Из Куйбышева возвращались наркоматы и дипкорпус. «31 августа по случаю возвращения в Москву дипломатического корпуса нарком устроил на Спиридоновке большой прием«[576]. А вскоре советские дипломаты узнали новость, которая касалась их всех. «По инициативе Сталина и по приказу Молотова в 1944 году все сотрудники были облачены в единые серые повседневные костюмы и шинели с погонами, указывающими на ранг. Были введены также фуражки с эмблемами, а для общего руководящего состава и послов за рубежом — еще и парадные мундиры, расшитые вензелями, брюки с лампасами, шинели, а также даже папахи и кортики. Это диктовалось, впрочем, и экономическими соображениями: времена были трудные, на приобретение приличной одежды у большинства сотрудников не было возможностей. Изготовлялась форма в пошивочном ателье МИДа, где легендарной фигурой был чудо-мастер Журкевич»[577]. Мидовская форма укладывалась в продолжавшуюся тенденцию к восстановлению традиций, к приоритету национального над интернациональным.
Это имело отношение и к такому событию, как роспуск Коминтерна. 8 мая Димитров написал в дневнике: «Ночью у Молотова вместе с Мануильским беседовали о будущем Коминтерна. Пришли к выводу, что Коминтерн как руководящий орган для компартий при создавшихся условиях является помехой самостоятельному развитию компартий и выполнению их особых задач»[578]. Постановлением Президиума ИККИ 13 мая 1943 года Коминтерн прекратил свое существование. Но от использования инструментов «мягкой силы» во внешнеполитической работе Кремль тоже не думал отказываться. 12 июня на совещании у Сталина было решено создать в ЦК специальный Отдел международной информации под руководством Димитрова, которому поручалось руководство антифашистскими комитетами, нелегальным национальным радиовещанием, связями с заграницей, телеграфным агентством «Супресс» и издательством литературы на иностранных языках[579]. Отдел курировал непосредственно Молотов. На базе отделов ИККИ были созданы три закрытых «научно-исследовательских института». НИИ-99 работал среди немецких, итальянских, венгерских, румынских военнослужащих, отбирая и готовя кадры для соответствующих компартий. НИИ-100 обеспечивал радиосвязь и нелегальные каналы взаимодействия с европейскими компартиями. Научно-исследовательский институт № 205 вел нелегальное радиовещание в мире — первоначально на пятнадцати языках.
Еще 21 июля 1942 года для награждения командного состава Красной Армии были учреждены ордена Суворова, Кутузова и Александра Невского. В самый разгар Сталинградской битвы ПБ решило упразднить институт военных комиссаров. «В октябре 1942 года в Советских Вооруженных силах было введено полное единоначалие. В начале 1943 года личный состав сухопутных сил, ВВС и Флота впервые надел погоны, ставшие символом почетного солдатского и матросского долга советских воинов перед Родиной»[580]. Переориентация на государственнонациональные позиции нашла воплощение в новом Государственном гимне на стихи Сергея Михалкова и Эль Регистана и музыку Александра Александрова. 28 октября 1943 года авторов текста доставили в кабинет Сталина, где Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия и Щербаков сделали замечания к тексту, а затем выделили поэтам отдельную комнату с кофе и бутербродами, чтобы простимулировать творческий процесс[581]. Окончательное утверждение произошло после того, как члены ПБ выслушали гимн в Большом театре в исполнении трех разных оркестров — симфонического, военного духового и народных инструментов.
Очень серьезные изменения произошли в характере церковно-государственных отношений. Церковь выступила как однозначно патриотическая сила, поднимавшая людей, как это было издревле, на борьбу с захватчиками. 4 сентября 1943 года Сталин и Молотов приняли Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия, ленинградского митрополита Алексия и экзарха Украины киевского и галицкого митрополита Николая. «Беседу начал Молотов сообщением о том, что Правительство СССР и лично товарищ Сталин хотят знать нужды церкви. Два митрополита Алексий и Николай растерянно молчали. Неожиданно заговорил Сергий… Митрополит указал на необходимость широкого открытия храмов, количество которых совершенно не удовлетворяет религиозные потребности народа. Он также заявил о необходимости созыва Собора и выборов патриарха. Наконец, он заявил о необходимости широкого открытия духовных учебных заведений, так как у Церкви отсутствуют кадры священнослужителей. Здесь Сталин неожиданно прервал молчание. “А почему у вас нет кадров, куда они делись?”… Митрополит Сергий не смутился: “Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится Маршалом Советского Союза”»[582].
