— Выслушав здесь речи товарищей Сырцова, Ломинадзе и Шацкина об их политических взглядах, приходишь к выводу, что нам приходится заниматься воистину жалкой политической группой. Но почему нам все же стоит этой группой заняться? Потому что в активизации этих элементов мы не можем не видеть одного из маневров правых элементов в нашей партии, которые во главе с тт. Бухариным, Рыковым и Томским перешли к тактике отмалчивания — отмалчивания до поры до времени! — а на деле целиком поддерживают, покрывают и вдохновляют борьбу околопартийных элементов с партией. Это мы, члены ЦК, видим даже в самом Политбюро, где т. Рыков, формально не объявляя войны, занимался этим же самым и в последние недели, когда ЦК приходилось усиленно работать над исправлением ряда ошибок хозяйственных, финансово-кредитных и других органов[845].
Было принято решение вывести Сырцова и Ломинадзе из ЦК. Резолюция, подготовленная комиссией с участием Молотова, была утверждена только через месяц. В ней говорилось, что Сырцов и Ломинадзе организовали «лево-правый» блок, платформа которого совпадает с взглядами «правого уклона»[846].
О своем намерении сменить Рыкова Сталин, судя по документам, дал понять Молотову в письме от 13 сентября: «Наша центральная советская верхушка (СТО, СНК, Совещание замов), — писал Сталин, — больна смертельной болезнью. СТО из делового и боевого органа превратили в пустой парламент. СНК парализован водянистыми и по сути дела антипартийными речами Рыкова. Совещание замов… теперь имеет тенденцию превратиться в штаб… противопоставляющий себя Центральному] Комитету партии. Ясно, что так дальше продолжаться не может. Нужны коренные меры. Какие — об этом расскажу по приезде в Москву»[847]. Не последнее место в ряду претензий к Рыкову была его слабость, о которой писал знаток нравов советской элиты Саймон Монтефьоре: «Его пьянство было столь сильным, что в кремлевских кругах водку даже называли “рыковкой”»[848].
22 сентября Сталин полностью раскрыл перед Молотовым свои планы реорганизации правительства: «1) Мне кажется, что нужно к осени разрешить окончательно вопрос о советской верхушке. Это будет вместе с тем разрешением вопроса о руководстве вообще, т. к. партийное и советское переплетены, неотделимы друг от друга. Мое мнение на этот счет: а) нужно освободить Рыкова и Шмидта и разогнать весь их бюрократический консультантско-секретарский аппарат; б) тебе придется заменить Рыкова на посту ПредСНК и ПредСТО. Это необходимо. Иначе — разрыв между советским и партийным руководством. При такой комбинации мы будем иметь полное единство советской и партийной верхушек, что несомненно удвоит наши силы… Все это пока между нами. Подробно поговорим осенью. А пока обдумай это дело в тесном кругу близких друзей и сообщи возражения»[849].
Члены Политбюро обсуждали этот вопрос 7 октября. Ворошилов информировал Сталина о результатах этого обсуждения: решение сместить Рыкова поддержано единогласно. Однако по вопросу о новой кандидатуре многие члены Политбюро не согласились со Сталиным. «Я, Микоян, Молотов, Каганович и отчасти Куйбышев считаем, что самым лучшим выходом из положения было бы унифицирование руководства. Хорошо было бы сесть тебе в СНК и по-настоящему, как ты умеешь, взяться за руководство всей страной»[850]. Молотов думал так же и не сразу дал согласие Сталину. «Он мне написал письмо, что меня надо назначить. Я ему ответил, что я не случайный член Политбюро, конечно. Если я подойду, если народ найдет, что я подхожу, пусть будет так, но было бы лучше, если бы тебя на это место. Так было принято, при Ленине так было. Ленин был фактическим лидером партии и Председателем Совнаркома»[851]. Орджоникидзе в письме Сталину высказался определенно: «Конечно, вместо Рыкова надо посадить Молотова…»[852]
В начале декабря Сталин писал Горькому: «15-го созываем пленум ЦК. Думаем сменить т. Рыкова. Неприятное дело, но ничего не поделаешь: не поспевает за движением, отстает чертовски (несмотря на желание поспеть), путается в ногах. Думаем заменить его Молотовым. Смелый, умный, вполне современный руководитель. Его настоящая фамилия не Молотов, а Скрябин. Он из Вятки. ЦК полностью за него»[853].
