[198]. Но формально он пошел на повышение и 24 июля стал заместителем председателя Совнаркома, а также (вместо Молотова) — председателем Комитета Обороны при СНК.
По итогам Зимней войны, отмечал Василевский, «особое внимание обращалось на подготовку войск к действиям в сложных условиях, на штабную подготовку командиров частей и соединений, работников штабов. Увеличилось число учений и маневров»[199]. В армии были восстановлены дореволюционные офицерские звания. Был принят новый дисциплинарный устав, восстановлены старые ритуалы и формы приветствия, включая отдачу чести. Освобождены до четырех тысяч арестованных во время чисток военнослужащих, среди них был и полковник Константин Рокоссовский.
Продолжалась военизация производства. Указом Президиума Верховного Совета от 26 июня были запрещены увольнения по собственному желанию, а увольнение за прогулы было заменено уголовной ответственностью. Страна перешла с семичасового на восьмичасовой рабочий день, с «непрерывки» на традиционную рабочую неделю, что сокращало количество выходных в месяц с пяти до четырех. Постановление от 12 октября наделяло руководителей промышленных наркоматов правом переводить рабочих и их семьи с одного предприятия на другое со сменой места жительства[200]. На шестой сессии Верховного Совета Молотов не только говорил о внешней политике. Он внес на утверждение новую структуру наркоматов и их руководителей, а также предложил изменения в бюджет: военные расходы резко возрастали, доходя до половины его расходной части.
…После подписания мирного договора СССР с Финляндией в Лондоне и особенно в Париже еще долго не могли успокоиться. Завершение подготовки к уничтожению кавказских нефтеразработок «путем неожиданного нападения всеми французскими и английскими военно-воздушными силами» предусматривалось к 15 мая[201]. Однако эти планы стали менее актуальными после того, как германские войска 9 апреля вторглись в Данию и Норвегию. Шуленбург в тот день появился у Молотова и оповестил, «что Англия и Франция решили использовать территорию Северных стран в военных целях против Германии».
— Видимо, Англия слишком далеко зашла в отношении нарушения нейтралитета Норвегии и Дании, — согласился Молотов[202].
«Странная война» закончилась. У берегов Норвегии развернулись настоящие бои между английскими и немецкими военно-морскими и военно-воздушными силами. У Москвы, полагаю, не было оснований для расстройства, особенно с учетом того, что исчезли шансы на сговор Германии с Англией и Францией. Тот англо-франко-польский экспедиционный корпус, который должен был воевать с СССР в Финляндии, был высажен в Северной Норвегии, где сражался больше месяца, но потерпел поражение. А затем Гитлер пошел на Запад. 10 мая Шуленбург информировал Молотова о вступлении немецких войск на территорию Бельгии, Голландии и Люксембурга. Предсовмина был немногословен:
— Не сомневаюсь в том, что немецкие войска сумеют защитить Германию. Союзники окажутся в трудном положении[203].
Такой поворот событий окончательно положил конец планам Англии и Франции напасть на СССР, тем более что в тот же день им объявила войну Италия. Сталин и Молотов полагали, что Германия начинает увязать в длительной позиционной войне, и основания для таких надежд были. «Франция обладала самой сильной сухопутной армией и самыми крупными бронетанковыми силами в Западной Европе», — подтверждал генерал Гейнц Гудериан. А линию Мажино он характеризовал как «самый прочный укрепленный рубеж в мире»[204]. В Англии на место умиротворителя Чемберлена пришел Черчилль, сразу же пообещавший:
— Я могу предложить вам только кровь, тяжелый труд, слезы и пот[205].
Но в Париже и Лондоне оказались совершенно не готовы к очередному немецкому блицкригу. 14 мая немецкие танковые части прорвали линию Мажино. Англо-французские соединения были прижаты к Ла-Маншу в районе Дюнкерка и 31 мая с большими потерями эвакуировались в Великобританию. Пересмотр политики западных стран в отношении Москвы быстро встал на повестку дня. Левого лейбориста Криппса решили отправить в СССР в качестве спецпредставителя британского правительства с задачей «испробовать все, что может создать трещину в советско-германских отношениях»[206]. 25 мая Молотов дал понять, «что поворот в отношениях было бы правильно ознаменовать возвращением в Москву посла с полномочиями вести переговоры». После этого Криппс назначается «чрезвычайным и полномочным послом со специальной миссией». 12 июня в Москву прибыл новый французский посол Лабонн. Через два дня он встретился с Молотовым и заявил о заинтересованности «обменяться мнениями относительно средств защиты европейского равновесия сил, нарушенного французскими военными неудачами». Глава Совнаркома, напомнив исключение СССР из Лиги Наций, поддержку Финляндии, приостановку торговых и политических отношений, заявил, что «позиция Советского Союза определяется договорами, заключенными им с другими странами, и политикой нейтралитета, о которой было заявлено в начале европейской войны»[207]. Обмен мнениями не исключался.
