[786]. Именно они составят наибольшую часть беспощадно репрессированных в 1937–1938 годах.
Политический отчет Центрального комитета XVI съезду ВКП(б) (26 июня — 13 июля) Сталин выдержал в предельно оптимистическом ключе:
— В противоположность капиталистическим странам, где царят теперь экономический кризис и растущая безработица, внутреннее положение нашей страны представляет картину растущего подъема народного хозяйства и прогрессивного сокращения безработицы. Выросла и ускорила темпы своего развития крупная промышленность. Окрепла тяжелая промышленность. Социалистический сектор промышленности продвинулся далеко вперед. Выросла новая сила в сельском хозяйстве — совхозы и колхозы. Если года два назад мы имели кризис зернового производства и опирались в своей хлебозаготовительной работе главным образом на индивидуальное хозяйство, то теперь центр тяжести переместился на колхозы и совхозы, а зерновой кризис можно считать в основном разрешенным. Основные массы крестьянства окончательно повернули в сторону колхозов. Сопротивление кулачества отбито. Внутреннее положение СССР еще более упрочилось[787].
Съезд, осудив перегибы, счел необходимым закрепить «достигнутые успехи» и вновь ориентироваться на более высокие темпы коллективизации. 25 июля Политбюро признало необходимым «исходить из возможного роста коллективизации» и установило такие ориентиры: для основных зерновых районов — 65–75 процентов хозяйств; для остальных зерновых районов — 35–45 процентов; для потребляющих и окраинных районов — 15–20 процентов. С осени был взят курс на организацию «нового колхозного прилива» при выдвижении на первый план экономических и организационных инструментов. Колхозам и колхозникам, в отличие от частников, предоставлялись налоговые льготы. В декабре объединенный пленум ЦК и ЦКК принял решение коллективизировать в целом по СССР не менее половины хозяйств в 1931 году[788].
Прерванное весной раскулачивание продолжилось. Существуют различные оценки количества раскулаченных. Точно известна численность высланных семей: в 1930 году она составила 115 231, в 1931-м — 265 795. Какая-то часть кулацких семей (200–250 тысяч) успела «самораскулачиться», то есть бросить свое имущество и бежать в города, на стройки. Примерно таким же был результат раскулачивания 400–450 тысяч семей третьей категории. В 1932–1936 годах было раскулачено еще порядка 100 тысяч. В сумме эти цифры превышают миллион крестьянских хозяйств (примерно 4–5 процентов от общего числа)[789].
Коллективизация и рекордный урожай позволили заметно поднять хлебозаготовки. СССР вновь стал экспортером зерна. В начале августа Сталин торопит Молотова: «Форсируйте вывоз хлеба вовсю. В этом теперь гвоздь. Если хлеб вывезем, кредиты будут». В конце месяца: «Нам остается еще 1–1½ месяца для экспорта хлеба: с конца октября (а может быть и раньше) начнет поступать на рынок в массовом масштабе американский хлеб, против которого нам трудно будет устоять. Еще раз: надо форсировать вывоз хлеба изо всех сил». 28 августа: «Микоян сообщает, что заготовки растут, и каждый день вывозим хлеба 1–1½ миллиона пудов. Я думаю, что этого мало. Надо бы поднять (теперь же) норму ежедневного вывоза до 3–4 миллионов пудов минимум. Иначе рискуем остаться без наших новых металлургических и машиностроительных (Автозавод, Челябзавод и пр.) заводов»[790].
Молотов налегал. 13 сентября он телеграфировал Сталину и Микояну: «Сегодня состоялось специальное заседание Политбюро с участием вызванных секретарей основных заготовительных областей. Впервые за все годы никто из областников не жаловался на невыполнение данных им планов. Известно, что урожай этого года примерно на один миллиард больше урожая прошлого года. Увеличение же заготовительного плана по сравнению с заготовками прошлого года принято на 483 млн пуд., включая в эту цифру 70 млн гарнца… Политбюро приняло сегодня постановление об увеличении заготовительного плана ориентировочно на 100 млн пуд., предполагается также дать такой темп заготовок, чтобы в конце ноября в основном закончить хлебозаготовки»[791].
Секретари областей, не осмелившиеся возразить против повышения планов заготовок на ПБ, начали спорить на проходившем в тот же день большом совещании под председательством Молотова, который жестко поставил их на место:
— Это будет чистейшим оппортунизмом, если мы будем считать план невыполнимым. Мы 400 миллионов пудов оставляем мужику. Я думаю, учитывая всю нашу обстановку, надо считать план выполнимым[792].
