[582]. Опасения генсека были не беспочвенными. Командующий войсками уханского правительства Фэн Юйсян договорился с Чан Кайши о совместных действиях. Политбюро сочло заключенный Фэном «блок с изменником Чан Кайши» ударом в спину революции[583]. Оппозиция протестовала против «сокрытия правды» о событиях в Китае и требовала немедленного выхода КПК из Гоминьдана.
Политбюро фактически согласилось с левыми в необходимости выхода КПК из уханского национального правительства[584]. Это отступление ПБ не очень понравилось Сталину: «Значит, оппозиция доняла-таки Бухарина и Молотова потоком новых “тезисов”, и они поддались, наконец, шантажу… Но другого пути нет, и — все равно — в конце мы должны были прийти к этому пути»[585].
11 июля 1927 года Сталин вновь писал Молотову о китайских делах: «Я думаю, что скоро придется поставить вопрос о выходе из ГМД. Почему — расскажу по приезде»[586]. Однако события опережали политиков. 15 июля уже в самом Ухане левые гоминьдановцы развязали «белый террор» против коммунистов. Троцкистско-зиновьевская оппозиция после этого уже не замолкала ни на день, клеймя провалы сталинской стратегии и тактики. На этом фоне в ПБ было направлено заявление группы высших военачальников — Муралова, комкора Витовта Путны, военного советника в Китае Виталия Примакова и многих других, которые солидаризировались с оппозицией и объявляли неадекватной всю политику военного строительства. На июльско-августовском (1927 года) пленуме ЦК уже первые голосования — о снятии с обсуждения вопроса об исключении из ЦК Троцкого и Зиновьева и рассмотрении по существу заявления 83-х (предложения Раковского и Пятакова) — выявили расстановку сил: у левых — 13 голосов. Склока шла беспрецедентная.
Бухарин вместе с Чичериным выступал содокладчиком по основному вопросу — о международном положении и угрозе войны.
— Я считаю, что настоящая защита СССР заключается в том, чтобы прежде всего в среде коммунистов сломать хребет тем, кто говорит о термидорианстве, о вырождении ГПУ и нашей Красной Армии.
— Лжете как бесчестный каналья! — кричал Троцкий Ворошилову.
— Сами вы каналья и отъявленный враг нашей партии, — не оставался в долгу нарком обороны[587].
Тяжелая артиллерия пошла в ход 1 августа, когда Троцкий представил доклад «О военной опасности и политике обороны», а Сталин ответил речью «Международные отношения и оборона СССР». Если генсек излагал больше теорию вопроса, Молотов развил мысль о пораженчестве оппозиции:
— Троцкий не находит ничего лучшего, как сказать, что в тот момент, когда войска империалистов будут в восьмидесяти километрах от Москвы, надо ударить со всей решительностью против политики партии, якобы недостаточно твердой, якобы недостаточно смелой, якобы недостаточно левой — значит, докатиться до пораженческой идеологии[588].
Это выступление настолько встревожило оппозицию, что она внесла на пленум пространный документ под названием «Заявление по поводу речи тов. Молотова о повстанчестве оппозиции». В нем, в частности, говорилось: «Произнося по отношению к оппозиции слово “повстанчество”, ядро сталинской фракции хочет приучить партию к мысли о разгроме оппозиции»[589]. Впрочем, в очередной раз вовремя покаявшись, оппозиция пока избежала худшего. До поры до времени пленум снял с обсуждения вопрос об исключении Зиновьева и Троцкого из ЦК, ограничившись объявлением им строгого выговора с предупреждением. Но перемирие было самым коротким из всех. И последним.
Левая оппозиция восприняла итоги июльско-августовского пленума как свой успех. Зиновьев и Троцкий пребывали в убеждении, что «хотели нас исключить из ЦК, но не решились, ибо за нами масса большевиков. Поэтому, не сокращая фракционной работы, продолжаем завоевывать партийные массы»[590]. Их сторонники работали над подготовкой альтернативной «Платформы большевиков-ленинцев (оппозиции) к XV съезду ВКП(б)». «Пишущие машинки стучали ночи напролет в неприкосновенных пока еще кремлевских апартаментах»[591]. К началу сентября более чем стостраничный документ усиленно размножался, как и другие материалы оппозиции, на стеклографах, печатных машинках и типографским способом. Платформа была подана в Политбюро 3 сентября за теми же тринадцатью подписями членов ЦК. Молотов поминался как автор двух оппортунистических ошибок: лозунга «создания беспартийного крестьянского актива через оживление Советов», что приводит и к усилению «руководящей роли верхних слоев деревни»; а также «теории… насчет того, что нельзя будто бы требовать приближения рабочих к государству, так как наше государство уже само по себе рабочее», что представляет «наиболее злокачественную формулу бюрократизма»[592].
