едут там проверочно-мордобойную работу»[829]. Молотов жаловался, что «банки не могли контролировать заводы и фабрики, тресты и союзные объединения, которые получали деньги, а Госбанк не знал положения отдельных предприятий. Оказалось такое положение, что рвачи, или люди с рваческими настроениями, вырвали много личных денег, они программу не выполнили, а денег забрали много»[830]. 15 октября Политбюро освободило от должности председателя Госбанка Пятакова и наркома финансов Брюханова[831].
Потом Сталин поставил перед Молотовым вопрос о руководстве Наркомата торговли: «Либо мы должны сменить Микояна, что нельзя считать доказанным, либо надо его подпереть крупными замами, что, кажется, не вызывает разногласий…» В качестве такого зама он предложил Розенгольца, которого предстояло забрать у Орджоникидзе из Рабкрина[832]. Орджоникидзе вспылил, обвинив ПБ в грабеже его ценных сотрудников. Молотов 29 августа объяснялся с ним, делясь одновременно наболевшим — претензиями к хозяйственным наркоматам: «Как не жаль, а другого выхода, как обидеть РКИ, нет… Дела у нас идут не совсем гладко. Промфинплан, говорят, выполним на 94 процента. Это позорно… Спят наши финорганы насчет борьбы за оздоровление денежного обращения. Конечно, не только спят, но, как это неизбежно при отсутствии борьбы за дело и линию, плывут по течению мелкобуржуазной стихии, мечтая о новой разменной монете, об импорте потребтоваров, о повышении цен на промтовары и т. д. и не ведут по-настоящему борьбу за промфинплан, за ликвидацию кредитной неразберихи (выпущено свыше 700 миллионов рублей за летние месяцы из-за перекредитования), не мобилизуются деньги через имеющиеся у нас каналы и т. д. Стараемся теперь это дело подтянуть»[833].10 сентября ПБ назначило Розенгольца заместителем наркома внешней и внутренней торговли СССР. А 15 ноября был решен вопрос о разделении Наркомторга СССР на два: Наркомат снабжения — Микоян и Наркомат внешней торговли СССР — Розенгольц[834].
В ноябре Молотов резко критиковал практику планирования:
— То, что у нас делается в этой области, это кошмарно. Основа основ у нас плановое хозяйство. А что тут делается? Полная неразбериха. Беспомощность, масса мелкобуржуазных предрассудков в работе всех наших органов, прежде всего хозяйственных. Это мы можем проследить по материалам наших газет, когда читаешь, что завод построили, но нет металла, завод построили не на том месте и т. д.[835]
Не укрепляла позиции Рыкова в правительстве продолжавшаяся активность правых. Так, генсеку стало известно о беседах, которые Рютин, возглавивший Управление кинофотопромышленности, вел с коллегами на отдыхе в Ессентуках: о губительной политике правящего ядра ЦК по главе со Сталиным, которая привела к провалу коллективизации, финансовому краху и т. д. 13 сентября Сталин инструктирует Молотова: «Мне кажется, что в отношении Рютина нельзя будет ограничиться исключением. Его придется, спустя некоторое время после исключения, выслать куда-либо подальше от Москвы. Эту контрреволюционную нечисть надо разоружить до конца»[836]. Президиум ЦКК исключил его из партии «за предательски-двурушническое поведение в отношении партии и за попытку подпольной пропаганды правооппортунистических взглядов». А 13 ноября Рютин был арестован по обвинению в контрреволюционной агитации. Впрочем, коллегия ОГПУ признала это обвинение недоказанным, и Рютин был освобожден.
С лета 1930 года начались аресты крупных специалистов из центральных хозяйственных ведомств, которые обвинялись в принадлежности к «Промпартии» и «Трудовой крестьянской партии». Материалы давала в основном разведка. Павел Судоплатов утверждал, что «оперативные разработки, начиная с 20-х годов и дела “Промпартии”, имеют закордонные первоисточники, включая сигналы от агентуры в российских эмигрантских кругах. Агентура поставляла информацию то об антисоветских высказываниях, то о враждебной болтовне за рубежом советских граждан, имеющих вполне официальные контакты с бывшими соотечественниками, вхожими в эмигрантские организации»[837].
По делу «Промпартии» проходили директор Теплотехнического института Рамзин, заместитель председателя сектора Госплана профессор Иконников, зампред производственного сектора Ларичев, председатель Научно-технического совета ВСНХ Чарновский и др. К «Трудовой крестьянской партии», по версии следствия, принадлежали профессор Кондратьев — бывший эсер, товарищ министра продовольствия во Временном правительстве, возглавлявший Конъюнктурный институт Наркомата финансов, профессора Макаров и Чаянов из Наркомата земледелия РСФСР, Юровский — член коллегии Наркомата финансов, Садырин — бывший член ЦК кадетов, входивший в правление Госбанка СССР, работавшие в Госплане СССР меньшевики Громан и Базаров, известный нам Николай Суханов, трудившийся в 1920-е годы в советских торгпредствах в Берлине и Париже. Они обвинялись в создании разветвленной сети ячеек в наркоматах и органах власти регионов, установлении связей с правительствами западных стран и центрами белой эмиграции.
