[1241], -сообщали Сталину из Москвы Каганович и Ежов. Они обратят внимание и на то, что некоторые подсудимые «подробно говорили о связях с правыми, называя фамилии Рыкова, Томского, Бухарина, Угланова. Многие подсудимые назвали запасной центр в составе Радека, Сокольникова, Пятакова, Серебрякова, называя их убежденными сторонниками троцкистско-зиновьевского блока»[1242]. Обвиняемых на процессе приговорили к расстрелу.
Реакция внешнего мира на первый процесс была довольно сдержанной: приговор показался присутствовавшим дипломатам и корреспондентам убедительным, а казненными оказались главные пропагандисты мировой коммунистической революции. К общему хору гневного осуждения Троцкого и требованиям «беспощадного уничтожения презренных убийц и предателей» присоединились левые круги, в их числе Раковский, Пятаков, Радек, Преображенский. Томский 21 августа на партсобрании возглавляемого им ОГИЗ покаялся в «преступных связях с подсудимыми» и на следующий день застрелился, оставив предсмертное письмо Сталину: «Если ты хочешь знать, кто те люди, которые толкали меня на путь правой оппозиции в мае 1928 года, спроси мою жену лично». Вдова Томского поведала Ежову, что ее покойный супруг имел в виду… Генриха Ягоду. Ежов также написал Сталину, что свидетельства о террористической деятельности троцкистов и зиновьевцев поступали еще в 1933–1934 годах, но на них не обращали внимания[1243].
Молотов возвратился из отпуска в начале сентября и, как раньше, в паре с Кагановичем приступил к переписке со Сталиным по текущей повестке дня. 4 сентября Молотов и Каганович в связи с неудовлетворительным ходом хлебозаготовок в Западной Сибири, Казахстане, Челябинской и Воронежской областях предложили отправить туда ответственных работников. Сталин — само спокойствие: «По-моему, хлебозаготовки идут неплохо. Нельзя требовать, чтобы темпы все время нарастали, если на Волге засуха, а уборка в Сибири отстала от прошлогодней на целых две декады в силу климатических условий»[1244].
Но 6 сентября Сталин возвращает внимание своих заместителей к вопросам, связанным с оппозицией. «“Правда” в своих статьях о процессе зиновьевцев и троцкистов провалилась с треском… Она все свела к личному моменту, к тому, что есть люди злые, желающие захватить власть, и люди добрые, стоящие у власти, и этой мелкотравчатой мешаниной кормила публику. Надо было сказать в статьях, что борьба против Сталина, Ворошилова, Молотова, Жданова, Косиора и других есть борьба против Советов, борьба против коллективизации, против индустриализации, борьба, стало быть, за восстановление капитализма в городах и деревнях СССР»[1245]. Кампания против оппозиционеров активизировалась. От Норвегии потребовали экстрадиции Троцкого, и он был выслан в Мексику.
Был исключен из ЦК и арестован Пятаков. Под арестом оказались также Сокольников, Серебряков. Была проведена очная ставка Рыкова и Бухарина с Сокольниковым, который подтвердил их связь с троцкистско-зиновьевским центром, но Сталин счел аргументы недостаточно доказательными. 10 сентября газеты поместили сообщение Прокуратуры: звучавшие на «процессе 16-ти» обвинения о причастности к преступной деятельности Рыкова и Бухарина не подтвердились. В свете оглашенных на процессе сведений о троцкистском военном подполье были арестованы заместители командующих Ленинградским (Примаков) и Харьковским (Туровский) военными округами, военный атташе в Англии комкор Путна, комдивы Шмидт и Саблин, комбриг Зюк.
Письмо Сталина и Жданова от 25 сентября в адрес Кагановича и Молотова подводило черту под одним этапом борьбы с оппозицией и открывало новый. «Считаем необходимым и срочным делом назначение тов. Ежова на пост наркомвнудела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздал в этом деле на 4 года»[1246]. НКВД возглавил человек, писавший в графе образование «незаконченное низшее». Любитель петь, он не попал на сцену из-за низкого роста (151 см) и хлипкого телосложения. Целеустремленный, честолюбивый, настойчивый, исполнительный[1247].
29 сентября ПБ опросом принимает единственное в своем роде постановление: «До последнего времени ЦК ВКП(б) рассматривал троцкистско-зиновьевских мерзавцев как передовой политический и организационный отряд международной буржуазии. Последние факты говорят, что эти господа скатились еще больше вниз и их приходится теперь рассматривать как разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей фашистской буржуазии в Европе. В связи с этим необходима расправа с троцкистско-зиновьевскими мерзавцами»[1248]. Если до середины 1936 года за принадлежность к троцкистам и зиновьевцам были арестованы около пяти тысяч человек, то к концу года — 23 279[1249].
Что такого экстренного произошло 29 сентября 1936 года, что потребовало столь уникального постановления? В тот день ПБ приняло решение, ставившее СССР непосредственно на грань большой войны: начать операцию «X», схватку с фашистскими державами за Испанию. Мятежники при поддержке португальских «добровольцев» 27 сентября взяли Толедо в 70 километрах от Мадрида. Без помощи извне республиканское правительство было обречено. Без преувеличения, весь СССР следил за испанской драмой. «В каждом доме Советского Союза висит карта Испании, и я сам видел, как в районах вокруг Москвы крестьяне оставляли работу и отказывались от еды, чтобы успеть на радиопередачу о событиях в Испании»[1250], - делился впечатлениями Фейхтвангер. На кону была вся новая политическая линия Москвы, связанная с созданием народных фронтов, заключением пактов с Францией и Чехословакией, столь критикуемая троцкистами всего мира. «Оставшись на позиции невмешательства, Сталину, Молотову, Литвинову пришлось бы очень скоро открыто признать: ошибались они, а их идеологические противники — Троцкий, Зиновьев, Каменев — оказались правы… Предавая Испанскую Республику, группа Сталина совершила бы политическое самоубийство»[1251].
Один из лидеров путчистов генерал Эмилио Мола 1 октября, выступая по радио, произнес слова, которые вошли в историю. Он поведал, что наступление на столицу будет вестись четырьмя колоннами, а правительственный центр Мадрида будет атакован пятой колонной. Мола скоро погибнет в авиакатастрофе, но понятие «пятая колонна» закрепится в политическом дискурсе.
Политика невмешательства французского правительства подверглась жесткой критике. Молотов говорил Димитрову: «Мы не свергаем правительство Блюма, но мы критикуем Блюма»[1252]. Париж смягчил контроль на пиренейской границе, но время было потеряно. 11 октября Молотов и Каганович согласуют со Сталиным заявление: «Главное снабжение мятежников оружием идет через Португалию и через португальские порты. Минимальной и притом совершенно неотложной мерой положить конец этому снабжению и нарушению соглашения о невмешательстве должно было явиться немедленное установление контроля над португальскими портами»[1253]. Но Сталин предлагает им гораздо более радикальный текст, который заканчивался фразой: «Не желая оставаться в положении людей, невольно способствующих несправедливому делу, правительство Советского Союза видит лишь один выход из создавшегося положения: вернуть правительству Испании права и возможности закупать оружие вне Испании»[1254].
Советские военные консультанты и военное снаряжение прибыли как раз вовремя, чтобы помочь правительству удержать Мадрид. Присланные из СССР 500 иностранных коммунистов образовали ядро добровольческой интербригады, общая численность которой колебалась от 30 до 50 тысяч бойцов — французов, немцев, итальянцев, поляков, американцев, англичан, бельгийцев, славян из Балканских государств[1255]. Помощь шла по самым разным каналам, и решения принимались мгновенно. 13 октября Ворошилов пишет Молотову и Кагановичу: «По решению Политбюро наша фирма приобрела у технического управления чехословацкой армии для друзей 10 000 винтовок, 10 миллионов патронов и дополнительно 170 пулеметов с 2 миллионами патронов… Аванс и аккредитив на всю сумму гарантирован чешским банком. Пароход предоставляется друзьями. Прошу согласия на всю сделку в целом». Танки и самолеты шли по контрактам с Мексикой. Расчеты осуществлялись во многом за счет депонированного в Госбанке СССР золотого запаса Испании. 4 февраля 1937 года Молотов, Ворошилов и Сталин отправляют послание испанскому премьеру Ларго Кабальеро: «Желаем Вам и испанскому народу победы над внутренними и внешними врагами Испанской республики. Считаем своим долгом и впредь помогать Вам по мере возможности»[1256].
Схватка за Испанию резко обострила отношения с фашистскими державами. 9 октября 1936 года на столы Сталина и Молотова легло донесение разведки, в котором говорилось: «Настроения партийных руководящих кругов во главе с Гитлером за последнее время направлены явно на подготовку к войне в сравнительно недалеком будущем… Никаких сдерживающих элементов, ранее все же влиявших на Гитлера, более не существует»[1257].19 октября в Берлин прибыл министр иностранных дел Италии зять Муссолини граф Чиано. В центре состоявшихся переговоров — сотрудничество в борьбе с большевизмом. 25 октября союзнические отношения между Римом и Берлином были оформлены протоколом. 1 ноября Муссолини дал название новому альянсу: «Ось Берлин — Рим»