На самом деле — пенсию повысили с 250 до 300 рублей. А дачу действительно перевели на полное государственное обеспечение — Молотов больше не платил за пользование ею. Кастрюли, сковородки и посуда приобрели статус госимущества и при необходимости подлежали бесплатной замене. Домработница Таня стала госслужащим в должности поварихи и стала получать зарплату в конторе поселка. Теперь дед шиковал. Каждый год на день рождения он дарил мне 100 рублей, что для студента было сумасшедшими деньгами. В финансовых вопросах он всегда был предельно скрупулезен. Даже когда брал в долг у моих родителей, отдавал все до копейки, несмотря на сопротивление и возражения.
Смиртюков встретил Молотова на похоронах Булганина в 1975 году. «Он стоял в сторонке один. Я подошел, говорю: “Вячеслав Михайлович, давайте подойдем ближе, простимся”. Он был очень тронут этим проявлением внимания»[1570].
Тогда же с ним встретился Владимир Ерофеев: «Вид у него был действительно неплохой, посвежевший, даже с румянцем. Я поинтересовался, чем он занимается, пишет ли что-нибудь? Он рассказал о своем распорядке дня. Встаю рано, в полседьмого утра, по-стариковски не спится. Завтракаю и гуляю по лесу часа полтора. Потом сажусь работать до обеда, обедаю всегда в час дня. Затем минут на 30–40 ложусь поспать, после чего опять гуляю и снова работаю до вечера. Ну, а там смотрю телевизор, читаю и выхожу перед сном немножко проветриться. Спать ложусь в одиннадцать часов, в постели читаю беллетристику, как привык это делать всю жизнь, даже когда работал»[1571]. Прогулки были длительными — по асфальтовым дорогам и по лесу — и продолжались менее часа только тогда, когда температура опускалась ниже минус тридцати.
Продолжал очень пристально следить за текущей политикой. Сильно переживал по поводу революционных боев, которые вели коммунисты и другие левые силы в различных уголках Земли. Много в его записках о войне США в Индокитае: «Вьетнам — непобедим, так как здесь самоотверженно борющийся за свою национальную и социальную свободу народ опирается на великую поддержку социалистических стран и на активное сочувствие всего прогрессивного человечества. Несмотря на все огромные богатства и военное могущество, американский империализм терпит все новые позорные поражения в сравнительно небольшой стране — Вьетнаме, да и во всем Индокитае, приближаясь здесь к своему неизбежному поражению»[1572]. Возмущался, когда при нем кто-то говорил о ненужности оказания помощи Вьетконгу: «Мещанская точка зрения. Те же дерутся за нас больше, чем даже за себя! Они гибнут. А с точки зрения ослабления империализма, который для нас наиболее опасный враг, они делают колоссальное дело… Пример Вьетнама для всего мира: если такой маленький Вьетнам может, благодаря помощи друзей, против американского империализма стоять, чего же Советскому Союзу бояться? Только своей беспомощности, расхоложенности, распущенности»[1573].
Любители слушать зарубежные голоса (Молотов не относился к их числу) нередко рассказывали, как в разных передачах и в хвост, и в гриву ругали его и Сталина.
— Было бы хуже, если б хвалили, — отвечал Молотов[1574].
Переживал за судьбу социализма в Чехословакии. «То, что в Чехословакию ввели войска — правильно, и многие это поддерживают, но поддерживают с великодержавных позиций, а я — с коммунистических… Я думаю, как бы у нас такого не было. Ибо сейчас мы находимся в глубокой экономической яме. Выход из нее — не повышение цен. Я думаю, надо менять социальные отношения. Начать с партмаксимума для коммунистов»[1575].
Болел за успехи правительства Сальвадора Альенде в Чили и скорбел по поводу его героической гибели от выпестованных американцами пиночетовских путчистов в 1973 году. Всей душой сочувствовал португальской революции роз 1974 года. Переживал за Анголу, которая с кубинской помощью боролась не только за свою независимость от Португалии, но и за свободу Южной Африки. Социалистические эксперименты в развивающихся странах одобрял, но понимал их ограниченность:
— Конечно, это еще только разговоры о социализме, это не настоящий социализм[1576].