Сталин писал Молотову: «Я думаю, что следствие по делу Кондратьева — Громана — Садырина нужно вести со всей основательностью, не торопясь. Это дело очень важное. Все документы по этому делу нужно раздать членам ЦК и ЦКК. Не сомневаюсь, что вскоре вскроется прямая связь (через Сокольникова и Теодоровича) между этими господами и правыми (Бухарин, Рыков и Томский). Кондратьева, Громана и пару-другую мерзавцев надо обязательно расстрелять»[838]. Арестованные подтвердили контакты с правыми, которые действительно существовали. Показаниями оказались скомпрометированы Калинин и Рыков. «Очень хорошо, что ПБ открыл атаку против Рыкова и Кº, - ободрял генсек Молотова. — Хотя Бухарина и не видно будто бы в этом деле, но он, несомненно, является главным поджигателем и наускивателем против партии. Понятно, что в партии Суханова — Кондратьева, где он (Бухарин) будет “крайним левым”, он будет чувствовать себя лучше, чем в ВКП, где он может быть лишь прогнившим насквозь пораженцем и дохлым оппортунистом»[839].
Между тем в показаниях арестованных появились сведения о террористических планах. Вернувшись в Москву, генсек прямо сказал по телефону Бухарину, что на руководителей правых падает моральная ответственность за поощрение заговоров с целью устранения Сталина. Тот предложил «переговорить по душам», а когда Сталин отказался, ответил эмоциональным письмом. «Или то, что я не лижу тебе зада и не пишу тебе статей а 1а Пятаков — или это делает меня “проповедником террора”». 20 октября конфликт обсуждался на закрытом заседании Политбюро, которое поддержало Сталина. Бухарин обвинил его в нарушении существовавшего между ними «перемирия» и демонстративно покинул заседание. ПБ в его отсутствие приняло решение: «Обязать т. Сталина немедленно прекратить хождение по городу пешком. Поручить т. Ворошилову ускорить дальнейшую очистку Кремля от ряда живущих там не вполне надежных жильцов»[840].
25 ноября ПБ постановляет: «Для руководства ходом дел на процессе Промпартии создать комиссию в составе тт. Литвинова (с заменой Крестинским), Молотова, Сталина, Ворошилова, Менжинского, Янсона и Крыленко. Созыв за т. Молотовым»[841]. На объединенном пленуме ЦК и ЦКК в декабре 1930 года Молотов рассказывал о трех группировках:
— Первая — откровенно капиталистическая группировка «Промпартии» в лице Рамзина, Ларичева, Осадчего, Шейна и др.; вторая — эсеровско-кулацкая группировка Кондратьева, Садырина, Юровского, Чаянова и Кº и третья — группировка «советских» меньшевиков в лице Громана, Суханова, Шера и им подобных. Ни одна из этих группировок, несмотря на разницу их политических оттенков и влияний в известной среде, не имела каких-либо корней в массах. Однако в известных условиях, в обстановке нападения на СССР, эти контрреволюционные группировки представляли бы несомненную опасность. Известно, что вредители ставили ставку на правых в госаппарате[842].
И новое дело. 21 октября некто Резников написал на имя Мехлиса: председатель правительства РСФСР Сергей Сырцов и его сторонники установили контакты с группой первого секретаря Закавказского крайкома Ломинадзе на почве недовольства руководством. Генсек распорядился вызвать Сырцова. Найти его удалось уже ближе к вечеру: выяснилось, что он проводил собрание с единомышленниками по вопросу смещения Сталина как легальными, пропагандистскими, так и нелегальными методами. Его режиму не отводили и нескольких месяцев[843]. Другие участники это подтвердили. Совместными усилиями ЦКК и ОГПУ у всех, включая Сырцова и Ломинадзе, были получены признания в антипартийной деятельности. 23 октября Сталин писал из Москвы наконец-то выбравшемуся в отпуск Молотову: «Посылаю тебе два сообщения Резникова об антипартийной (по сути дела правоуклонистской) фракционной группировке Сырцова — Ломинадзе. Невообразимая гнусность… Играли в переворот, играли в Политбюро и дошли до полного падения»[844].
4 ноября объединенное заседание Политбюро и Президиума ЦКК рассматривало по докладу Орджоникидзе вопрос «О фракционной работе тт. Сырцова, Ломинадзе, Шацкина и др.». Молотов успел вернуться: