. Главы правительств встретились непривычно рано, в 10.30 утра, и встреча была короткой — Эттли еще нужно было прийти в себя и войти в курс дела.
Воскресным утром 29 июля Трумэн, вернувшись с протестантской службы в Маленький Белый дом, застал терпеливо ожидавшего его наркома. «Молотов пришел сообщить мне, что премьер Сталин простудился и доктора приказали ему не покидать резиденцию. По этой причине, сказал Молотов, премьер не сможет сегодня присутствовать на конференции. Затем Молотов высказал пожелание обсудить некоторые вопросы, которые возникнут на следующем заседании»[812]. Согласились, что успешному завершению конференции мешают три нерешенных вопроса: западная граница Польши, раздел немецкого флота и репарации с Германии.
— Американская делегация готова согласиться со всем тем, чего просят поляки, за исключением территории между Восточной и Западной Нейсе, — сообщил Бирнс.
— Это важный район, на котором поляки особенно настаивают, — возразил Молотов и подтвердил твердую решимость Сталина закрепить эту территорию за Польшей.
С флотом в Потсдаме так и не разберутся: было решено, что три правительства назначат экспертов, которые «совместно выработают детальные планы осуществления согласованных принципов». И эта работа окажется вовсе не напрасной. Советский Союз обретет 155 немецких боевых кораблей, в их числе крейсер, 4 эсминца, 6 миноносцев и несколько подводных лодок. Получив также уверение в том, что Советский Союз помимо репараций из своей зоны оккупации получит еще 25 процентов от того, что будет выделено из промышленного оборудования Рура, нарком отбыл в неплохом расположении духа.
Был и еще один сюжет, который «выпал» из изданных в СССР материалов Потсдама. Молотов попросил, чтобы в связи с неотложностью объявления войны Японии США, Великобритания и другие союзные страны обратились к Москве с соответствующим официальным запросом. Сильный ход, который снимал бы все вопросы о советских мотивах в войне с Японией и заметно укреплял возможности Кремля претендовать на определение послевоенного устройства Восточной Азии. Предложение Молотова крайне озадачило президента: «Я увидел в нем циничный дипломатический ход с целью представить вступление России решающим фактором достижения победы… Я не хотел, чтобы Москва пожинала плоды длительной, ожесточенной и доблестной борьбы, в которой она не участвовала»[813]. Запроса не будет.
30 июля Сталин все еще болел, и заседание лидеров не состоялось. В полпятого вечера Бирнс приехал к Молотову, и на этой встрече были найдены многие дипломатические развязки. По Польше — граница по Западной и Восточной Нейсе. Молотов вручил советские предложения о суде над главными военными преступниками в Нюрнберге, которые были приняты. Договорились об отказе от ялтинской идеи расчленения Германии[814].
Трумэн счел, что в заключительный день конференции «Сталин и Молотов были особенно тяжелы, настаивая на точных процентах репараций в пользу России из британской, французской и американской зон. Поскольку большинство репараций предполагалось получить из Рура, который лежал в британской зоне оккупации, Бевин воевал за сокращение русских процентов»[815]. По репарациям окончательно не договорились. Сталин согласился с предложенной англичанами формулой урегулирования отношений с немецкими союзниками: «Три правительства считают желательным, чтобы теперешнее аномальное положение Италии, Болгарии, Финляндии, Венгрии и Румынии было прекращено заключением мирных договоров».
Было уже полпервого ночи, когда Трумэн объявил конференцию закрытой.
— До следующей встречи, которая, я надеюсь, будет скоро[816]. «Большая тройка» больше не встретится.
…Сразу по возвращении из Потсдама Сталин собрал Ставку. Маршал Василевский доложил о ходе подготовки к наступлению против Японии, которое готов был начать 9-10 августа. Но ситуация менялась стремительно. 6 августа мир вступил в ядерную эпоху — бомбардировщик В-29, взлетевший с острова Тиниан, сбросил на Хиросиму атомную бомбу «Малыш» мощностью 13 килотонн. Количество погибших в городе через год составит 145 тысяч человек, через пять лет — 200 тысяч. 9 августа бомба «Толстяк» взорвется над Нагасаки. Молотов до конца дней был уверен, что эти бомбы не столько были против Японии, сколько против Советского Союза: запугать, продемонстрировать неограниченные военные возможности, чтобы осуществлять ядерный шантаж и добиваться уступок. В Москве ясно поняли, что война может закончиться очень скоро, а неучастие в ней заметно ослабит возможности СССР влиять на послевоенное устройство на Дальнем Востоке. Выступать следовало немедленно. 7 августа в 16.3 °Cталин и Антонов подписали приказ Красной Армии атаковать японские войска в Маньчжурии.