Криппса Молотов принял 14 июня.
— В Англии теперь новое правительство, и оно имеет другие взгляды на отношения с СССР, — заявил Криппс.
— Поживем — увидим, — ответил Молотов.
Криппс предложил начать улучшение экономических связей. Молотов согласился, но отметил, что препятствия до сих пор чинились именно английской стороной, и указал на задержание англичанами кораблей «Селенга» и «Маяковский».
Москва была не против сотрудничества с Лондоном, но не безоглядно. В своей телеграмме о встрече с Молотовым Криппс писал: «Единственным аргументом, который мог бы побудить его занять в этот последний час жесткую позицию, было бы ясное, четкое заверение США о сотрудничестве и поддержке»[208]. Однако администрация Рузвельта подобных заверений предпочла не делать. Кроме того, британская сторона тут же организовала ряд «утечек» о переговорах, которые в сообщениях английской прессы приняли форму обсуждения идеи создания под руководством СССР «пакта между Румынией, Югославией и Турцией» с целью «оказать сопротивление германской и итальянской агрессии на восток». Цель Лондона — стравить Москву с Берлином оставалась неизменной, и ТАСС пришлось давать опровержения[209].
22 июня Франция капитулировала. Спешно сформированное правительство Петена подписало в Компьене акт о капитуляции. В Кремле никак не рассчитывали на то, что Франция падет столь стремительно и бесславно. Молотов констатирует:
— Ясно, что дело здесь не только в плохой военной подготовке, хотя эта причина стала общеизвестной. Не малую роль сыграло здесь также то обстоятельство, что французские руководящие круги — не в пример Германии — слишком легкомысленно отнеслись к вопросу о роли и удельном весе Советского Союза в делах Европы. Перед народом Франции стоят теперь тяжелые задачи залечивания ран, нанесенных войной, а затем и задачи возрождения, которое, однако, невозможно осуществить старыми методами[210].
Рушилась одна из основных установок Сталина и Молотова — на длительное противостояние двух империалистических блоков. Но при этом значение СССР, оставшегося единственным противовесом Германии на континенте, в мировой политике осязаемо выросло. В Лондоне сочли, что настало время попытаться серьезно говорить с Москвой. В утвержденном кабинетом послании британского премьера ключевыми были слова: «В настоящее время проблема, которая стоит перед всей Европой, включая обе наши страны, заключается в следующем: как будут государства и народы Европы реагировать на перспективу установления германской гегемонии над континентом»[211]. 1 июля Сталин и Молотов около трех часов разговаривали с Криппсом, что само по себе явилось важным моральным стимулом поддержки англичан в трудную минуту. Суть беседы британский посол удачно суммирует в нескольких фразах: «Сталин полагается на наше господство на морях, способное предотвратить установление Германией господства в Европе, по крайней мере, до тех пор, когда Советский Союз будет подготовлен. Он намерен относиться к нам дружественно и не быть бесполезным в нашей борьбе с Германией при условии, если мы также желаем быть полезными доступным для нас образом. Но он не сделает открыто ничего такого, чтобы раздражать Германию в настоящее время или чтобы разорвать свое соглашение с ней»[212].
Ничто так не раздражало Германию, как сам факт англо-советских переговоров, и поэтому их предварительным условием была полная конфиденциальность. Однако детали встречи со Сталиным, ставшие известным слишком многим в Лондоне, вновь попали в печать. Криппс был в отчаянии. Не дремали и немцы. В начале июля они предали гласности захваченные ими во Франции документы с детальными англо-французскими планами (с участием Турции) нападения на Советский Союз на юге и на севере. Диалог сорвался. Чтобы избежать конфликта с немцами, Кремль решил в общих чертах информировать их о беседе с Криппсом, что Молотов и сделал 13 июля. Шуленбургу была вручена бумага, смысл которой сводился к тому, что Англия относится к Германии как к противнику в войне, тогда как СССР продолжает придерживаться нейтралитета.
События во Франции заставили форсировать решение вопроса с прибалтийскими государствами, где сохранялись правительства, проявившие нелояльность Москве во время советско-финляндской войны и поддерживавшие крепнувшие контакты с гитлеровским руководством. В Балтийской Антанте советские дипломаты видели опасность создания «тайного военного союза между тремя Балтийскими странами, который направлен против СССР»