Встал вопрос и о том, что колхоз должен делать с остатками хлеба. Молотов ответил:
— Наша задача заключается в том, чтобы заявить ему, что он ни одного пуда не может продать на частный рынок, а все должен продавать государству, кооперации. В отношении колхозов наша линия состоит из двух элементов: во-первых, единый твердый план, а с другой стороны дополнение — ни пуда хлеба на частный рынок для спекуляции.
К концу 1930 года более половины крестьянских хозяйств основных зерновых районов были коллективизированы, удалось собрать неплохой урожай — по официальным данным, рекордный — 83,5 миллиона тонн, хотя некоторые исследователи называют цифру — не более 78 миллионов[793]. Хлебозаготовки принесли государству 22 миллиона тонн зерна, или в два раза больше, чем в последние годы нэпа.
Глава Коминтерна
Еще 9 апреля 1929 года делегация ВКП(б) решила: «Считать необходимым, чтобы т. Молотов два дня в неделю работал целиком в ИККИ»[794]. Причина была прозрачна: готовилась замена Бухарину как руководителю Коминтерна. 6 июня Политбюро решило информировать Президиум ИККИ «о снятии т. Бухарина с коминтерновской работы». Доклад на X пленуме ИККИ делал уже Молотов. Главная мысль — нарастание в ближайшие годы революционного подъема:
— Грандиозный конфликт (локаут — забастовка) в Руре, всеобщая стачка в Лодзи, боевая забастовка нескольких десятков тысяч текстильщиков в Северной Франции, редкая по своему упорству забастовка сельскохозяйственных рабочих в Чехословакии, всеобщая забастовка текстильщиков Бомбея. Стоит только указать на то, что во Франции в первые месяцы текущего года было больше 100 стачек ежемесячно. Такие события, как майские баррикады в Берлине, как вооруженное сопротивление рабочих полиции в Пабианицах, свидетельствуют о тенденциях к перерастанию экономической борьбы рабочих масс в высшие формы революционной борьбы. В ряде стран — Польша, Балканы — явно растет революционное брожение в крестьянских массах. Теперь нельзя еще говорить о том, что мы стоим накануне пролетарского восстания. Но было бы совершенно непростительной близорукостью, если бы мы не помнили того, что революционный подъем не отделяется китайской стеной от непосредственной революционной ситуации[795].
Особый упор делался на противодействие социал-демократии, особенно ее левому крылу, «потому что социал-демократия перерождается в социал-фашизм. Роль социал-фашизма заключается в том, чтобы через с.-д. организации и через реформистские профсоюзы создать известную массовую подпорку для фашизма, против рабочего класса, против пролетарской революции»[796]. X пленум решил, что Бухарин вместе с Эмбер-Дро, Серра и другими на деле «проводит идейно-политическое основание под политику правых элементов во всем Коммунистическом Интернационале», и вывел Бухарина из президиума ИККИ[797]. Серра был исключен и из компартии Италии, ее возглавил Пальмиро Тольятти.
Распространена точка зрения о том, что Сталин и Молотов, придумав теории социал-фашизма и «класс против класса», обрекли компартии на сектантство и маргинализацию, уничтожили возможность единого фронта с социалистами и тем самым проложили Гитлеру дорогу к власти. Это не совсем так. Сталин и Молотов не изобретали термин «социал-фашисты» — так еще с 1922 года в партийной прессе назывались итальянские социалисты за их роль в приходе к власти Муссолини. Реальность превращения социал-демократии из правого крыла рабочего класса в крыло буржуазии и даже фашизма была отмечена Зиновьевым и по его инициативе отражена в решениях V конгресса Коминтерна в 1924 году. Этот термин стал ходовым в комдвижении. А автором лозунга «класс против класса» был Бухарин. В неспособности создать единый рабочий фронт вина коммунистов никак не больше, чем социал-демократов, которые были их принципиальными противниками. «Антикоммунизм лежал в основе их политики уже с 1918 года, заставив их скорее следовать “меньшему злу” Гинденбурга и Брюнинга, чем объединяться с коммунистами против Гитлера»[798], - замечал Дойчер. Были ли у руководителей СССР основания говорить о социал-фашизме? Они считали, что да. В 1929 году по приказу полицей-президента Берлина социал-демократа Цергибеля расстреляли рабочую демонстрацию, 33 человека были убиты, сотни раненых. В ответ произошли баррикадные бои. Молотов говорил на пленуме ИККИ:
— Уроки кровавых расправ социал-демократической полиции, действовавшей в майские дни в Берлине в союзе и при прямой поддержке всех социал-реформистских организаций, не могут пройти бесследно для широких масс пролетариата. Известно, что на последнем партейтаге вождь социал-демократической партии Вельс прямо провозгласил лозунг фашистской диктатуры для борьбы с революционным пролетариатом