Под руководством Молотова шла подготовка концепции мирного договора с Германией. «Оперативно рассмотрев первый проект, поступивший к нему 30 сентября 1951 г., он, к примеру, забраковал формулировку о том, что мирный договор должен предусматривать “переустройство всего общественного и государственного строя Германии”. На полях документа сделана недвусмысленная ремарка: “Перехватили”. В следующем проекте Молотов вовсе вычеркнул пассаж о “переустройстве”»[1184]. В марте 1952 года узкое руководство одобрило предложенную им концепцию мирного договора, и 10 марта вышла нота по германскому вопросу. Ее часто называют «нотой Сталина». Но, как считает Алексей Филитов, по всем архивным документам видно, что автором и концепции, и содержания является прежде всего Молотов. «Если считать главным новшеством в ней отказ от акцента на “демилитаризацию”, более спокойное отношение к военной составляющей германской государственности (и ее представителям), то исходный пункт ноты можно усмотреть еще в высказываниях Молотова на Пражской конференции 1950 г…Тогда инициатива 1952 г. хорошо ляжет в общий контекст “неортодоксальных” идей и акций мало понятого до сих пор советского деятеля — от отмены цензуры для иностранных корреспондентов осенью 1945 г. до проекта вступления СССР в НАТО в 1954 г. и попытки воспрепятствовать приему ГДР в Варшавский договор в 1955 г.»[1185].
Суть предложений Молотова: Германия должна быть воссоединена, все оккупационные войска выведены в течение года после подписания мирного договора, германская армия разрешена в пределах оборонной достаточности. Главное условие — ее отказ от вступления в военные блоки, направленные против стран, с которыми она воевала в годы Второй мировой войны. В ответ Запад выдвинул собственные условия: общегерманские выборы, которые создадут правительство, вольное вступать в любые оборонительные альянсы. Москва скрепя сердце изъявила готовность на переговоры о выборах — на основе законов ФРГ, ГДР и Веймарской республики, хотя было понятно, чем эти выборы закончатся с учетом западного контроля над гораздо более населенной ФРГ. Однако отказ от внеблокового статуса объединяемой Германии был для Сталина и Молотова неприемлем.
На протяжении марта — сентября 1952 года стороны четырежды обменялись посланиями, что получило в истории дипломатии название «нотной войны». Согласованный с Молотовым проект ноты от 4 августа, отличавшийся гибкостью подхода, был отвергнут Сталиным. «Переделку проекта в духе его ужесточения можно считать проявлением антимолотовской кампании обвинений в “мягкотелости к империализму”, которые уже давно выдвигались Сталиным… Разумеется, никакой особой “мягкости” в разработках МИД по германскому вопросу не было; присутствовало лишь стремление не захлопывать окончательно дверь перед перспективой переговоров великих держав»[1186].
В мае после подписания франко-германского соглашения об учреждении Европейского оборонительного сообщества — ЕОС — ситуация стала еще более тупиковой. Молотов взялся за все доступные рычаги. «Теперь коммунисты напрягли каждый нерв, чтобы сорвать план европейской оборонной интеграции, — писал британский историк Брендан Симмс. — Они играли на британских и французских страхах германского перевооружения. Они инструктировали европейских коммунистов, особенно французскую и итальянскую партии, чтобы остановить принятие соответствующего законодательства в парламентах. На дипломатическом фронте Москва развернула мирное наступление, призванное показать сокращение угрозы войны, что делало ЕОС бессмысленным»[1187].
Молотов приложил усилия к изменению тональности советской международной пропаганды. Он собственноручно выправил «Указания» зарубежным корреспондентам «Правды», принявшие под его пером такой вид: «Многие корреспонденции носят поверхностный характер, написаны в крикливоагитационном стиле, бедны фактическими данными об экономическом и политическом положении страны и ее внешней политики. При этом корреспонденты допускают зачастую грубые и оскорбительные выпады в отношении правительства и официальных лиц страны пребывания». Запрещалось «допускать выражения, которые могли бы быть истолкованы как подстрекательство и выступление против правительства, оскорбление национального достоинства или как вмешательство во внутренние дела», а также «впадать в агитационный тон и, особенно, не допускать в своих корреспонденциях фальшивой крикливости»[1188].