В первые два дня работы объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), открывшегося 17 декабря, шло рутинное обсуждение. Молотов выступил по теме «Перевыборы и перестройка Советов» и позволил себе лишь минимальный намек:
— Мне кажется, что для работы по-большевистски мало одного признания прошлых ошибок, мало одного того, что тот или иной товарищ признал, что в течение, скажем, 2–3 лет он шел по неправильному пути. Для работы по-большевистски необходима еще безусловная солидарность с той работой, которую ведет партия в данный момент, и, следовательно, солидарность с теми перспективами борьбы, которые намечены партией[854].
Утром 19 декабря выступление Рыкова в прениях по докладу Куйбышева о контрольных цифрах на 1931 год несколько раз прерывалось репликами с мест, в которых ему напоминали о прежних прегрешениях. На вечернем заседании с заключительным словом выступил Куйбышев, который заявил, что «товарищ Рыков не стал в ряды активных борцов за генеральную линию»[855]. Затем слово было предоставлено Косиору:
— Я думаю, что мы в настоящее время не имеем в Совете народных комиссаров положения, похожего на тот мощный единый кулак, который должен проводить нашу партийную линию. Положение, которое создалось в Совнаркоме, а вы все знаете это, большинство знает по личному опыту, по наблюдению, — это положение является совершенно нетерпимым: такого единства, которое нам нужно, сейчас товарищ Рыков нам не обеспечивает… Вместо т. Рыкова предлагаю утвердить председателем Совнаркома т. Молотова. (Продолжительные аплодисменты всего зала.)
Косиор предложил также вывести Рыкова из ПБ, заменив его Орджоникидзе, заместителями председателя СНК утвердить Рудзутака, Куйбышева, а также Андреева, который становился руководителем ЦКК.
— Кто против предложения? Кто воздержался? Нет. Принято единогласно. (Продолжительные аплодисменты всего зала.)[856]
Среди самых важных бумаг, которые Молотов хранил дома вдали от чужих глаз, есть три небольших листочка с карандашным текстом:
«Сейчас, ввиду моего нового назначения, не могу не сказать несколько слов и о себе, и о своей работе.
Я рос в большевистской партии и связан с нею многими годами непрерывной работы. У меня как у коммуниста нет и не может быть большего желания, чем быть на деле учеником Ленина. Мне недолго пришлось работать под непосредственным руководством Ленина, но для меня как для коммуниста всегда было и остается главной задачей — усвоение учения Маркса-Ленина и активное участие в деле воплощения в жизнь марксистско-ленинского учения. В течение последних десяти лет в качестве секретаря ЦК мне пришлось проходить школу большевистской работы под руководством лучшего ученика Ленина, под непосредственным руководством тов. Сталина. Я горжусь этим.
До сих пор мне приходилось работать главным образом в качестве партийного работника. Заявляю вам, товарищи, и на работу в Совнарком я иду в качестве партийного работника, в качестве проводника воли партии и ее Центрального Комитета»[857].
Именно эти слова Молотов произнес 19 декабря 1930 года.
Глава пятаяПРЕМЬЕР. 1931-1935
Капитализм с его Аль Капоне идет к гибели, а наше дело с его ударниками социализма идет к полной победе.
Молотовский Совнарком
Должность председателя правительства в России — не синекура. И какая-то проклятая. Первый премьер Сергей Витте был изгнан со своего поста, Петр Столыпин — убит. Следующие в «министерской чехарде» Горемыкин, Штюрмер, Трепов, Голицын славы себе не снискали. Все следовавшие за Лениным главы правительства — Рыков, Молотов, Сталин, Маленков, Булганин, Хрущев — еще при жизни или сразу после смерти разоблачались как фракционеры, уклонисты, диктаторы, антипартийные элементы или волюнтаристы.
Политический смысл назначения Молотова лежит на поверхности — группа Сталина делала решающий шаг в установлении своего контроля над государственным аппаратом. Что же касается государственно-управленческого смысла, то его уловил Дерек Уотсон: «Не было попытки создать кабинет. Это была попытка партийного руководства использовать правительственную машину как инструмент для осуществления ускоренной индустриализации и коллективизации»[858]. Разрыв между партией и государственным аппаратом ликвидировался, чему способствовали реформы в Совнаркоме, проведенные в соответствии с постановлениями ПБ «по вопросам Молотова» от 23 и 30 декабря 1930 года[859].
Впервые установилась практика принятия совместных постановлений СНК СССР и ЦК ВКП(б) (де-факто — Политбюро) по наиболее важным вопросам. Молотов вел заседания Политбюро и вообще становился профессиональным председательствующим. Скрупулезный британский историк подсчитал, что он занимал кресло председателя на 86,26 процента заседаний ПБ, проходивших с 1930 по 1941 год[860]