[348]. «Можете послать ваш источник к е… матери. Это не источник, а дезинформатор»[349], — не без оснований начертал Сталин 17 июня Меркулову. Столь же противоречивой была и информация от двойного агента Рихарда Зорге, работавшего в германском посольстве в Японии. Советской разведке не удалось раздобыть ни одного документа о намерениях Германии в отношении СССР. Информация во многом строилась на слухах и отражала реальные колебания в настроениях разных кругов берлинского руководства и распространяемую им дезинформацию.
Развертывание немецких войск было произведено в последние предвоенные недели. Разведуправление НКО еще 1 июня располагало сведениями о сосредоточении 42,6 процента германских дивизий против Англии и 41,6 процента — на Востоке, что оставляло поле для интерпретаций немецких намерений (к 22 июня против СССР будут развернуты 62 процента дивизий вермахта). В последний месяц перед нападением на границу было переброшено больше половины группировки, пехотные подразделения начали выдвигаться за 12 дней, танковые и моторизованные — за 4 дня до нападения, а все подготовительные мероприятия завершились в ночь на 22 июня[350]. О начале войны и сроке нападения (а он неоднократно менялся) невозможно было знать раньше Гитлера, который, как свидетельствовал Кейтель, «окончательную дату перехода границы всегда откладывал на самый последний момент»[351]. Только 17 июня Гитлер подписал окончательный приказ о нападении на СССР — 22 июня в 3.15 по берлинскому времени, а 18 июня информация была доведена до командного состава. Муссолини узнал, что он тоже участвует в войне, лишь 22 июня из письма фюрера.
Разведка показала, что Германия интенсивно, планомерно и всесторонне осуществляла подготовку к нападению на СССР. Но стратегический замысел германского командования средствами разведки не был выявлен, оперативные планы остались неизвестными. Состав вооруженных сил Германии и ее группировки на Востоке достоверно установить тоже не получилось. Реальных оснований для принятия безошибочных решений у Сталина и Молотова не было.
— Оттягивали, а в конце концов и прозевали, получилось неожиданно, — говорил Молотов. — Я считаю, что на разведчиков положиться нельзя. Надо их слушать, но надо их и проверять. Когда я был предсовнаркома, у меня полдня ежедневно уходило на чтение донесений разведки. Чего там только не было, какие только сроки не назывались! И если бы мы поддались, война могла начаться гораздо раньше[352].
Просчет Кремля заключался и в том, что там Гитлера и его команду считали высокопрофессиональными руководителями, просчитывающими все последствия своих действий. В Москве не могли, например, предположить, что можно начать войну с СССР, не производя машинного масла, пригодного для использования в холодном климате, или теплой зимней одежды. Советская разведка сбилась с ног, добывая по всей Европе сведения о начале производства такого масла или овчинных тулупов. Но их не производили! Вообще не могли понять, как Гитлер собирался выигрывать войну. Похоже, он и сам был не в курсе. «Мы не знаем, какая сила стоит за теми дверями, которые мы собираемся распахнуть на Востоке»[353], — сказал он Риббентропу. Разведкой фюрер вообще не заморачивался. Он не воспринимал СССР как серьезную силу, что само по себе опровергает его версию о «превентивном ударе». Как обычно бывало в истории, Россию и ее руководство недооценили. Решение Гитлера напасть на СССР стало его самой роковой ошибкой.
Просчет по срокам, неполная отмобилизованность? «Да, просчет, — признавал Молотов. — Но июнь один уже прошел. Июнь 40-го прошел, и это настраивало на то, что пройдет и июнь 41-го… Мы делали все, чтобы оттянуть войну. И нам это удалось — на год и десять месяцев. Хотелось бы, конечно, больше. Сталин еще перед войной считал, что только к 1943 году мы сможем встретить немца на равных»[354]. Однако все понимали, что этот срок для подготовки стране не был отпущен. Степень мобилизационной готовности войск была высокой. 8 марта Политбюро утвердило постановление о призыве на военные сборы 975 тысяч человек под видом «больших учебных сборов». 12 мая Жуков и Тимошенко были приглашены на встречу со Сталиным и Молотовым. После нее началось выдвижение к западной границе 16, 19, 21 и 22-й армий, готовилось выдвижение 20, 24 и 28-й армий. Всего на Западный театр военных действий из Северо-Кавказского, Приволжского, Уральского, Харьковского, Забайкальского военных округов выдвигалась 71 дивизия. 19 июня был дан приказ вывести полевые командные пункты фронтовых управлений Прибалтийского, Западного и Киевского особых военных округов, маскировать аэродромы, воинские части, парки, склады и базы, рассредоточить самолеты на аэродромах[355].
Так, может, Москва действительно готовилась первой начать войну?
