Присутствовавший на процессе Фейхтвангер писал:
«Сами обвиняемые представляли собой холеных, хорошо одетых мужчин с медленными, непринужденными манерами. Они пили чай, из карманов у них торчали газеты, и они часто посматривали в публику… Если бы этот суд поручили инсценировать режиссеру, то ему, вероятно, понадобилось бы немало лет и немало репетиций, чтобы добиться от обвиняемых такой сыгранности: так добросовестно и старательно не пропускали они ни малейшей неточности друг у друга, и их взволнованность проявлялась с такой сдержанностью… Очень жаль, что в Советском Союзе воспрещается производить в залах суда фотографирование и записи на граммофонных пластинках. Если бы мировому общественному мнению представить не только то, что говорили обвиняемые, но и как они это говорили, их интонации, их лица, то, я думаю, неверящих стало бы гораздо меньше»[1265].
Кампания осуждения троцкистов продлилась не более трех дней, кульминационным пунктом был 200-тысячный митинг москвичей на Красной площади при 27-градусном морозе с ударными выступлениями Хрущева, Шверника и президента Академии наук Комарова. С начала февраля внимание прессы и общественности резко переключилось на юбилейные даты — Пушкина, Балакирева, Глинки, Бородина, архитектора Баженова, ученых Менделеева и Лебедева. 14 февраля вышло подписанное Молотовым и Сталиным постановление «О финансовых льготах колхозам и колхозникам, пострадавшим от недорода»[1266].
17 февраля перед началом заседания Политбюро к Молотову зашел Орджоникидзе, чтобы обсудить текущие дела, и они вместе отправились на ПБ. Рассматривались резолюции предстоявшего пленума по докладам Жданова о выборах, Сталина — о недостатках партийной работы, Ежова — о вредительстве и содокладам Орджоникидзе и Кагановича о вредительстве в тяжелой промышленности. Выступлений Молотова не планировалось. После заседания Орджоникидзе допоздна сидел в своем наркомате, дорабатывая постановление, затем уехал домой и через несколько часов застрелился[1267]. Кто-то говорит, что Орджоникидзе сначала не смог защитить своего брата Папулию, отвести репрессии от наркомата — его первый заместитель Пятаков был только что осужден на процессе. Молотов считал, что история с братом была решающей[1268]. В стране объявили траур, глава правительства первым произносил прощальную речь.
23 февраля собрался пленум ЦК. Молотову надо было не только его открывать и вести, но и делать содоклад о вредительстве в промышленности, пользуясь материалом, подготовленным Орджоникидзе. Пленум продолжался 11 дней. Сначала в течение трех из них обсуждали доклад Ежова о деле Рыкова и Бухарина, которые обвинялись в том, что «как минимум, знали о преступной, террористической, шпионской и диверсионной деятельности троцкистского центра, но скрывали это». Они были арестованы.
Молотов делал содоклад 28 февраля, обильно цитируя показания Пятакова, Дробниса, Тамма, Шестова на январском процессе, и приходил к выводу о том, что именно Пятаков был «главным организатором вредительско-шпионской работы преступной шайки в тяжелой промышленности». Но основной упор глава СНК сделал на необходимости не столько искать виновных, сколько делать правильные выводы, ответить на вызовы извне и изнутри повышением производительности, овладением новой техникой, улучшением подготовки кадров. А в заключение затронул международный аспект проблемы:
— Советский Союз соревнуется с капиталистической системой. Борьба приобретает все более крупный масштаб. Об остроте ее свидетельствуют многие меры, которые капиталистические страны принимают в подготовке новых войн. Вредительские шайки всех этих троцкистов и прочих — один из активнейших отрядов в этой подготовке. Забывать об этом, предаваться беспечности — значит забывать о своем первейшем долге перед народом, перед трудящимися… Пока есть время, мы должны использовать каждый момент для того, чтобы подтянуться на слабых участках, чтобы достичь производительности труда и технических норм наиболее развитых капиталистических стран[1269].
Резолюция, принятая пленумом 2 марта по содокладам Молотова и Кагановича, называлась куда более зловеще, чем звучали сами содоклады: «Уроки вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов». В целях ликвидации последствий этой деятельности наркоматы должны были в месячный срок разработать «методы разоблачения и предупреждения вредительства и шпионажа». От предприятий требовалось соблюдение технологических процессов, регулярный планово-предупредительный и капитальный ремонт оборудования, контроль за соблюдением условий охраны труда, переподготовка кадров[1270]. Сталин в своем выступлении 3 марта говорил в первую очередь о задачах парторганизаций, но тоже не обошел стороной тему бдительности:
— Чтобы построить Днепрострой, надо пустить в ход десятки тысяч рабочих. А чтобы его взорвать, для этого требуется несколько десятков человек, не больше… Стало быть, нельзя утешать себя тем, что нас много, а их, троцкистских вредителей, мало. Надо добиться того, чтобы их, троцкистских вредителей, не было вовсе в наших рядах[1271].
Прения по докладу отразили настрой партийной верхушки на расширение репрессий, и Сталину в заключительном слове пришлось даже охлаждать наиболее горячие головы:
— В речах некоторых товарищей сквозила мысль о том, что давай теперь направо и налево бить всякого, кто когда-либо шел по одной улице с троцкистом или кто когда-либо в одной общественной столовой с Троцким обедал. Это не выйдет, это не годится.
Резолюция, принятая по докладу Сталина, осуждала практику подмены партийными организациями хозяйственных органов, призывала возвратиться к чисто политической работе, отказаться от парадности, восстановить отчетность парторганов перед пленумами, по-новому строить работу с кадрами, провести их переподготовку[1272]. 6 марта страна узнала о прошедшем пленуме. Но немного. Было сообщено лишь об исключении из партии Рыкова и Бухарина, а также напечатана резолюция по докладу Жданова о выборах. Партийная печать наполнилась материалами о подготовке к выборам.
13 марта Политбюро утвердило важный правовой акт — «О прекращении производства дел о лишении избирательных прав граждан СССР по мотивам социального происхождения, имущественного положения и прошлой деятельности». 20 марта принимается решение ПБ: «Воспретить при выборах партийных органов голосовать списком. Голосование производить по отдельным кандидатурам, обеспечив при этом всем членам партии неограниченное право отвода кандидатов и критику последних. Установить при выборах партийных органов закрытое (тайное) голосование»[1273]. 28 апреля совместным постановлением СНК и ЦК «О работе угольной промышленности Донбасса» осудили «практику огульного обвинения хозяйственников, инженеров и техников, а также тактику огульных взысканий и отдачи под суд, применяемую и извращающую действительную борьбу с недостатками в хозорганах»[1274].
1937 год
Репрессии в первые месяцы 1937 года затрагивали преимущественно верхушку Наркомата внутренних дел, которую чистил Ежов. 3 февраля был арестован наркомвнудел Белоруссии Молчанов, ранее возглавлявший секретно-политический отдел НКВД. 11 февраля в Харькове арестовали Енукидзе, который в тот же день признался в заговорщицкой деятельности по делу «Клубок» и назвал соучастников — Тухачевского, Корка, Путну. 2 марта задержан заместитель начальника оперативного отдела НКВД Волович. Сведения о причастности к заговору против первых лиц государства руководителей спецслужб и армии — не шутка. Вот когда ситуация стала кардинально меняться, напоминая спускавшуюся с гор лавину.
Помощник начальника инженерных войск Уральского военного округа Вележев признал участие в троцкистской организации. От него был поручен компромат на командующего Уральским военным округом Гарькавого (брат жены Якира)[1275]. 11 марта Гарькавый был арестован. Из Парижа 17 марта пришла телеграмма от полпреда Потемкина, которую он направил после беседы с премьер-министром Даладье: «Из якобы серьезного французского источника он недавно узнал о расчетах германских кругов подготовить в СССР государственный переворот при содействии враждебных нынешнему советскому строю элементов из командного состава Красной Армии»[1276].28 марта Ежов выписал ордер на арест Ягоды, который признал связь с Енукидзе и Путной.
Пошла череда арестов руководителей НКВД и НКО, на которых давали показания их коллеги как на причастных к «кремлевскому делу» 1935 года. 29 марта арестован бывший секретарь коллегии НКВД Буланов. 1 апреля — Гай (Штоклянд), отвечавший в 1935 году за контрразведку в РККА, 3 апреля — начальник кремлевской Школы им. ВЦИК Егоров, 11 апреля — заместитель Ягоды Прокофьев. Гай и Прокофьев дали показания на Тухачевского, Уборевича, Корка, Шапошникова, Эйдемана, указав на их связь с Ягодой.
Политбюро 14 апреля приняло постановление: «1. В целях подготовки для Политбюро, а в случае особой срочности — и для разрешения вопросов секретного характера, в том числе и вопросов внешней политики, создать при Политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Сталина, Молотова, Ворошилова, Кагановича Л. и Ежова. 2. В целях успешной подготовки для Политбюро срочных текущих вопросов хозяйственного характера создать при Политбюро ЦК ВКП(б) постоянную комиссию в составе тт. Молотова, Сталина, Чубаря, Микояна и Кагановича Л.»