Были решены вопросы об издании ежемесячного журнала, организации свечных заводов, о праве духовенства на избрание в церковные советы, о налоговых льготах, о выделении для будущей патриархии транспорта и помещения. В качестве резиденции был предложен особняк в Чистом переулке, дом 5, где раньше квартировал граф фон Шуленбург. 8 сентября в 11 утра пением тропаря Владимирской иконе Божией Матери «Днесь светло красуется славнейший град Москва» открылись заседания Архиерейского собора РПЦ, в котором приняли участие девятнадцать иерархов. Митрополит Сергий был единодушно избран патриархом[583].
Реабилитировалось не только православие. В октябре 1943 года в Ташкенте было создано Центральное управление мусульман. В мае 1944 года в Баку было объявлено об образовании Духовного управления мусульман Закавказья, в июне в дагестанском Буйнакске возникло Духовное управление мусульман Северного Кавказа. 19 мая при Совнаркоме был учрежден Совет по делам религиозных культов, который курировал взаимодействие власти со всеми конфессиями, кроме православия. 10 октября Молотов подписал распоряжение об открытии в Ташкенте и Бухаре мусульманских духовных училищ и об отправке паломников в Мекку. Распоряжением от 28 января 1945 года Молотов передаст Духовному управлению мусульман Средней Азии и Казахстана в качестве молитвенных зданий мавзолеи: «Багавутдин», «Шах-Зинда», «Хаким-Термези», «Султан-Баба», «Шахимардан», «Каффал-Шаши» и «Пальван-Ата»[584].
Все это во многом снимало озабоченность западных союзников по поводу религиозной свободы в СССР. Впрочем, проблем с союзниками хватало и без этого.
В Москве и Тегеране
В решениях англо-американской конференции, проходившей в Касабланке 12–24 января 1943 года, был сделан упор на операции в Средиземном море, главная из которых — «Хаски» предусматривала высадку в Сицилии с последующим вторжением на Апеннинский полуостров. «Отправку мартовского конвоя пришлось отложить, а в апреле адмиралтейство предложило — и я согласился, чтобы снабжение России этим путем было прекращено до осенней темноты»[585], — писал Черчилль. Послание Сталина 2 апреля было кратким: «Я понимаю этот неожиданный акт, как катастрофическое сокращение поставок военного сырья и вооружения Советскому Союзу со стороны Великобритании и США… Понятно, что это обстоятельство не может не отразиться на положении советских войск»[586].
А тут еще Геббельсом была вброшена «катынская бомба», ставшая последней каплей в отношениях с лондонским польским правительством, немедленно присоединившимся к обвинениям Москвы. 24 марта Молотов вручил польскому послу Тадеушу Ромеру ноту, в которой говорилось, что «польское правительство в угоду тирании Гитлера наносит вероломный удар Советскому Союзу. Советскому правительству известно, что эта враждебная кампания против Советского Союза предпринята польским правительством для того, чтобы путем использования гитлеровской клеветнической фальшивки произвести нажим на советское правительство с целью вырвать у него территориальные уступки за счет Советской Украины, Советской Белоруссии, Советской Литвы». Назвав такую позицию предельно враждебной, Молотов заявил о разрыве дипотношений с польским эмигрантским правительством[587].
Рузвельт 26 апреля молил «определить свои действия не как полный разрыв дипломатических отношений между Советским Союзом и Польшей»[588]. Москва была непримирима. На этом фоне президент США предпринял попытку установить прямой личный контакт со Сталиным, пригласив его на неформальную встречу в районе Берингова пролива для обсуждения дальнейших военных планов. Сталин положительно отнесся к приглашению, подтвердив и место встречи — Фербенкс на Аляске и время — июль — август[589]. Но 4 июня как бы в ответ на это согласие Сталина Рузвельт и Черчилль проинформировали его о решениях американо-английской конференции в Вашингтоне, где было решено отложить открытие второго фронта еще на год. Последовал самый резкий обмен посланиями между союзниками за все время войны. «Должен Вам заявить, что дело идет не просто о разочаровании Советского Правительства, а о сохранении его доверия к союзникам, подвергаемого тяжелым испытаниям», — писал Сталин 24 июня. Майский и Литвинов были отозваны в Москву. Британский премьер был уязвлен до глубины души и даже подумывал о прекращении переписки.
Сталин в начале августа направил и Рузвельту вежливый отказ от встречи на Аляске со ссылкой на тяжелое положение на фронтах. Но добавил: «Что касается встречи представителей наших государств