— Такой план мы не разрабатывали, — утверждал Молотов.
— Но тогдашняя официальная доктрина была: воевать будем на чужой территории, малой кровью.
— Кто же может готовить такую доктрину, что, пожалуйста, приходите на нашу территорию и, пожалуйста, у нас воюйте?[356]
Мнение о том, что СССР готовил превентивную войну против Германии, первым высказал Гитлер в обращении к армии 22 июня 1941 года. Но в немецком Генштабе не только не предсказывали превентивного удара, но даже сожалели, что «русские не окажут нам услугу наступления»[357]. Гитлер в принципе не мог превентивно отвечать на опасность, о существовании которой ни он, ни его военные даже не подозревали. Фельдмаршал Манштейн подтверждал: «22 июня 1941 года советские войска были, бесспорно, так глубоко эшелонированы, что при таком их расположении они были готовы только для ведения обороны»[358].
— Мы знали, что война не за горами, что мы слабей Германии, что нам придется отступать, — рассказывал Молотов. — Весь вопрос в том, докуда нам придется отступать — до Смоленска или до Москвы, это перед войной мы обсуждали. Мы знали, что придется отступать, и нам нужно иметь как можно больше территории[359].
Сталин и Молотов не готовили превентивную войну. Может быть, зря. К июню советские вооруженные силы обладали огромным потенциалом. В них служило 5 миллионов 774 тысячи человек. В сухопутных войсках имелось 303 дивизии, на вооружении находились 117 581 орудие и миномет, 25 786 танков и 24 488 самолетов. Из этих войск в пяти западных приграничных округах на 22 июня были размещены 174 расчетные дивизии, составлявшие 56,1 процента сухопутных войск (3 миллиона 262 тысячи человек), 59 787 орудий и минометов, 15 687 танков и 10 743 самолета[360].
Вермахт на тот момент справедливо считался сильнейшей военной силой на планете. На 15 июня в нем служили 7 миллионов 329 тысяч человек, и он располагал 208 дивизиями. На его вооружении насчитывалось 88 251 орудие и миномет, 6292 танка и самоходных орудия, 6852 самолета. В состав «Восточной армии» всего были выделены 3 миллиона 300 тысяч человек в составе 155 расчетных дивизий сухопутных войск и войск СС — 73,5 процента от их общего количества, 650 тысяч военнослужащих ВВС и 100 тысяч — ВМФ. Всего — 4 миллиона 50 тысяч человек. Еще 870 тысяч человек выделили союзники Гитлера: Румыния — 380 400, Финляндия — 340 600, Италия — 61 900, Венгрия — 44 500, Словакия — 42 500, Хорватия — 1600. К 22 июня силы Германии и ее союзников, уже развернутые на границе с СССР, насчитывали 4 миллиона 329 тысяч человек, 166 расчетных дивизий, 42 600 орудий и минометов, 4364 танка и самоходных орудия, 4795 самолетов[361].
Заказы вермахта были размещены на 4876 зарубежных предприятиях, в том числе 271 польском, 268 датских, 275 норвежских, 640 голландских, 1980 бельгийских, 1442 французских. Кроме того, в распоряжение вермахта перешло вооружение 30 чехословацких, 34 польских, 92 французских, 12 английских, 22 бельгийских и 9 голландских дивизий, огромные запасы военного снаряжения и боеприпасов. В Германии с Австрией проживали 76 миллионов человек, в союзных ей государствах Европы — 78 миллионов и в оккупированных немцами странах — еще 129 миллионов. Всего — 283 миллиона человек. Население СССР составляло 191 миллион[362].
До последней минуты Сталин и Молотов вели дипломатическую игру, главной целью которой было предотвращение войны, а не ее провоцирование. С целью усадить немцев за стол переговоров или заставить их отказаться от идеи нападения на СССР демонстрировался и кнут, и пряник. В марте — апреле немецким представителям была предоставлена возможность ознакомиться с пятью авиационными заводами в Москве, Рыбинске и Молотове, чтобы произвести на них впечатление масштабами производств и качеством продукции. Москва активно распространяла слухи, что в случае нападения на СССР Берлин будет подвергнут бомбардировке с применением химического и бактериологического оружия.
К числу пряников относилось продолжавшееся торговоэкономическое сотрудничество. В общем объеме германского импорта доля СССР составила в 1940 году 7,6 процента, а в первой половине 1941 года — 6,3 процента, экспорта — 4,5 процента и 6,6 процента соответственно. Среди импортеров в Германию Советский Союз занимал пятое место — после Италии, Дании, Румынии и Голландии. Во много раз больший объем товаров проходил через советскую территорию транзитом, что, помимо прочего, должно было снизить стимулы для нападения на Советский Союз