цензурные (только!!) исправления в трех-четырех местах, исправления отдельных слов, никак не более. Ежели и тогда нельзя будет поместить ни в “Правде”, ни в “Невской Звезде” (выходила вместо «Звезды». — В. Н.), верните статью, она мне нужна»[55].
Секретарь редакции в долгу не оставался. Он отвечал, что редколлегия в Петербурге лучше, чем ЦК в Галиции знает запросы читателей-пролетариев, а слишком многие статьи Ленина с критикой кадетов и ликвидаторов представляют из себя «монотонное чтиво»[56]. Конечно, вождь вождем, но что публиковать в газете и в каком виде, лучше было видно из прокуренных редакторских комнат в Петербурге. Сильно возмущало Ленина и отсутствие гонораров. Ленину платили по три копейки за строчку, меньше, чем другим авторам, пользовавшимся особой популярностью у читателей. Так, Демьян Бедный, с народным юмором писавший свои рассказы и стихи, получал 25 копеек за строку, да и то сбежал в журнал «Современный мир», где обещали 50.
Ленин был сильно недоволен, настаивал на реорганизации редколлегии и изгнании из нее «примиренцев». В августе 1912 года он командировал в Петербург свою подругу и соратницу Инессу Арманд, которая провела специальное заседание редакции с членами Северного областного бюро с целью искоренения скверны в «Правде». Хотя в официальной советской «Истории КПСС» и написано, что после приезда Арманд и прошедшего совещания «позиция “Правды” стала выправляться»[57], никакой немедленной реорганизации не последовало, и никто не был уволен. Только 1 ноября «секретарь Мих…» («Михайлов», так подписывал свои письма Скрябин) информировал Ленина: «Внутри редакции, как вам, вероятно, известно, произошли некоторые перемены в желательном для вас смысле. В общем, нет коренных перемен, произошло некоторое пополнение редакции, а также некоторая перетасовка, а, может быть, и более правильное распределение функций редакции, выпуска и непосредственно “редакция статей”»[58]. А Ленин продолжит баталии с правдистами.
Возникали проблемы и с другими лидерами РСДРП. Большой скандал затеял Троцкий, который в своей венской «Правде» обвинил большевиков в беспардонном присвоении названия его газеты и клеймил «ленинский кружок, воплощение фракционной реакции и раскольнического своеволия»[59]. Крайне неприязненное отношение к Троцкому у правдистов, включая Молотова, понятно. А письма Троцкого в редакцию они сберегли — в 1920-е годы те сильно пригодятся.
Работа редактором и очеркистом «Правды» в качестве первого литературного опыта наложила неизгладимый отпечаток на стиль письма Молотова, характер его аргументации. Михаил Смиртюков, много десятилетий проработавший управляющим делами Совмина СССР, подмечал, что «привычка править и сокращать любой текст, попадавший к нему на стол, осталась у Молотова навсегда»[60]. Он выработал стиль партийно-очерковый, неброский, где не было места для цветистых фраз.
Приобретенной в «Звезде» специализации — стачечное движение — и прежним своим псевдонимам Скрябин в «Правде» не изменял. Опять ему слово: «Вот вваливается рабочий с постройки на Лиговке, держа в руках огромные, криво ободранные куски обоев, на которых карандашные большие каракули описывают требования забастовавших рабочих на стройке.
— Товарищ, помести, чтобы завтра в “Правде” все наши прочитали.
Нельзя не поместить — вести со стачечного фронта и притом с нового, как будто бы далекого участка. Вот опять трое рабочих металлистов “Сименса и Гальске”, где уже два месяца тянется стачка, за которой смотрит и которую поддерживает весь питерский пролетариат…
— Завтра в газету нужно, — говорят они твердо.
— Ладно, товарищи, будет сделано»[61].
В институте на втором курсе студент Скрябин записался на курсы современной истории, теории политэкономии, товароведения, гражданского права, общей теории государственного права, госправа западноевропейских держав и экономической географии. Но с того времени лекции он почти не посещал, хотя продолжал появляться для сдачи экзаменов.
Осенью 1912 года внимание «правдистов» переключилось на выборы депутатов в Государственную думу. Выступления баллотировавшегося в столице Бадаева, как и успешно выигравшего выборы в Москве Малиновского, готовили лично вновь бежавший из ссылки Сталин и занимавшиеся этим издалека Ленин и Зиновьев. Для организации избирательной деятельности был восстановлен Петербургский комитет (ПК) большевиков. Начальник охранного отделения в Санкт-Петербурге полковник фон Котен «путем агентуры и наружного наблюдения» определил «руководящий коллектив фракции большевиков-ленинцев, именующий себя Петербургским Комитетом», в котором под номером два после бывшего члена Государственной думы Николая Гурьянова-Полетаева (в наблюдении «Тупой») значился студент-политехник Вячеслав Михайлов Скрябин (в наблюдении «Паленый»)[62]. По агентурным сведениям, «Скрябин — социал-демократ-большевик, исполнял поручения Ленина, с каковым он находился в переписке, вел партийную работу в Выборгском районе, принимал участие в создании социал-демократического кружка среди служащих Николаевской железной дороги, состоял членом социал-демократической фракции студентов-политехников, секретарем рабочей газеты “Правда”»[63].