8 августа в 17.00 Молотов принял Сато, чтобы передать заявление советского правительства о вступлении со следующего дня в войну с Японией ввиду отказа Токио капитулировать в соответствии с требованием Потсдамской декларации. Японские дипломаты умеют сохранять лицо. Сато выразил признательность Молотову за то, что он сделал для него за время пребывания в Москве, и попросил разрешения пожать на прощание руку[817]. В 18.10 по московскому времени (на Дальнем Востоке было уже 9 августа) в наступление в Маньчжурии перешли 1,5 миллиона военнослужащих, использовавших 26 тысяч орудий и минометов, 5500 танков и самоходных артиллерийских установок и 3900 самолетов. «План заключался в одновременном нанесении со стороны Забайкалья, Приморья и Приамурья главных и ряда вспомогательных ударов по сходящимся к центру Северо-Восточного Китая направлениям с целью рассечения и разгрома по частям основных сил японской Квантунской армии»[818].
Молотов пригласил послов, руководителей военных миссий США и Великобритании и ознакомил с заявлением, переданным Японии, подчеркнув, что советское руководство решило выполнить свое изначальное обещание о трехмесячном сроке со дня победы над Германией. Атака советских войск произвела на Токио ничуть не меньшее впечатление, чем ядерные бомбардировки. Премьер-министр Судзуки на экстренном заседании Высшего совета по руководству войной заявил, что ее продолжение становилось невозможным. При этом согласие капитулировать сопровождалось условием сохранения императорской власти.
В полночь с 10 на 11 августа Молотов пригласил Гарримана и Керра и заявил, что, поскольку капитуляция явно не безоговорочная, советское правительство будет продолжать наступление. У Гарримана сложилось «твердое ощущение», что Молотов «вполне желал бы продолжения войны». В этот момент в кабинет впустили Кеннана, который принес положительный ответ Трумэна на согласие Токио капитулировать, к которому предлагалось срочно присоединиться и Советскому Союзу. Президенту надо было остановить продвижение советских войск в Маньчжурии. Молотов взял паузу и в два часа ночи вновь пригласил послов в кабинет. Москва соглашалась с американским проектом ответа на заявление Токио. Но при этом хотела бы договориться о кандидатурах представителей союзного Верховного главнокомандования, которому будут подчинены император и правительство Японии. Американцы договариваться были не намерены[819].
11 августа отвлек на себя внимание генерал Эйзенхауэр, который с сыном Джоном прибыл в Москву по приглашению якобы маршала Жукова. Их появление на стадионе «Динамо» вызвало такой рев, который никогда не слышали его трибуны. 12-го был парад физкультурников, и Эйзенхауэр — первый из западных деятелей стоял на трибуне Мавзолея рядом со Сталиным, Молотовым и Жуковым[820].
Хотя Кремль и обещал заключить договор с Китаем еще до начала войны с Японией, стремительное развитие событий не позволило это сделать. Но теперь уже у Чан Кайши не осталось возможностей сопротивляться требованиям Москвы, которая могла в этой ситуации передать власть в Маньчжурии Мао Цзэдуну. Договор о дружбе и союзе между СССР и Китаем был подписан 14 августа. Советскому Союзу возвращались права на КВЖД и ЮМЖД, предоставлялись на 30 лет в аренду Порт-Артур и порт Дальний. Москва признала Маньчжурию неотъемлемой частью Китая, а Китай — независимость Монголии. Чан Кайши получил признание Советским Союзом его режима как единственного законного правительства Китая. Вместе с тем с наступлением Красной Армии пришли в движение и силы компартии, Мао отдал приказ своим частям продвигаться на занимаемые ею территории.
В объявленном по радио 15 августа рескрипте император Японии заявил о принятии условий Потсдамской декларации. Но директивы войскам капитулировать не последовало. Молотов пригласил Гарримана и заявил, что советская сторона не рассматривает сделанные Токио заявления как акт капитуляции и продолжит боевые действия. Тогда же в Москву поступил на согласование текст приказа Макартура о зонах оккупации. В советскую зону включались Маньчжурия, Корея севернее 38-й параллели и Южный Сахалин. В ответном послании Трумэну Сталин предложил включить в район сдачи японской армии Курильские острова и север острова Хоккайдо. Трумэн согласился с Курилами, но категорически возразил против высадки советских войск на Хоккайдо[821]. Сталин не возражал, согласился он и с разграничением по 38-й параллели в Корее, хотя к тому времени советские части продвинутся значительно южнее и их пришлось возвращать назад.
19 августа главком Квантунской армии генерал Ямада подписал акт о капитуляции. Но наступление советских войск не остановилось. В последующие 10 дней были высажены десанты в Харбине, Чанчуне, Хамхыне и в ряде других ключевых городов Китая и Кореи