сполосных. Уровень механизации тягловой силы не достигал и 2 процентов. На территории РСФСР 28,3 процента хозяйств не имели никакого рабочего скота, на Украине — 38,3 процента[739]. Но могло ли положение действительно спасти повышение хлебозаготовительных цен? Тоже нет. Как показал историк Юрий Бокарев, из-за низкой производительности хозяйств внутренние закупочные цены на хлеб и так были выше мировых, по которым зерно можно было продать. Рентабельность экспорта была обеспечена только однажды, в 1926–1927 годах, когда правительство резко снизило заготовительные цены[740]. Но это, как мы видели, привело к нерентабельности производства, к массовому недовольству крестьян и чрезвычайщине. После этого закупочные цены вновь были повышены, и тогда нерентабельным вновь стал экспорт. Выхода из этого порочного круга нэп не предлагал. До революции львиную долю товарного зерна давали помещичьи и капиталистические латифундии, уничтоженные в 1917 году. Насытить аграрный рынок могли только крупные хозяйства — это Сталин и Молотов хорошо понимали. Но не было ли выходом развитие кулацких хозяйств? По сравнению с дореволюционными латифундиями они были маленькими и не очень товарными. И, конечно, для роста кулаческих хозяйств у власти должна была находиться другая партия.
Нэп также консервировал архаичную, средневековую в своей основе общинную организацию деревни и социальную структуру общества, не давая развития важнейшим факторам модернизации: перетоку населения из деревни в город, из сельского хозяйства — в промышленность. Было непонятно, откуда брать рабочую силу для индустриализации. Ситуация со временем даже ухудшилась. По оценкам известного демографа Анатолия Вишневского, доля населения, занятого в промышленности и строительстве, составляла в 1913 году 9 процентов, а в 1928-м — 8 процентов. Пятилетки все поменяют. «Как будто включили огромный насос, который безостановочно перекачивал миллионы и миллионы мужчин, женщин и детей из деревни в город, превращал селян в горожан»[741].
На XVI партконференции (организационную комиссию по ее проведению возглавлял Молотов) был утвержден пятилетний план, предусматривавший увеличение продукции промышленности в 2,8 раза, причем группы «А» — в 3,3 раза.
— Осуществление пятилетки означает более чем троекратное увеличение промышленной продукции по сравнению с довоенным временем[742], - информировал Молотов в июне 1929 года руководство Коминтерна.
Главное во всех мероприятиях — темпы и еще раз темпы! Стартовало массовое социалистическое соревнование на фабриках, заводах, транспорте, в строительстве, призванное ускорить темпы индустриализации. Развивалось движение ударных бригад, вошли в практику принятие встречных повышенных планов, переход на сменность, непрерывку и другие начинания[743]. В июне — ноябре 1929 года Политбюро серией решений увеличило плановые задания по ключевым отраслям. Упор был сделан на ускоренное сооружение 50–60 ударных объектов, на которые пришлась почти половина всех капиталовложений, предусмотренных на сооружение полутора тысяч предприятий. Более чем на 40 процентов были увеличены задания по производству чугуна и стали. Было подписано соглашение с Фордом о строительстве автомобильного завода в Нижнем Новгороде. Помимо Сталинградского теперь предусматривалось введение в строй еще двух тракторных заводов — в Челябинске и Харькове.
— В этом году намечено почти удвоение сельскохозяйственного машиностроения, — докладывал Молотов в Коминтерне. — Для будущего года план сельскохозяйственного машиностроения предполагается снова удвоить. Этой осенью на полях СССР появится такое количество тракторов, которое по мощности будет соответствовать почти ста тысячам тракторов типа Фордзона[744].
Для аккумулирования инвестиционных ресурсов пришлось пойти на размещение займов среди населения. Крупнейшим источником доходов стала продажа водки. Помогала и эмиссия: так, в 1930 году денежная масса в обращении увеличивалась в два с лишним раза быстрее, чем продукция промышленности. Возобновился экспорт зерна, наибольшую сумму за его вывоз удалось выручить в 1930 году — 883 миллиона рублей. В тот же год продажа нефтепродуктов и лесоматериалов дала более 1 миллиарда 430 миллионов рублей. Пушнина и лен добавили еще почти полмиллиарда[745]. Накопления предприятий изымались в госбюджет, а значит, пропадала необходимость в тех восьмидесяти шести видах бюджетных платежей, которые использовались в период нэпа. Остались два — отчисления от прибыли и налог с оборота[746].
Вводилась «непрерывная неделя». 10 августа 1929 года Сталин писал Молотову: «Само собой понятно, что это дело надо двинуть вперед, отбрасывая прочь возражения Угланова и прочих нытиков. Это будет одним из величайших достижений нашей производственной политики и практики»[747]. Молотов объяснял: «Особое значение имеет переход предприятий и учреждений на так называемую “непрерывку”, т. е. на 4-дневную рабочую неделю с пятым днем отдыха. В результате этого количество свободных дней отдельного рабочего отнюдь не уменьшается, но работа на предприятиях и учреждениях идет круглый год (кроме пяти дней основных революционных праздников), что увеличивает работу предприятий на 60 дней в году»[748].
В стране наблюдался небывалый размах строительных работ. «Поездами, на подводах, а то и пешком десятки и сотни тысяч людей двинулись в районы, где намечалось возводить гиганты советского машиностроения, металлургии, химии. Газеты заполнились сообщениями о Магнитогорске, Кузнецке, Хибинах, Бобриках, Березниках, Днепрострое»[749]. Естественно, что безработица заметно шла на убыль. Молотов констатировал: «Так, за 1929 год общее количество безработных сократилось на 19 процентов. Увеличение количества безработных продолжается лишь по группе неквалифицированного труда»[750].
Весной была создана комиссия во главе с Янсоном, которая вырабатывала предложения о труде заключенных. 27 июня Политбюро приняло постановление об использовании труда уголовников, осужденных на три года и больше. Концентрационные лагеря ОГПУ были переименованы в исправительно-трудовые, их сеть расширялась. Создавались новые в отдаленных районах — в целях их колонизации и разработки природных богатств. Заключенные становились трудовым ресурсом, причем весьма дефицитным[751]. В Бутырской тюрьме было создано конструкторское бюро «Внутренняя тюрьма» (КБ ВТ) — первая «шарашка», где свои таланты могли использовать осужденные за вредительство специалисты авиапрома[752].
…Продовольственные трудности 1928–1929 годов накалили обстановку и в деревне (даже в печати говорилось о тысячах случаев насилия в отношении хлебозаготовителей и официальных лиц), и в городах, где в феврале 1929 года вновь появились карточки на продукты. Это стало решающим стимулом форсирования социалистической трансформации села. Плановые задания по коллективизации за год выросли в четыре раза. С одной стороны, коллективизация должна была обеспечить хлебозаготовки. При закупочной цене, недостаточно высокой для того, чтобы заинтересовать продавца, государство могло выполнить план хлебозаготовок только с помощью разверстки. Коллективизация создавала тот механизм принуждения, который позволил изымать у деревни излишки по устраивавшей государство цене. С другой стороны, как говорил Молотов, «деревня сразу поднялась к коллективизации. Начался бурный процесс, какого мы и не предполагали. Получилось гораздо лучше, удачнее»[753].
Это не значит, что обходились без принуждения, но оно не было определяющим. Историки проблемы подтверждают, что «темпы коллективизации на практике оказались более быстрыми, чем вначале предполагалось: к июню 1929 г. в колхозах было уже более миллиона крестьянских хозяйств или примерно столько, сколько первоначально планировалось достигнуть к концу пятилетки»[754]. Летом и осенью в основных зерновых районах — на Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге, в степной Украине — выносятся решения о выполнении заданий пятилетки по коллективизации в течение одного года.
Ускорению коллективизации способствовало и создание машинно-тракторных станций, которые предоставляли услуги сельхозтехники на условиях аренды исключительно коллективным хозяйствам. 4 апреля Политбюро для рассмотрения вопроса о целесообразности организации общесоюзного центра МТС сформировало комиссию под руководством Молотова, которая 3 мая вынесла на ПБ положительный вердикт[755]. Молотов уверял, что «машинно-тракторные станции быстро приобретают огромный авторитет у крестьянской массы и дают толчок в организации целой сети колхозов вокруг этих станций. Таким путем подготовляется почва для действительно массовой коллективизации крестьянского хозяйства, причем в данном случае на практике получается наивыгоднейшее сочетание работы органов советской власти и крестьянской кооперации»[756]. В июне был учрежден Трактороцентр для организации сети государственных МТС, размах деятельности которых ограничивался лишь количеством тракторов — осенью 1929 года на всю страну их было 35 тысяч, в основном американского производства