[1431]. Громили помещения общества «Франция-Россия», избивали его активистов, из его правления вышли все члены.
Хрущев сам не был в восторге от реакции на его речь, последовал испуганный отскок. 5 апреля редакционная статья в «Правде» негодовала, что «отдельные гнилые элементы под видом осуждения культа личности пытаются поставить под сомнение правильность политики партии», хотя она во все периоды истории «была и остается ленинской политикой»[1432]. Решением ЦК был распущен ряд парторганизаций, в которых слишком откровенно обсуждали решения XX съезда, начали сажать за «антисоветские высказывания» — в духе доклада. Однако загнать джинна обратно в бутылку было уже невозможно, да это и не отвечало интересам Хрущева.
Он обострял конфликт с Молотовым. 13 апреля на заседании Президиума ЦК министр представил новые предложения МИДа по разоружению и сокращению вооружений. Все обсуждение свелось к реплике Хрущева:
— Неприемлемо, дубово, основы нет, только идея. Неприемлем. МИДу, Молотову самому переработать на основе обмена мнениями[1433].
Но главным орудием против Молотова продолжала оставаться Югославия. Закончился срок пребывания в Москве посла Видича. На прощальном ужине впервые в советской дипломатической истории появилось первое лицо. Уходя, Хрущев передал для Тито книжечку с текстом секретного доклада:
— Он прочтет ее с интересом. Думаю, что и вы, югославы, вряд ли бы лучше написали[1434].
18 апреля было опубликовано сообщение о прекращении деятельности Коминформа с коротким пояснением о том, что братские партии найдут новые полезные формы для установления контактов. Хрущев им пожертвовал, чтобы не омрачать дружбу с Тито. На следующий день в Белград было отправлено письмо Хрущева с приглашением Тито прибыть в Москву 1 июня. 25 мая Президиум ЦК рассматривал мероприятия в связи с его приездом. Молотов предлагал в ходе переговоров обратить внимание на позицию Белграда по вопросам взаимоотношений социалистического и капиталистического лагеря, сотрудничества с другими компартиями. В ответ прозвучала жесткая отповедь Хрущева:
— Нас огорчает, что за время после пленума Молотов не изменился.
На следующий день на Президиум был внесен вопрос «О назначениях по Министерству иностранных дел», при обсуждении которого говорил только Хрущев:
— У Молотова плохо идет с МИДом, он слаб как министр иностранных дел. Молотов — аристократ, привык шефствовать, а не работать. Товарища Молотова освободить от обязанностей министра иностранных дел.
В тот день решение не было принято, отложили на два дня. 28 мая слово взял Сабуров, заговоривший о «разрыве между решениями Президиума ЦК и линией МИДа».
— Я искренне и честно выполняю решения ЦК, — возразил Молотов.
— Внутри страны это может быть встречено не очень хорошо, — вступился Каганович. — Это будет болезненно. Назначить Шепилова первым замом, имея в виду сделать его министром.
В схожем ключе выступил Булганин.
— Половинчатое решение ничего не даст, — возражал Маленков. — Сейчас решить этот вопрос, не держать в неопределенном положении МИД.
Первухин предлагает Суслова. За Молотова вступается Ворошилов. Но затем слово взяли кандидаты в члены Президиума, дружно выступившие за отставку Молотова. Хрущев подводит итоги:
— Молотов после смерти Сталина твердо стоит на старых позициях — завинчивать. Кроме лордства ничего нет за ними. Колхозного вопроса товарищ Молотов не понимает. Не совсем правильно, что существует мнение насчет авторитета Молотова.
Вроде бы Хрущев предложил обсудить вопрос еще раз — «в полном составе»[1435]. Но никакого другого раза не было. 1 июня, за день до приезда Тито, отставка была оформлена. На освободившуюся должность был назначен Дмитрий Шепилов, до того дипломатической работой не занимавшийся. «Это было сенсацией для иностранных наблюдателей, которые считали это “подарком” для Югославии»[1436], — писал Рой Медведев. Хейтер вспоминал: «Когда Молотов ушел с поста министра иностранных дел в мае 1956 года, большинство послов в Москве сожалели об этом; мы чувствовали, что когда имеем с ним дело, то занимаемся реальными вещами»[1437]. Авторитет Молотова в тот момент в мире по-прежнему был высок. Вышедшая в 1956 году в Англии из-под пера Бернарда Бромаджа популярная биография Молотова в течение года выдержала восемь изданий.
И один в поле…
Теперь, когда Молотов не был главой МИДа и его влияние в руководстве было минимизировано, казалось бы, никто уже не мешал Хрущеву добиваться крупных внешнеполитических успехов. Только они никак не приходили. Даже визит Тито, ради которого Молотова убрали, если и был чьим-то успехом, то вряд ли СССР или Хрущева.
