После выхода из тюрьмы 2 июля 1913 года Скрябин уволился в институте в отпуск и остаток лета провел дома. А осенью активно и успешно сдавал «хвосты», в том числе двум академикам. Выдающийся правовед Михаил Дьяконов оценил знания Скрябина по истории русского права как «весьма удовлетворительные». Столь же высокой была оценка знаменитого Максима Ковалевского, которому 24 октября он сдал государственное право Западной Европы. Однако тяга к знаниям вновь оказалась непродолжительной. 26 июля Департамент полиции объявил Скрябина в розыск. Судя по тому, что его долго не могли найти, в институте он не появлялся и 22 ноября был отчислен за неуплату.
Скрябина разыскивали в качестве обвиняемого по делу о Петербургском комитете. 7 декабря он «был обыскан, арестован и передан на распоряжение» начальника губернского жандармского управления[71]. Обыск ничего не дал, принадлежность к ПК Скрябин, естественно, отрицал. Обнаружился недостаток улик, и на сей раз он отделался легко. Освободившись под особый надзор полиции, Скрябин 16 января 1914 года восстанавливается в институте, оплатив задолженность из денег вятского землячества[72]. Но за весь весенний семестр в его зачетной книжке зарегистрирован лишь один зачет за практические занятия по экономической географии. Зато полиция зафиксировала всплеск активности большевистской ячейки политеха. В ночь на 22 апреля охранным отделением столицы была проведена «ликвидация» социал-демократических фракций высших учебных заведений. У Скрябина опять был обыск, в результате которого изъяли переписку и несколько номеров «Правды» и «Рабочей газеты»[73]. Вновь знакомая Спасская часть.
Скрябину «присоединили “54 пункта”», как на сленге того времени называлось это наказание, и выслали из Петербурга с воспрещением жительства в столицах и во всех губернских городах. Он уехал в Нолинск и оттуда просил руководство института разрешить ему прибыть для сдачи «хвостов» — разрешили сдать только три. Но дожидаться осени он не стал, а нелегально вернулся в Санкт-Петербург. Вновь рабочие кружки, вновь публицистика. Очередная статья «А. Званова» в «Правде» (тогда она существовала в ипостаси «Трудовой правды») вышла 12 июня, в ней критиковался внесенный в Думу бюджет Министерства народного просвещения.
А 16(28) июня фельдъегерь поручик Скуратов поднялся на борт царской яхты «Штандарт» и вручил императору Николаю II конверт с известием о том, что в боснийском городе Сараево выстрелами из револьвера молодой серб Таврило Принцип убил австро-венгерского престолонаследника Франца Фердинанда и его супругу Софи фон Гогенберг. Смысл происшедшего был понятен посвященным в тонкости европейской дипломатии — от столкновения могло спасти только чудо. Власть начала готовиться к войне. В первую очередь на внутреннем фронте. Начались аресты. Волна задержаний на сей раз обошла Скрябина стороной.
«Дорогой мой Веча, голубчик мой, как мне жаль тебя, что ты никак не можешь успокоиться. Что же ты кому принес пользу своими боками? Можешь ли ты получать теперь стипендию? Если можно тебе сдавать экзамены, так ты поскорее от них отделывайся да приезжай домой, а то, пожалуй, тебя еще возьмут в солдаты. Ах Веча, когда мы прочитали газеты, где было сказано — такой-то студент арестован, конечно, всех покоробило, а особенно меня. Потом я получила от тебя письмо, что ты свободен, я так была рада, что ты представить себе не можешь. Туг опять получили газету: такой-то студент по 102 статье будет ссылкой на поселенье. Представь себе, какой для меня удар, но я, когда получила от тебя письмо, да и от Сережи, так немного успокоилась. Но все еще волнуюсь, чтобы не было еще хуже. Дорогой мой Веча, успокой меня, дай мне умереть спокойно. Я страдаю за тебя каждую минуту, мне жаль тебя… Будь здоров, целую тебя и благословляю.
Твоя мама.
Дорогой Веча! Стремления твои благородны, но не выполнимы, а потому советую — брось журавля в небе, бери синицу в руки и будешь молодец. Папа Михаил»[74].
Похоже, именно к лету 1914 года относится появление псевдонима «Молотов». Почему он появился — абсолютно ясно, деда об этом часто спрашивали. Фамилия «Молотов» звучала вполне по-пролетарски, индустриально, что должно было импонировать рабочим, которые недолюбливали партийцев из интеллигенции. Другая причина — прозаическая. Свой новый псевдоним ему произносить было легче, чем «Скрябин», где три первых согласных звука заставляли заикаться. Сложнее со временем появления псевдонима «Молотов». В литературе множество версий — от 1912 до 1918 года. Батрак свидетельствовал, что 8 июля 1914 года Скрябин отправил в редакцию «Правды» статью с этим псевдонимом, но она уже не вышла[75]. Мне дед говорил, что всемирно известный псевдоним взял в 1915 году для статьи в журнале «Вопросы страхования». Не исключено, что версия со статьей для разгромленной «Правды» могла показаться более выигрышной и героической, чем с пресными «Вопросами страхования».
Из Сибири — в ЦК
В историю человечества впервые пришла мировая война. Антанта в составе России, Великобритании и Франции, к которым позднее присоединятся английские доминионы, Япония, Египет, сошлась в схватке с альянсом Германии, Австро-Венгрии, Болгарии и Турции. У России были все основания считать Берлин и Вену стороной-агрессором, а свою борьбу — справедливой. «Когда Петербург узнал о войне, свершилось чудо, — вспоминал Александр Керенский. — Баррикады исчезли, забастовки прекратились, рабочие — вчерашние революционеры — шли толпами принимать участие в грандиозных манифестациях перед союзными посольствами»[76].
Такая же картина наблюдалась и во всех остальных воевавших странах. Везде самые ярые оппозиционеры объявили о безоговорочной поддержке своих правительств. За одним небольшим, но очень существенным исключением. Этим исключением был Ленин, который был сначала арестован австрийской полицией, а затем освобожден как последовательный враг российского режима. В Швейцарии лидер большевиков сделал вывод о том, что «наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск», и «превращение современной империалистической войны в гражданскую войну»[77].
В Петербурге (переименованном из-за германофобских настроений в Петроград) у большевистских организаций возможности для легальной деятельности исчезли. За отсутствием Русского бюро ЦК, члены которого были в ссылке, его функции поначалу выполняла большевистская фракция Госдумы из пяти человек, вскоре арестованная. Петербургский комитет (который, в отличие от города, не был переименован, дабы не поддаваться шовинистическим настроениям) затаился. О жизни Молотова в этот период известно мало. Батрак уже с августа 1914 года «отправляет» его, скрывавшегося от охранки, в Нолинск, а с сентября — в Москву, где он прожил до начала лета 1915 года. Эту хронологию опровергает зачетка студента Скрябина, где в сентябре проставлены отметки за теорию политэкономии и общее учение о государстве. А 5 декабря 1914 года он направил в Вятскую губернскую земскую управу прошение о предоставлении стипендии, указав адресом для ответа Петроград (Шлиссельбургский проспект, д. 33–35, кв. 12), а вовсе не Москву. 24 декабря Скрябин был вообще отчислен из института после получения из охранного отделения списка студентов, «высланных из столицы в текущем году за политическую неблагонадежность»[78]. В свете этого мне совершенно непонятно, каким образом студент Скрябин 10 января 1915 года сдал экзамен по экономической географии и землеведению, 12 января — русское государственное право, а 16 января — экономику промышленности[79]. Или в институте царил такой беспорядок, что профессура не знала, кто из студентов отчислен, а кто нет?
Что касается времени появления Скрябина в Москве, то здесь лучше полагаться на полицейские досье. Московское охранное отделение заметило оживление в социал-демократическом подполье «с весны, когда из Петрограда в Москву, по поручению “Петроградского Комитета РСДРП” временно, видимо, выполнявшего функции Центрального комитета, стали приезжать видные партийные деятели, имевшие определенные поручения по воссозданию в Москве оформленных партийных организаций». Среди них в первую очередь называли «бывшего секретаря издававшейся в Петрограде рабочей, социал-демократического направления газеты “Правда”, студента Петроградского политехнического института Вячеслава Михайлова Скрябина, которому при содействии местных партийных деятелей в сравнительно короткий срок удалось организовать в различных районах г. Москвы несколько самостоятельных с.-д. “большевистских” групп»[80].
Главным каналом связи с московским подпольем выступал Николай Мальцев, который в это время учился на медицинском факультете Московского университета на Большой Царицынской улице (ныне Большой Пироговской) и жил там же. Студенческая столовая, как и медицинская библиотека, была удобна для нелегальных встреч, проходивших под видом собрания правления студенческого кооператива. Когда правоохранительные органы стали проявлять повышенный интерес к этим встречам, друзья нашли новое пристанище — на даче в деревне Потылиха (в районе современного «Мосфильма»), Прописка там велась по правилам сельской местности, не попадая (по крайней мере сразу) под регистрацию городской полиции. В Потылихе Скрябин скоро стал своим парнем, а путь к сердцам деревенских жителей прокладывал через мандолину и скрипку[81].
На жизнь Молотов зарабатывал службой в конторе Союза городов — вполне респектабельной патриотической организации, собиравшей ср