Филитов, скрупулезно исследовавший архивные документы этого периода, не склонен преувеличивать степень разногласий между Сталиным и Молотовым по внешнеполитическим вопросам, но и преуменьшать — тоже. «Если позицию Сталина можно суммировать в формуле “ни соглашения, ни переговоров”, то для Молотова… важны были как раз переговоры, определенная мера “нормальных” отношений между блоками, соблюдение какого-то минимального уровня дипломатических приличий… По сути дела, повторилось то, что разделяло оба подхода — сталинский и молотовский — еще на рубеже 1945–1946 гг. и привело к серьезному конфликту между ними и в период обсуждения “плана Маршалла”, когда Сталин фактически продиктовал уход СССР в изоляцию. В конце 1952 г. Сталин, как известно, снова обвинил Молотова в “капитулянстве перед империалистами”. Думается, более гибкая позиция Молотова в ходе “войны нот” сыграла здесь свою роль»[1189].
Молотов подвергся самому жесткому прессингу. По всем линиям.
Жизнь и смерть
В июне 1952 года начался процесс над членами Еврейского антифашистского комитета. Полина Жемчужина стала одним из самых упоминаемых персонажей. Но многие обвинения, собранные главой МГБ Абакумовым, к недовольству Сталина, рассыпались. Лозовский «взял назад показания против всех трех обвиненных им лиц — самого себя, Лины Штерн и Полины Молотовой»[1190]. Он объяснил, откуда взялись разговоры о покровительстве Жемчужиной «националистическим элементам»: «Дело в том, что для Михоэлса, Фефера и Эпштейна было чрезвычайно важно убедить других в мысли, что им покровительствуют видные лица. Отсюда и появилось огромное количество всякого рода слухов, сообщений Михоэлса о том, что он был дружен с Жемчужиной и пр.». А на просьбу прокомментировать показания, будто он использовал Жемчужину для передачи секретного письма Молотову, Лозовский заметил: «Если бы В. М. Молотов прочел эти мои показания, он бы рассмеялся. Зачем мне было обращаться к Полине Семеновне с такой просьбой, когда я был заместителем В. М. Молотова»[1191].
Фефер 6 июня заявил, что Абакумов и Лихачев «настойчиво требовали, чтобы я назвал фамилии руководящих товарищей, которые якобы помогали нам в вопросе создания Еврейской республики в Крыму. Я был вынужден назвать фамилию Лозовского, читавшего нашу докладную записку на имя И. В. Сталина и В. М. Молотова… На одном из последующих допросов Абакумов мне сказал, что я должен подтвердить на допросе с участием представителей ЦК ВКП(б), что видел в Московской синагоге Жемчужину. Я был настолько запутан, что на состоявшейся в ЦК очной ставке с Жемчужиной подтвердил, что видел ее в синагоге, хотя этого не было в действительности. Вымыслом следователей является и тот факт, что якобы Жемчужина обвиняла в разговоре со мной И. В. Сталина в плохом отношении к евреям. Я от Жемчужиной, с которой, кстати, никогда не разговаривал вообще, таких разговоров не слышал, как не слышал их от кого другого»[1192].
В начале июля 1952 года в ЦК поступила записка подполковника МГБ, старшего следователя Рюмина с обвинениями в адрес Абакумова в том, что он лично нес ответственность за смерть во время допроса известного доктора Эттингера, который мог выдать многих других врачей-убийц. В ночь с 4 на 5 июля Сталин пригласил в кабинет Молотова, Булганина, Берию и Маленкова. Было издано постановление Политбюро: комиссии в составе Маленкова, Берии, Шкирятова, а также Игнатова, возглавлявшего отдел партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК, проверить представленные Рюминым факты. Из архива была поднята записка доктора Тимащук с обвинением группы докторов в сознательном искажении диагноза Жданова. Это было начало «дела врачей», которое сливалось в одно с делом Еврейского антифашистского комитета. 9 августа Абакумова снимут с работы, и его пост займет Игнатов[1193].
С должности начальника Лечсанупра Кремля сняли Егорова, в октябре его арестовали вместе с докторами Бусаловым, Виноградовым, Василенко, Вовси и Коганом. 21 ноября начались допросы отстраненного от должности начальника охраны Сталина Власика, который был в курсе письма Тимащук, но не придал ему значения. Судоплатов уверяет: «Главными фигурами в пресловутом “деле врачей” должны были стать Молотов, Ворошилов и Микоян, эти “последние из могикан” в сталинском Политбюро»[1194].
Важным событием 1952 года стал выход в свет работы Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР», где он дал формулировку сути социалистического способа производства — «обеспечение максимального удовлетворения постоянно растущих материальных и культурных потребностей всего общества путем непрерывного роста и совершенствования социалистического производства на базе высшей техники». Сталин также развил идею построения коммунизма в одной отдельно взятой стране. Обсудить книгу Сталин пригласил в Волынское узкий круг. Берия и Маленков горячо ее поддержали, как утверждал Микоян, который сам отмолчался. «Молотов что-то мычал вроде бы в поддержку, но в таких выражениях и так неопределенно, что было ясно: он не убежден в правильности мыслей Сталина»