Такого приема не удостаивался никто в истории нашей страны — ни до, ни после. На Киевском вокзале Тито встречало советское руководство в полном составе. Для приветствия кортежа, который открывал кабриолет с махавшими руками Тито, Хрущевым и Ворошиловым, на улицы Москвы был выстроен миллион человек. Поселили Тито в доме приемов на Спиридоновке, где до этого не селили никого. В честь Тито 5 июня Булганин дал торжественный завтрак в Большом Кремлевском дворце. Тост председателя Совета министров СССР звучал так: «За друга, за ленинца, за нашего боевого товарища!»[1438] Вечером Тито дал в своей резиденции ужин, на котором был весь Президиум ЦК, произносивший тосты. Заставили сказать и Молотова[1439].
Этот день для него мог бы стать действительно одним из самых черных в жизни. Если бы не одно радостное событие. Поздно вечером ему сообщили, что в роддоме на улице Веснина, в двух шагах от МИДа, Светлана родила мальчика. Долгожданного внука. Имя ему было подобрано давно — Вячеслав. Мальчик родился большой — 4,5 килограмма.
Тито меж тем осмотрел столицу, съездил в Ленинград, а затем в компании Хрущева и Микояна направился в Сталинград, Краснодар, Новороссийск и Сочи. Призывы примкнуть к СЭВу или к Варшавскому договору Тито проигнорировал. Обещал только не вести боевых действий против соцстран в случае их войны с Западом. Сразу после его отъезда Хрущев назвал Югославию «троянским конем, с помощью которого западные империалисты хотят разрушить социалистический лагерь»[1440].
Отношения с Западом с уходом Молотова тоже, мягко говоря, не улучшились. Если были намерения подать этим жестом, как и разоблачением Сталина, сигнал к смягчению напряженности, то эффект был прямо противоположным. Предложение о советско-американском саммите было отвергнуто и, как считает Таубман, «одной из причин сопротивления Даллеса стал секретный доклад Хрущева. Если, как полагал американец, одной из причин советских реформ стала жесткая позиция Америки, то давление следовало продолжать». Разведывательные полеты американских самолетов У-2 над территорией СССР стали регулярными — по несколько раз на неделе[1441]. Даллес сетовал на то, что Москва ограничивает справедливую критику преступлений Сталина внутренней политикой. Тогда как преступления против всего человечества, связанные с порабощением стран Восточной Европы, были ничуть не менее чудовищными, а потому необходимо восстановить их суверенитет.
В Польшу сведения о XX съезде пришли одновременно с известием о смерти Берута. Для участия в его похоронах в Варшаву прибыл Хрущев, в присутствии которого пленум ПОРП принял решение ознакомить все парторганизации с секретным докладом. Реакция была острой: повсеместно обвиняли СССР в провале Варшавского восстания, в расстреле польских офицеров в Катыни, требовали вывода из Польши советских войск. Начались демонстрации с лозунгами «Долой коммунизм!», переросшие в столкновения с силами правопорядка. 70 человек убили, 500 ранили. Через месяц проходил VII пленум ПОРП, на котором потребовали не просто восстановить в партии ранее арестованного за правый национализм Гомулку, но и сделать его руководителем партии. В этой обстановке Молотов понадобился Хрущеву для переговоров с польским руководством в Варшаве. В результате острейших споров на повышенных тонах лидеры СССР удовлетворились обещаниями сохранить социалистический выбор и не выходить из Варшавского договора. Марш советских танков на Варшаву, который организовал польский министр обороны Рокоссовский, был остановлен. Форум польских коммунистов избрал Гомулку первым секретарем и забаллотировал Рокоссовского при выборах в ЦК.
Польский пример и американские спецслужбы вдохновили венгров. Ракоши и Хегедюш оказались под огнем критики как ретрограды со стороны сторонников Имре Надя. 23 октября в Будапеште состоялась 100-тысячная студенческая демонстрация, переросшая в антиправительственное вооруженное восстание. Заседание Президиума ЦК КПСС проходило, когда в столице Венгрии начался штурм здания радио и сносили памятник Сталину. Хрущев высказывался за ввод войск, его поддерживал Булганин, возражал Микоян.
— Руками Надя Венгрия расшатывается. За ввод войск, — отрезал Молотов.
К этому мнению присоединились Каганович, Первухин, Жуков, Суслов, Сабуров, Шепилов, Кириченко. Вызванный на заседание Ракоши тоже не видел альтернативы вводу советских войск[1442]. Ночью по приказу Жукова были подняты по боевой тревоге пять дивизий, дислоцированных в Венгрии, Румынии и в Прикарпатском военном округе. В ночь на 24 октября без согласования с Москвой было сформировано новое правительство во главе с Надем, который объявил о ликвидации однопартийной системы, выходе из Варшавского договора, потребовал вывода советских войск. Президиум ЦК был поставлен перед