноху Валлаху). Литвинова он характеризовал как человека умного, обходительного, хорошо знавшего заграницу, хорошего дипломата. До революции он осуществлял «эксы», занимался контрабандой оружия, сидел во французских и английских тюрьмах. Недоверие к нему, как объяснял Молотов, было связано с привычкой «болтать много лишнего» с иностранцами. Играл роль и фактор его супруги Фэйви Лоу, сохранявшей английское подданство.
Молотов довел до членов делегации инструкции Ленина: поразить своих собеседников суммой советских контрпретензий, примерно вдвое превышающих размер довоенных и военных долгов России, и выдвижением идей пацифизма и всеобщего сокращения вооружений, привлечь внимание к восстановлению народного хозяйства России; никакой коммунистической пропаганды.
15 апреля советская делегация отклонила предложенную Лондоном схему — реституция собственности, признание довоенных и военных долгов при отсрочке погашения последних, свобода деятельности иностранных предпринимателей в России- и вручила документ о контрпретензиях. Переговоры зашли в тупик. Вот только германская делегация, остановившаяся в Рапалло, об этом не знала. Чтобы не остаться в международной изоляции, немцы согласились ночью подписать договор, вынутый из портфеля Чичерина. Это был первый равноправный договор, заключенный двумя государствами после обретения ими статуса республики. Ради отношений с Германией Ленин по существу жертвовал взаимодействием с западными странами. В 1922 году на Германию приходилась уже треть советского импорта (к 1932 году этот показатель достигнет 47 процентов). Два изгоя Европы нашли друг друга.
После Рапалло Генуэзская конференция по инерции катилась еще больше месяца, после чего трансформировалась в конференцию на уровне экспертов в Гааге, тоже не принесшую существенных результатов, — ни в деле политического признания России, ни на ниве развития ее внешнеэкономической деятельности. Молотов подчеркивал: «Итоги Генуи и Гааги подводят черту под попытки немедленно сделать общий переход к новым международным отношениям Советской России с буржуазным капиталистическим миром в ближайшее время. Результаты Генуи и Гааги показывают, с одной стороны, крах империалистических стремлений мирным путем, путем сговоров и дипломатии лишить Советскую Россию отвоеванных кровью и мечом прав на существование социалистической республики. Но вместе с тем этот крах свидетельствует, что перед Советской Россией лежит путь постепенного и длительного отвоевывания новых позиций у капиталистического интернационала. После Генуи и Гааги, таким образом, стало совершенно ясно, что перед партией, по крайней мере, на ближайшее время, есть только один путь — путь внутреннего строительства, путь преодоления внутренних трудностей социалистического развития»[373].
Без Ленина
Болезнь Ленина вновь обострилась, ему становилось все хуже. Преходящие нарушения мозгового кровообращения, апатия, навязчивые состояния, слабость. 23 апреля 1922 года врачи решились извлечь из его шеи пулю Каплан. Появились признаки улучшения здоровья, однако 25 мая в Горках Ленин перенес удар, парализовавший всю правую половину тела. 30 мая он пригласил к себе Сталина, просил его достать цианистый калий[374]. Тот отказался. По рассказам Молотова, вопрос обсуждался на ближайшем же (оно состоялось 1 июня) заседании Политбюро, и поведение Сталина было признано правильным. Именно с конца мая, в предчувствии ухода Ленина, в Кремле начинает функционировать новый руководящий триумвират: Каменев председательствовал на заседаниях ПБ, СНК и к тому же возглавлял Моссовет. Сталин — в Секретариате и Оргбюро (хотя по факту чаще в председательском кресле оказывался более дисциплинированный Молотов). Зиновьев командовал Коминтерном и Петроградом. Договорившись между собой, они могли провести через ПБ или правительство любое решение.
С мая по октябрь Ленин безвыездно находился в Горках, гораздо чаще других (12 раз) его посещал Сталин, и именно на него все больше выплескивалось раздражение. Как только Ленин вновь обрел способность писать (12 июля), он отправил свое первое письмо не Сталину, а Каменеву, причем выдержал его в самом язвительном по отношению ко всей руководящей верхушке форме. Это письмо никогда не публиковалось в ленинских собраниях сочинений, но его фотокопия лежала у Молотова в личном архиве. И понятно почему. «Т. Каменев. Ввиду чрезвычайно благоприятного факта, сообщенного мне вчера Сталиным из области внутр, жизни нашего ЦК, предлагаю ЦК сократить до Молотова, Рыкова и Куйбышева, с кандидатами Кам., Зин. и Томск. Всех остальных на отдых, лечиться. Сталину разрешить приехать на авг. конференцию. Дела зашевелятся — выгодно, кстати, и с деловой точки зрения. Ваш Ленин. Р.5. Приглашаю на днях Вас к себе. Хвастаю моим почерком: среднее между каллиграфическим и паралитическим (по секрету)»[375].
Ленин появился в Кремле 2 октября вопреки возражениям врачей и Политбюро. На следующий день он председательствовал на заседании Совнаркома. «Оно было особенно многолюдно, — свидетельствовала Фотиева. — Пришли все, кто имел хотя бы отдаленное право присутствовать на заседаниях Совнаркома…»[376] Молотов тоже был в зале. Ленин стремился поразить собравшихся способностью выполнять свои обычные обязанности, но слабость его и раздраженность были налицо. Коллеги старательно избегали полемики, но их вежливость только усиливала его возбуждение. Так было и на всех последующих заседаниях. Помимо «тройки» в списке посетителей Ленина появляется и Молотов. Возобновились знаменитые ленинские записочки, вновь касавшиеся всех аспектов государственного управления. Так, последнее полученное Молотовым послание от Ленина относилось к финансированию программы развития хлопководства в Армении[377].
Присутствие на заседаниях Политбюро не вполне здорового Ленина начало тяготить «тройку». Многие серьезные решения старались принимать без его участия — когда его не было или ближе к концу заседания, когда Ленин из-за усталости уходил в свою квартиру. Ленин также все более разочаровывался в главных людях своей команды. Разочаровывался настолько, что к концу года у Ильича вызрела хорошо известная по его «завещанию» мысль убрать Сталина с поста Генерального секретаря. Почему? Троцкий доказывал, что Ленин готовил почву для передачи власти ему, Троцкому. Молотов уверял, что виной всему была Крупская, невзлюбившая Сталина в связи с неоднократными резкими выговорами ей за несоблюдение установленного ПБ для больного Ленина режима. Ключ к разгадке мне видится в словах Марии Ульяновой, которая упоминает частное письмо Ленина с опасением, «что под Владимиром Ильичом, так сказать, подкапываются»[378]. Глубоко ошибочно думать, будто Ленин в 1922 году уже покончил счеты с жизнью и судорожно искал себе преемника. Никаких признаков такого поиска нет. Весьма примечательно, что, предложив позднее уволить Сталина с поста генсека, он никого не предложил взамен, если не считать варианта с Молотовым во главе ЦК из трех человек. «Старик» намеревался править сам.
У опалы Сталина был и еще один аспект, на который мало обращают внимания, — идеологический. Ленин начинал усматривать во взглядах Кобы такие моменты, которые свидетельствовали о его стремлении открыть дорогу националистическим, рыночным веяниям в противовес интернационализму и «прекращению отступления». Сталин оказывался более правым политиком, чем Ленин, который видел все более родственную душу в Троцком. Основные политические конфликты конца 1922 года — вокруг монополии внешней торговли и по проблеме образования Союза ССР — содержательно представляли собой ленинские обвинения Сталина в недостаточной революционности.
11 августа 1922 года была создана Комиссия Оргбюро ЦК РКП (б) во главе со Сталиным по установлению формы единого государства и выработке общей для всех конституции. Молотов вошел в нее чуть позднее. В конце августа проект резолюции о взаимоотношениях РСФСР с независимыми республиками был готов: республики должны были вернуться в статусе автономий в состав России, на долю которой приходилось 92 процента территории и 70 процентов населения будущего объединения. Это получило название сталинского плана «автономизации». Его поддержали, хотя и без энтузиазма, ЦК всех республик кроме одной — Грузии. Комиссия Оргбюро ЦК РКП(б) собралась на свое первое заседание 23 сентября. Молотов председательствовал. Центр представляли также Сталин, Орджоникидзе, Сокольников; Украину — Петровский, Белоруссию — Червяков, Азербайджан — Агамалы оглы, Армению — Мясников, Бухару — Фейзула Ходжаев. Член комиссии Мдивани не приехал из-за болезни, послав вместо себя Цин-цадзе, который при обсуждении постановления ЦК КП Грузии один выступил в его защиту.
В первый день успели рассмотреть и одобрить главный параграф: «Признать целесообразным заключение договора между советскими республиками Украины, Белоруссии, Азербайджана, Грузии, Армении и РСФСР о формальном вступлении первых в состав РСФСР, оставив вопрос о Бухаре, Хорезме и ДВР открытым и ограничившись принятием договоров с ними по таможенному делу, внешней торговле, иностранным и военным делам и прочее». На второй день заседание приняло гораздо более острый характер — появился Мдивани. С поправками проходит второй пункт резолюции: «Постановление ВЦИК РСФСР считать обязательными для центральных учреждений всех республик». Мдивани — против, Мясников воздержался. Пункт третий — внешняя пол