8 сентября состоялось объединенное заседание ПБ и президиума ЦКК для обсуждения платформы оппозиции с докладами Муралова, Троцкого, Зиновьева, Петерсона, а также резолюции заседания, которую готовил Молотов. От перемирия не осталось и следа. Стенограмма хорошо передает накал страстей:
— Смысл того, что перед XV партсъездом появляется платформа оппозиции буквально по всем вопросам партийной политики, заключается в том, что партия готова к расколу, что в нашей партии пытаются создавать новую партию на новой платформе, — заявил Молотов (Троцкий с места: вы даже о повстанчестве говорили). — Я это повторяю. Платформа ваша доказывает, что вы повстанческую линию против ЦК ведете дальше и после объединенного пленума ЦК и ЦКК. То, что здесь товарищ Троцкий заявил на настоящем объединенном заседании, что в этой платформе принимало участие 150–200 товарищей, говорит, что это была партийная оппозиционная конференция.
— Отдельные приезжающие товарищи, — возмущался Троцкий. — Мы с ними советовались, с отдельными приезжавшими товарищами (шум, разговоры). Никакой конференции не было (звонок председателя, шум, крики).
О термидорианстве и бонапартизме выступили Зиновьев и Евдокимов. Тогда Молотов наступил на действительно «больной мозоль» левых. Он достал из папки бумагу:
— 15 октября настоящего года за подписью председателя фракции правления Центросоюза тов. Любимова ЦК ВКП(б) получил документ, который я частично должен буду процитировать. Здесь говорится: «ЦК ВКП(б) командировал в Центросоюз для ответственной работы тов. Евдокимова. Но, к сожалению, тов. Евдокимов за время своего пребывания в Центросоюзе и до настоящего времени не приступил вплотную к работе».
— Самые низкие способы борьбы применяете, — возмутился Зиновьев.
— Факты, товарищ Зиновьев. Я привожу эти факты (шум, крики, волнение в зале). «Тов. Евдокимов совершенно не оправдал возлагающихся на него надежд, как на практического работника, и является в составе правления Центросоюза и в составе работников Центросоюза не нужным. Председатель фракции Центросоюза Любимов» (смех).
Калинин поинтересовался:
— А сколько времени он был там на работе? (Смех.)
На что Молотов ответил:
— До этого т. Евдокимов имел годичный отпуск (смех).
— Я прошу по личному вопросу в конце заседания, — заявил Евдокимов.
— Я думаю, — заметил Молотов, — что придется взять слово по личному вопросу и товарищу Зиновьеву по части Госплана и другого. (Смех. Аплодисменты.)[593]
Оппозиционеры не имели привычки ходить на работу. Политбюро запретило распространение «платформы 13-ти» вплоть до ее рассмотрения очередным пленумом. После истории с платформой борьба с троцкистско-зиновьевской оппозицией приобрела не просто жесткий — жестокий характер. Сталин рассказывал болевшему на юге Орджоникидзе: «12 сентября ГПУ искало военных заговорщиков и наткнулось на некоего Щербакова (беспартийный, сын фабриканта), у которого оказалась нелегальная типография оппозиции (непосредственно замешаны Мрачковский и другие оппозиционеры)… Через два дня получили наглое письмо Преображенского, Серебрякова и Шарова, где они признают себя “организаторами типографии” и “требуют освобождения арестованных” (арестованы были только беспартийные)»[594].
Троцкий отбыл на юг, Преображенскому с Серебряковым пришлось брать огонь на себя (в октябре их исключат из партии). Однако Троцкому пришлось возвращаться в Москву, где Исполком Коминтерна поставил на 27 сентября исключение его из своего состава. Выступив в последний раз перед представителями братских (но не ему лично) партий, Троцкий вновь окунулся в революционную работу внутри страны.
«В разных концах Москвы и Ленинграда происходили тайные собрания рабочих, работниц, студентов, собиравшихся в числе от 20 до 100 и 200 человек для того, чтобы выслушать одного из представителей оппозиции, — вспоминал он в изгнании. — В течение дня я посещал два-три, иногда четыре таких собрания»[595]. Ярославский информировал Орджоникидзе: «Они не скрывают уже факта существования подпольной техники. Идет бешеная подготовка в виде подпольной подготовки кадров»[596].
В середине октября в Ленинграде состоялась юбилейная сессия ЦИК СССР, посвященная десятилетию Октябрьской революции. По этому поводу прошла демонстрация трудящихся. Троцкого и Зиновьева поставили слегка в стороне от главного грузовика-трибуны с Калининым и Кировым в центре. В восприятии Троцкого это выглядело так: «Возле нашего грузовика образовалась скоро многотысячная запруда»