В 1970-е годы Молотов писал по-крупному: по теории социализма, о путях возвращения партии на рельсы марксизма-ленинизма. Большим недостатком в деятельности партии он считал отсутствие каких-либо дискуссий по основным проблемам строительства социализма. Сам же он по-прежнему был настроен оптимистично в отношении триумфа социализма в исторической перспективе. «Становится все очевиднее, что капитализм теряет почву под ногами, что капитализм изжил себя, гниет на корню. Капиталистические монополии и поддерживаемые ими капиталистические государства продолжают распоряжаться огромными богатствами, награбленными путем безжалостной эксплуатации трудящихся, а также путем империалистических войн, грабежа колоний и зависимых стран, продолжая и дальше увеличивать накопления богачей, миллионеров, миллиардеров. Капитализм, однако, не может ничего положительного противопоставить тем растущим достижениям в раскрепощении жизни трудящихся, в улучшении быта широких масс, которые за короткое время достигнуты в странах социализма и продолжают расти, несмотря на все препоны со стороны господствующих классов стран империализма». В достижениях СССР и стран народной демократии, росте Китая, успехах национально-освободительного движения, деколонизации, увеличении числа стран соцориентации Молотов видел признаки подъема мирового социализма.
Для продвижения к коммунистическому обществу он считал необходимым решение двух основных задач, сформулированных Марксом и Лениным, — ликвидацию классовых различий и изживание товарно-денежных отношений. «О чем говорит существование в СССР двух общественных классов — рабочего класса и колхозного крестьянства, если иметь в виду экономическую сторону вопроса? О том, что в Советском государстве сегодня не один, а два вида собственности на средства производства… Только продукция государственных предприятий полностью поступает в распоряжение государства и распределяется в том порядке, который устанавливается государством. В отношении продукции колхозов и личного хозяйства колхозников дело обстоит по-другому. Продукция, произведенная колхозами, — собственность колхозов. При наличии двух видов собственности на средства производства социалистическое планирование, распространяющееся на все государство, еще не может полностью охватывать народное хозяйство. Это означает, что социализм еще не вполне достроен…
Не следует недооценивать того очевидного факта, что при товарно-денежных отношениях создается благоприятная почва для оживления, а то и для усиления таких антисоциалистических тенденций в обществе, как мелкобуржуазное стяжательство и разные потуги к личному обогащению, как спекуляции и изворотливое взяточничество, как всякие хищения и иные способы наживы за счет государства и общественного хозяйства — хотя всему этому не должно быть места в социалистическом обществе. Эти антисоциалистические явления и наблюдающееся кое-где их усиление в свою очередь “подогревают” и оживляют такие, далеко еще не изжитые остатки старого государственного аппарата, как бюрократизм и бездушное отношение к нуждам простых людей, как погоня за “теплыми местечками”, как еще столь живучий карьеризм, особенно в кругах, пристроившихся по-мещански зажиточно и пользующихся некоторыми материальными привилегиями. И все это — несмотря на то, что в социалистическом государстве такие факты признаны нетерпимыми.
Мы вплотную подошли к тем годам, когда должны быть поставлены во весь рост задачи подготовки и постепенного осуществления ликвидации классов в нашей стране. Разумеется, для этого потребуется не одно десятилетие. Но дальнейшее откладывание начала решения этих задач не может быть оправданно. Ныне именно эта основная политическая установка, выраженная в ленинской формуле “социализм есть уничтожение классов”, — эта установка определяет генеральный курс ленинской политики нашей партии».
В декабре 1977 года (редкий случай!) кто-то отреагировал на письмо Молотова. В журнале «Коммунист» он прочитал, будто Ленин писал о развитом социализме. Написал в журнал и был несказанно удивлен, когда ему позвонил главный редактор Косолапов:
— Надо поговорить.
— Пожалуйста.
Прислал машину, которая доставила в редакцию.
— Он сказал, что я прав, возразить мне нечего, — говорил дед. — Ленин действительно этого не говорил, но мы же с вами коммунисты и понимаем политику партии. К сожалению, вы понимаете, я не могу напечатать ваше письмо.
Чувствуя всю иронию ситуации, исключенный из партии Молотов не мог не согласиться.
— Я не настаиваю, но народ обманывать нельзя[1577].
Итоги XXV съезда и доклад на нем Брежнева Молотова не сильно впечатлили:
— Отсутствие всякого присутствия. Доклад у него составлен, по-моему, неплохо, грамотно, но слишком много самодовольства, хвастовства. Отсутствие перспективы. Я послал большую бумагу Брежневу — сто семьдесят страниц — с изложением своей точки зрения по всем основным вопросам — о диктатуре пролетариата, о международных делах, о культе личности, о Хрущеве — все изложил.
И этот, и последующие его труды, как и предыдущие, оставались без ответа. Молотов замечал, что появляется новый культ: в теоретических трудах, в тезисах к Первомаю или к годовщине Октября упоминались уже только две фамилии — Ленина и Брежнева. Конечно, серьезную аллергию у Молотова вызывала практика награждения Генерального секретаря многочисленными орденами и медалями, как советскими, так и иностранными.