Накануне открытия IV Государственной думы ожидались беспорядки, и в ночь на 14 ноября группа активных членов ПК была «подвергнута обыску и аресту»[64]. Наряд полиции нагрянул на квартиру в два часа ночи, но Скрябин был в редакции и его успели предупредить. По официально-партийной версии, он в тот день скрылся от полиции, выпрыгнув в окно, выходившее во двор. Батрак излагает более изящный сценарий: Скрябин в котелке под ручку с сотрудницей редакции Диной Гертик, на которой была шикарная шляпка, вышел через парадную дверь на улицу. Обойдя шпиков, парочка наняла первого попавшегося извозчика и рванула прочь[65].
На извозчике — до Финляндского вокзала, там на поезд — и в Пункахарью, а оттуда — в Гельсингфорс (Хельсинки). Он бежал без денег и уже через две недели вынужден был вернуться. Теперь Скрябин был на нелегальном положении. Поселился на Выборгской стороне и прописался по паспорту Николая Смирнова (благо фотографий в паспортах тогда не было, главное, чтобы возраст подходил). Время предпочитал проводить в одиночестве, по большей части в Публичной библиотеке. Там же писал статьи для «Правды», где они выходили под псевдонимом А. Званов. Тогда он главным образом ругал ультрапатриотизм, который охватил страну в связи с Балканской войной[66].
Формально Скрябин оставался секретарем редакции вплоть до совещания членов ЦК и думской фракции, которое прошло в Кракове накануне нового, 1913 года и было посвящено во многом вопросам партийной печати. От Ленина досталось прежде всего Сталину и Молотову. Как замечала секретарь французской академии Элен Каррер д’Анкосс, «их назвали “рохлями” и заменили на Свердлова, который вновь направил газету в направлении, указанном Лениным»[67]. Секретарем редакции была назначена Конкордия Самойлова. Скрябин же продолжал сотрудничать с «Правдой» в роли журналиста и члена Петербургского комитета.
В декабре 1912 года в вестибюле политеха была организована большая сходка, на которой он, не утерпев, выступил с пламенной речью. Импровизированную трибуну окружали студенты покрепче, и ораторам удалось благополучно затеряться от полиции в толпе. Но, засветив свое пребывание в Петербурге, Скрябин предпочел не испытывать судьбу и отправился в Казань в компании Аросева[68]. По возвращении в Петербург чуть сразу же не попался — отследили на вокзале. Пришлось переселиться за город, где продолжал писать в «Правду». Газета переживала тяжелые времена. 10 февраля по наводке Малиновского арестовали Свердлова. 23 февраля взяли и приехавшего из Кракова Сталина, которого ждали четыре года в ТУруханском крае. Аресты обеспечили приход к руководству «Правдой» самого Малиновского и другого провокатора — Мирона Черномазова.
По инициативе Скрябина был создан Объединенный студенческий социал-демократический комитет. Первой его акцией стала забастовка студентов в знак протеста против устава Военно-медицинской академии, по которому ее слушатели приравнивались по статусу к нижним армейским чинам. Записка охранного отделения 15 марта 1913 года извещала, что в Петербургском политехническом институте «в 2 ч. дня студен! Вячеслав Михайлов Скрябин открыл сходку речью… от своего имени предложил начать забастовку сегодня же, что было тут же принято. После сего толпа студентов начала ходить взад и вперед по коридору с пением “Вставай, поднимайся, рабочий народ” и других революционных песен… На сходке присутствовало до 1200 человек»[69]. Почин подхватили другие столичные вузы. А 1 апреля состоялось то, что в большевистской печати называлось разгромом Объединенного социал-демократического студенческого комитета. Скрябина разыскали. Распоряжением петербургского градоначальника его подвергли «аресту при полиции на 3 месяца с воспрещением по отбытии наказания жительства в Петербурге на основании п. 4 ст. 16 Положения об усиленной охране»[70].
Сидел он сначала в «предварилке» — доме предварительного заключения (ДПЗ) на Шпалерной улице, а затем в Спасской части. ДПЗ пользовался у завсегдатаев тюрем неплохой репутацией: в камерах был даже ватерклозет. Репутация Спасской части, куда потом перевели Скрябина, была гораздо хуже: деревянные нары, параша на этаже и, что особенно возмущало политических, плохая библиотека.