ией для включения их в состав румынского правительства»[886]. Путь к дипломатическому признанию Румынии, казалось, был открыт. Но затем Гарриман доложил в Вашингтон, что миссия в Бухаресте не привела к значимым изменениям в правительстве Грозы и что попытки изменить кабинет министров Болгарии также были безуспешными. Представитель Ирана обратился к Бирнсу с вопросом о возможности внесения в Совбез жалобы на присутствие там советских войск. И самым первым вопросом, рассмотренным Совбезом ООН, стали обвинения в адрес СССР за агрессию в Иране. В ответ два дня спустя Москва внесла жалобу на присутствие британских войск в Греции, а Киев — на их пребывание в Индонезии[887].
В речи 9 февраля Сталин возродил установку о капитализме как источнике войн и призвал советских людей быть готовыми «к любым неожиданностям». А из Москвы в Госдепартамент ушла знаменитая «длинная телеграмма» временного поверенного Джорджа Кеннана. Именно он отлил в чеканные формулировки тот демонический образ Советского Союза, который оказался столь востребованным в администрации США: СССР — от природы враждебная Западу сила, движимая идеями экспансии и нуждающаяся во внешних врагах для спасения своей тоталитарной системы; руководство СССР воспринимает только логику силы и поэтому должно быть сдержано преобладающей силой Запада.
Стратегия прояснилась: отпор «советской экспансии» по всему миру — силовое давление, «сдерживание». Общественное мнение США готовили к резкой смене противника. 5 марта Уинстон Черчилль в полумраке Вестминстерского колледжа в городе Фултоне, штат Миссури, выступил с речью, согласованной с Трумэном и в его присутствии: «От Щецина на Балтийском море до Триеста на Адриатическом железный занавес разделил Европейский континент»[888]. Для разрушения этого занавеса необходимо англо-американское военно-стратегическое сотрудничество.
«Сталин и Молотов не могли не понимать, во что может вылиться англо-американский союз с геополитической точки зрения: экономический потенциал Америки и ее ядерная монополия в сочетании с военными базами Британской империи, расположенными по всему земному шару, — эта комбинация ставила Советский Союз в опасное окружение»[889], — отмечал Владислав Зубок. Сталин 13 марта дал интервью «Правде», в котором утверждал: «По сути дела господин Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны… Господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей»[890].
На 25 марта по настоянию американцев были назначены слушания по Ирану в Совете Безопасности ООН. Москва обнаружила себя в этом вопросе в полной изоляции. «Мы начали щупать этот вопрос — никто не поддерживает»[891], — вспоминал Молотов. Советское правительство заявило о готовности вывести свои войска из Ирана. А 7 апреля Молотов передал Бирнсу согласие назначить заседание СМИД в Париже[892]. В Вашингтоне все это было расценено как успех, который принесло жесткое давление на Москву с элементами ядерного шантажа.
В Париже и Нью-Йорке
Вторая сессия СМИД открылась в Париже 25 апреля 1946 года. На сей раз Молотов, не рискуя навлечь гнев Сталина, не возражал против участия Франции в обсуждении мирных договоров с Балканскими странами. Тем более что коммунисты входили теперь в состав французского правительства. 28 апреля Бирнс пригласил Молотова на обед в отель «Мерис», где остановилась американская делегация. Государственному секретарю этот визит запомнился в первую очередь тем, что охрана советского министра перерыла весь его обширный президентский номер, а затем долго не пускала миссис Бирнс в ее спальню[893]. Молотов был настроен весьма решительно:
— Как будут союзники заключать мирный договор с Болгарией, когда США и Англия не признали еще болгарского правительства? В последнее время действия правительства США были направлены против СССР и способствовали созданию атмосферы недоверия и развертыванию международной кампании, враждебной СССР. Правительство США настаивало на оставлении иранского вопроса в Совете Безопасности вопреки просьбам СССР и Ирана.
Бирнс в ответ поставил вопрос о мотивах Советского Союза — безопасность или экспансия?[894] Молотов ушел от идеологической дискуссии и этим вызвал недовольство Сталина: «Бирнс наступал, а Вы оборонялись, тогда как Вы имели все основания наступать». «Инстанция» призывала «отстаивать позицию обличения и наступления против империалистических тенденций США и Англии»[895]. Повод исполнить указание руководства представился 5 мая, когда Бирнс был приглашен Молотовым на ужин в советское посольство.
Молотов:
— Удивительно, что Черчилль выбрал именно США для выступления со своей речью, которая была не чем иным, как призывом к новой войне.
— Он выступал не как член британского правительства, а под свою ответственность, ни я, ни Трумэн не видели речи Черчилля заранее, — соврал Бирнс.
На что последовала атака Молотова в духе установки сверху:
— Нельзя оправдывать Черчилля, провозгласившего новую расовую теорию, теорию англосаксонского господства над миром, с которой далеко не все согласятся. В мире нет почти ни одного уголка, куда бы США ни обращали свои взоры. США всюду организуют свои авиационные базы: в Исландии, Греции, Италии, Турции, Китае, Индонезии и других местах, имеют большое количество военно-морских и авиационных баз в Тихом океане. США до сих пор держат свои войска в Исландии вопреки протестам исландского правительства, а также в Китае, хотя Советский Союз уже вывел свои войска из Китая. СССР не имеет за своими пределами ни одного солдата за исключением тех стран, где это предусмотрено опубликованными договорами[896].
Стороны, естественно, остались на своих позициях. Стоило Бевину на следующий день заикнуться о «новых охотниках до старого империализма», как он получил от Молотова длинную отповедь, в которой сравнил британского министра с «поджигателем войны Черчиллем».
Достаточно быстро удалось договориться по вопросу о границе между Венгрией и Румынией: 7 мая были аннулированы решения Венского арбитража, вся Трансильвания возвращалась Румынии[897]. Далее речь пошла о демилитаризации Германии. Молотов рассказывал: «Франция вновь настаивала на отделении от Германии Рурской, Рейнской и Саарской областей, но обсуждение этого вопроса на парижской сессии не развернулось»[898]. Советская делегация отстаивала сохранение Германии как «единого, демократического и миролюбивого государства», выступала против ее расчленения[899].
Дискуссии по колониальному вопросу нарком описывал следующим образом: «На Парижском совещании был изложен британский проект, по которому почти все итальянские колонии должны были фактически перейти под контроль Англии. Колониальная империя Великобритании получила бы новое расширение своих прав в Северной и Северо-Восточной Африке«[900]. Молотов предложил формулу совместной союзноитальянской опеки, при которой руководитель администрации назначался бы страной-союзницей (применительно к Трипо-литании — Советским Союзом), а его заместитель — Италией. Инструкция Бирнса по этому вопросу предусматривала «послать русских к черту».
Репарационный вопрос буксовал. Молотов возмущался тем, что «мы уже не первый раз встречаемся с таким положением, когда представители стран, не испытавших вторжения врага на свою территорию, подходят к этому вопросу не так, как Советский Союз. Это служило бы только новым подтверждением правильности русской поговорки, что “сытый голодного не разумеет”. Между тем, известно из официальных заявлений в итальянской печати о тех громадных суммах оккупационных расходов, которые несет Италия в пользу Англии и США»[901].
16 мая министры договорились сделать перерыв в заседании, чтобы продолжить его через месяц. Молотов подвел итоги уже проделанной работы: «Подготовку мирных договоров для Румынии, Болгарии, Венгрии и Финляндии, за исключением экономических статей, можно считать в основном законченной… В отношении мирного договора с Италией дело обстоит значительно сложнее. Здесь выявились разногласия по ряду основных вопросов, как, например, по вопросу о репарациях, по вопросу о судьбе бывших итальянских колоний, по вопросу об итало-югославской границе и судьбе Триеста и по некоторым другим»[902].
Перерыв в Парижской конференции был использован Сталиным и Молотовым для работы с союзными странами. Советские руководители выступали в роли демиургов, а порой — политических технологов. При этом — никаких даже намеков на форсированную большевизацию. 22 мая Молотов принимал чехословацкого посла Горака, который умолял помочь «принять решительные меры против банд бандеровцев, действующих в Восточной Словакии». Кроме того, Прага никак не могла определиться с границей с Польшей[903]. Советское правительство обратится со специальными посланиями к Варшаве и Праге по вопросу об урегулировании польско-чехословацких отношений и заключения договора о дружбе и взаимопомощи. И куда бы они делись?!
23 мая Сталин и Молотов приняли польскую делегацию под руководством Берута и Осубка-Моравского. Что делать с Миколайчиком и его Крестьянской партией, которая при англо-американской поддержке активно набирала сторонников и сплачивала все антиправительственные силы, в том числе действовавшие в подполье, в лесах и в эмиграции? От ряда участников встречи звучали призывы изолировать Миколайчика и укрепить диктатуру пролетариата. На что Сталин заметил: