(Бурные аплодисменты.) Пора понять, что обвинения в агрессии против Японии, выставленные Японией против правительства Монгольской Народной Республики, смешны и вздорны. Пора также понять, что всякому терпению есть предел. (Аплодисменты.)[35]
Япония продолжила наступление, не оставалось ничего другого, как реализовать эту угрозу. Против 6-й японской армии выступили части Монгольской народной армии и 57-й особый корпус Красной Армии[36]. Началась фактическая, пусть и необъявленная, советско-японская война. В этих условиях иначе звучали сигналы из Германии, от которой, помимо прочего, зависело многое в поведении Токио.
20 мая Молотов впервые откликнулся на просьбу принять фон Шуленбурга, который имел полномочия на ведение торговых переговоров.
— Экономическим переговорам должно предшествовать создание соответствующей политической базы, — заявил Молотов[37].
Шуленбург вынес ощущение, что Кремль хотел выиграть время и предоставить немцам возможность сделать ход первыми. 30 мая статс-секретарь германского МИДа Вайцзеккер сказал Астахову, что возможность улучшить отношения имеется, но важно, чтобы Москва не использовала немецкую готовность к диалогу как инструмент давления на англичан и французов[38].
Надежды Москвы достичь договоренности с западными демократиями были по-прежнему сильны. Сиде и Пайяр 27 мая вручили Молотову новые англо-французские предложения, которые не произвели на Молотова сильного впечатления:
— Предложения наводят на мысль, что правительства Англии и Франции не столько интересуются самим пактом, сколько разговорами о нем. Может быть, оба правительства, уже заключившие пакты о взаимопомощи между собой, с Польшей и Турцией, считают, что для них этого достаточно. Процедуру, установленную пактом Лиги Наций для осуществления взаимной помощи против агрессии и теперь предлагаемую англо-французским проектом, нельзя не признать плохо совместимой с требованием эффективности этой взаимопомощи.
Сиде и Пайяр, «изображая крайнее изумление», доказывали, что оценка документа, данная Молотовым, «основывается на явном недоразумении»: «Оба правительства заинтересованы в скорейшем завершении переговоров с СССР. Оба хотят действовать, а не медлить»[39]. У Москвы были основания им не верить. В мае в английском кабинете и парламенте развернулись дебаты о договоренности с СССР, но Чемберлен был непреклонен, заявив, что «скорее подаст в отставку, чем подпишет союз с Советами»[40]. 31 мая Молотов впервые делал доклад на Верховном Совете в своем новом качестве. Он констатировал значительное ухудшение международной ситуации и лейтмотивом сделал тему объединения против государств Антикоминтерновского пакта:
— Как мы определяем наши задачи в современной международной обстановке? Они заключаются в том, чтобы остановить дальнейшее развитие агрессии и для этого создать надежный и эффективный оборонительный фронт неагрессивных держав.
Озвучив уже публично условия заключения полноценного соглашения о противодействии агрессии, Молотов назвал новые англо-французские предложения шагом вперед, поскольку они признавали «принцип взаимопомощи между Англией, Францией и СССР на условиях взаимности», но были неприемлемы с точки зрения автоматизма применения и гарантий странам Центральной и Восточной Европы. О возможности нормализации отношений с Германией в докладе Молотова был всего один абзац, оставлявший дверь открытой.
— Ведя переговоры с Англией и Францией, мы вовсе не считаем необходимым отказываться от деловых связей с такими странами, как Германия и Италия. Еще в начале прошлого года по инициативе германского правительства начались переговоры о торговом соглашении и новых кредитах.
Констатировав общее улучшение отношений с Польшей и Турцией, Молотов подробно остановился на обеспечении безопасности СССР на Балтике, сделав упор на проблеме Аландских островов, занимающих важное для СССР стратегическое положение. Их вооружение Финляндией и Швецией вызывало серьезную озабоченность в Москве.
Завершал Молотов свой доклад словами о том, что «в едином фронте миролюбивых государств, действительно противостоящих агрессии, Советскому Союзу не может не принадлежать место в передовых рядах. (Бурные, продолжительные аплодисменты всего зала. Депутаты встают и устраивают овацию товарищу Молотову.)[41]
2 июня Молотов пригласил Сидса и Пайяра и вручил им советский проект соглашения. «Франция, Англия и СССР обязываются оказывать друг другу немедленную всестороннюю эффективную помощь, если одно из этих государств будет втянуто в военные действия с европейской державой в результате либо 1) агрессии со стороны этой державы против любого из этих трех государств, либо 2) агрессии со стороны этой державы против Бельгии, Греции, Турции, Румынии, Польши, Латвии, Эстонии, Финляндии, относительно которых условлено между Англией, Францией и СССР, что они обязываются защищать эти страны против агрессии, либо 3) в результате помощи, оказанной одним из этих трех государств другому европейскому государству, которое попросило эту помощь, чтобы противодействовать нарушению его нейтралитета»[42]. Западные партнеры вновь взяли паузу. В этот момент многое зависело от позиции малых восточноевропейских стран. Однако она не внушала оптимизма. Вместо того чтобы заручиться гарантиями безопасности со стороны СССР и Запада, прибалты предпочли подписать пакты с Берлином. Эстония и Латвия сделали это 7 июня.
Ответ Лондона был своеобразным. Майский информировал Молотова: «Решено отправить в Москву заведующего центральноевропейским департаментом Форин оффис Стрэнга, который с самого начала нынешних англо-советских переговоров был в курсе всех деталей». Молотов в ответе 10 июня сохранял вежливый тон: «Принимаем к сведению решение британского правительства о командировании Стрэнга в Москву… Что касается заявления Галифакса о том, что ему кто-то советовал съездить в Москву, то можете ему намекнуть, что в Москве приветствовали бы его приезд»[43]. Конечно, в Москве были не в восторге: имелись все основания ждать Чемберлена или хотя бы Галифакса, коль скоро переговоры предстояло вести с главой советского правительства. Ллойд Джордж подчеркивал: «Мистер Чемберлен вел прямые переговоры с Гитлером. Он ездил на встречи с ним в Германию. Они и лорд Галифакс посещали Рим. Но кого они отправили в Россию? Они не послали даже члена кабинета самого низкого ранга, они послали клерка из Форин оффис. Это было оскорблением»[44]. Но Чемберлен заявил, что поездка в Москву британского министра «была бы унизительна»[45].
15 июня в Москве начались переговоры Молотова с Сидсом и Наджиаром, на которых присутствовали также Потемкин и Стрэнг. У Молотова дел в правительстве хватало. Но премьер находил время для встреч, которых состоится более двух десятков. Молотов был настойчив. Стрэнг напишет: «История переговоров — это история того, как британское правительство сдвигалось шаг за шагом под напором аргументов Советов, под давлением парламента, прессы и общественного мнения, из-за доводов посла в Москве, убеждений французов прислушаться к советской позиции. Оно отдавало русским одно очко за другим. В конце оно дало русским основную часть того, что они просили. Все в содержании проекта соглашения представляло собой уступки русским»[46]. Любой пункт буквально выдавливался Молотовым из Лондона и Парижа, но ощущения серьезности намерений западных партнеров все равно не возникало. Они готовы были обсуждать помощь со стороны СССР, но не свою помощь Советскому Союзу, отвергая идеи конкретной военной конвенции, необходимых обязательств не заключать с Германией сепаратного мира или гарантий безопасности странам Прибалтики, через которые мог последовать удар против СССР.
И все больше информации в Москву поступало об англогерманском сотрудничестве. 8 июня, выступая в палате лордов, Галифакс подтвердил готовность обсуждать любые немецкие требования за столом переговоров. 13 июня Гендерсон, посол в Берлине, говорил немцам о «готовности Лондона к переговорам с Германией». Американский поверенный в делах в тот же день телеграфировал в Вашингтон, что, по его ощущениям, «готовится второй Мюнхен, на этот раз за счет Польши»[47].
СИТА по-прежнему не спешили вмешиваться в европейские дела. «Американцы эры Рузвельта сохраняли старый взгляд на Европу как коррумпированную и декадентскую, к чему теперь примешивалось определенное презрение к европейской слабости и зависимости»[48], — замечал неоконсерватор Роберт Кейган. 6 июня полпред Уманский вручал верительные грамоты Рузвельту и сообщал Молотову: «Сейчас нетто-баланс всех комментариев печати о Вашем назначении — громадный рост престижа, авторитетности нашей внешней политики и наших дипломатических выступлений. Это чувствуется буквально на каждом шагу, в контакте с Госдепартаментом, с прессой, конгрессменами»[49]. Однако отсутствовали какие-либо признаки того, что Рузвельт может использовать свой авторитет для вразумления своих европейских партнеров. Чтобы прозондировать возможности сотрудничества с США хоть в чем-то, Молотов поручал Уманскому: «Приступите к практическим переговорам по заключению договоров на проектирование и постройку двух миноносцев»