[330], — писал Георгий Жуков. Как отмечал Мерецков, «вновь назначенные командующие, командиры и начальники штабов в своем абсолютном большинстве обладали высокими качествами; многие из них приобрели опыт в боевых действиях в Испании, на Халхин-Голе и в Финской кампании»[331]. Насколько лучше справились бы с управлением войсками репрессированные военачальники времен Гражданской войны — проверить невозможно.
Ассигнования на оборону выросли с 40 миллиардов рублей и 25,6 процента от бюджета страны в 1939 году до 56 мил лиардов (32,6 процента) в 1940-м и 71 миллиарда (43,4 процента) — в 1941 году[332]. «Перед войной ежегодный прирост продукции всей промышленности равнялся в среднем 13 процентам, а оборонной индустрии — 39 процентам»[333], — отмечал маршал Тимошенко. К лету 1941 года на Урале, в Поволжье, Западной и Восточной Сибири была размещена почти шестая часть всех военных заводов страны. По некоторым видам вооружения и боеприпасов они производили свыше трети продукции всей оборонной промышленности[334]. К 1 июня 1941 года на вооружении у Советского Союза находилось 23 106 танков, из них 18 691, или 80,9 процента, были новыми либо не нуждались в ремонте. «В последние годы широко обсуждалась проблема “устарелости” советских танков в тактико-техническом отношении. При этом, как правило, преувеличивалось качество немецких танков (Т-3), тогда как качество советских танков серии БТ преуменьшалось»[335], —пишет Самуэльсон. Проблема заключалась в другом. Как объяснял Георгий Жуков, «для полного укомплектования новых мехкорпусов требовалось 16,6 тысячи танков только новых типов, а всего — около 32 тысяч танков. Такого количества машин в течение одного года практически взять было неоткуда, недоставало и технических, командных кадров»[336]. Да и проблемы с качеством тоже были.
Артиллерийские системы ставились на поток в ускоренном порядке. На вооружение была принята БМ-13 — «катюша», что ликвидировало немецкую монополию на системы залпового огня. Мельтюхов считает, что «говорить о превосходстве немцев в качестве артиллерии нет никаких оснований. Другое дело, что артиллерийские части вермахта имели боевой опыт и отработанное взаимодействие с другими родами войск на поле боя»[337]. В 1940 году производство боеприпасов скачкообразно выросло, составив 43 миллиона снарядов, мин и авиационных бомб, с января по июнь 1941 года рост их производства составил 66 процентов[338].
К началу войны «Советский Союз по мощности авиазаводов превосходил Германию»[339]. В СССР были известны все новинки германского авиапрома. А вот немцы о наших знали далеко не всё. Авиаконструктор Яковлев утверждал: «Для Германии многие наши самолеты были полной неожиданностью. Немцы и не подозревали о наличии у нас таких истребителей, как МиГи, “Лавочкины” и Яки и тем более штурмовиков Ильюшина… В результате решительных, целеустремленных усилий за короткий промежуток времени, всего за полтора года, наша авиация была качественно обновлена. Теперь дело оставалось за количеством… Пока что в Военно-Воздушных Силах подавляющее большинство боевых самолетов было старых марок. Но таких машин имелось у нас много, и это успокаивало»[340]. У СССР был достойный флот. «Мы имели к 1941 году около 600 боевых кораблей, — писал адмирал Кузнецов. — На разных морях плавало 3 линкора, 7 крейсеров, 59 эсминцев, 218 подводных лодок… На Севере и Дальнем Востоке наш флот был численно невелик, но на Черном и Балтийском морях советские подводные и надводные силы значительно превосходили по своей ударной мощи флоты других государств на этих же театрах»[341]. Существенного качественного превосходства ни по одному из компонентов вооружений у Германии и пришедшей с ней объединенной Европы не было. «Период же с 1939 до середины 1941 года характеризовался в целом такими преобразованиями, которые дали Советской стране блестящую армию и подготовили ее к обороне»[342], — полагал Георгий Жуков.
Создавалась система оборонительных сооружений на новых рубежах, которую называли «линией Молотова», — она протянулась примерно на 300 километров западнее прежней границы. На строительстве двадцати новых укрепрайонов трудилось ежедневно 140 тысяч человек. Первые УРы на 45 тысяч человек должны были быть готовы к 1 июля, остальные — на 73 тысячи — в октябре. Строительные организации сталкивались с целым букетом проблем: безумные темпы в условиях изначального отсутствия там складского и подсобного хозяйства, баз горючего, жилья для строителей и советских денег в обращении, при нехватке бетона, леса, колючей проволоки. Отсюда — решение демонтировать старую линию и передвинуть орудия на новую, которое принял Сталин. «К сожалению, хотя чисто строительные работы к началу Великой Отечественной войны были в основном завершены, артиллерийское и инженерное оборудование построенных укреплений не было закончено. Например, только в 35 процентах дотов удалось установить орудия и пулеметы»[343].
Профилактирование «пятой колонны» продолжилось. «20 августа 1940 года Рамон Меркадер ликвидировал Троцкого… Нам удалось не просто обезглавить троцкистское движение, но и предопределить его полный крах»[344], — писал Судоплатов. В Западной Украине и Западной Белоруссии, прибалтийских государствах, Молдавии шла ускоренная и жесткая унификация государственного устройства по советским лекалам. С присоединенных территорий шли депортации по классовому признаку, направленные против представителей бывшей элиты.
Могли бы сделать больше для подготовки к войне? Молотов отвечал: «Мы же отменили 7-часовой рабочий день за два года до войны! Отменили переход с предприятия на предприятие рабочих в поисках лучших условий, а жили многие очень плохо, искали, где бы получше пожить, а мы отменили. Никакого жилищного строительства не было, а строительство заводов колоссальное, создание новых частей армии, вооруженных танками, самолетами… Перед войной мы требовали колоссальных жертв — от рабочих и от крестьян. Крестьянам мало платили за хлеб, за хлопок и за труды — да нечем платить-то было!.. На пушки денег не хватало!.. Ну, может быть, на пять процентов больше можно было сделать, но никак не больше пяти процентов. Из кожи лезли, чтобы подготовить страну к обороне, воодушевляли народ: если завтра война, если завтра в поход, мы сегодня к походу готовы!»[345]
Шла активная морально-политическая подготовка. Литература обратилась к теме защиты Отечества. Кинематограф выдал серию историко-патриотических кинолент, прямо готовивших народ к схватке с беспощадным врагом. С февраля 1939 года Всесоюзное радио регулярно передавало «Военно-исторический календарь», включавший рассказы о полководцах, репортажи из музеев, беседы на исторические темы. Миллионы прошли подготовку в Обществе содействия обороне и авиационно-химическому строительству (Осоавиахим). Широкое распространение получили массовые движения по сдаче норм на оборонные значки.
«Так почему же прозевали немецкое нападение?» — не унимались собеседники Молотова. Разведывательная информация поступала на стол руководства по пяти основным линиям — Разведуправления НКО, Наркомата ВМФ, 1-го управления НКГБ, Наркомата иностранных дел и Коминтерна. Кроме того, перехватом и дешифровкой документов иностранных посольств в Москве занимался НКВД. Ручеек развединформации в марте превратился в поток. Но при этом донесения напоминали меню, из которого Сталин и Молотов должны были сами делать выводы. Рапорты начальника Разведуправления НКО Голикова фиксировали массовое перемещение войск к советским границам. В них говорилось, что наиболее вероятным сроком начала действий против СССР будет момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира. Было много информации о наличии в Берлине влиятельных кругов, выступающих против войны, которые заставляли Гитлера склониться к идее долговременного сотрудничества с СССР.
А как же насчет предупреждений будущих союзников? Уоллес сообщил Уманскому 1 марта, что германские военные планы заключаются в том, чтобы «после достижения победы над Англией» напасть на СССР. Знаменитое предупреждение Черчилля, о котором так много шума, звучало так: «Я располагаю достоверными сведениями от надежного агента, что, когда немцы сочли Югославию пойманной в свою сеть, то есть после 20 марта, они начали перебрасывать из Румынии в Южную Польшу три из своих пяти танковых дивизий. Как только они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше превосходительство легко поймет значение этих фактов»[346]. И что нового узнали из этого Сталин и Молотов? Когда Черчилль заговорит об этом письме Сталину во время их первой личной встречи в августе 1942 года, советский лидер с трудом его вспомнит, а потом скажет: «Мне не нужно было никаких предупреждений. Я знал, что война начнется, но я думал, что мне удастся выиграть еще месяцев шесть или около того»[347].
Даже самый надежный источник — «Красная капелла» — неоднократно сообщал противоречивые данные о намерениях гитлеровского руководства и сроках начала войны. «Старшина» — старший лейтенант штаба германской авиации Харро Шульце-Бойзен и «Корсиканец» — старший советник Министерства хозяйства Германии Арвид Харнак 4 апреля утверждали, что до начала войны нужно ожидать германского ультиматума. 24 апреля — акция против СССР уступила место удару на Ближнем Востоке. 30 апреля — окончательно решено напасть на СССР. 1 мая — надо ждать ультиматума, который поможет немцам прояснить перспективы их кампании на Ближнем Востоке. 11 мая — предъявлению ультиматума будет предшествовать война нервов. 14 мая — нападение на СССР отложено. 9 июня — будет ультиматум, нападение отложено до середины июня. 11 июня — решение о нападении принято. 16 июня — все готово к нападению