[1218]. В ее следственном деле множество показаний арестованных врачей — Виноградова, Когана, Вовси. Жемчужину собирались судить по статьям 58-1а (измена Родине), 58–10 (антисоветская пропаганда и агитация) и 58–11 (организационная деятельность, направленная к подготовке или совершению контрреволюционных преступлений). Полина не призналась ни в чем. И ни словом она не повредила мужу. Последний раз Полину вызывали на допрос 2 марта.
Готовились и другие обвинения. «Сталин попросил узнать через Вышинского, который был в то время в США, каким образом Молотов ездил по стране в период своего пребывания в Америке и не выделялся ли ему специальный вагон, как будто это могло быть важной уликой против Молотова»[1219]. 19 февраля МГБ арестовало как еврейского националиста Ивана Майского. Как утверждал Бережков, «и Майский, и Полина были нужны, чтобы состряпать “дело Молотова — английского шпиона”. Из рассказов Майского о допросах, которым его подвергал Берия, вырисовывается следующая версия: Молотова якобы завербовали англичане во время его поездки весной 1942 года в Лондон и Вашингтон». Из Шотландии, где приземлился самолет Молотова, до Лондона ехали на поезде, причем у Молотова был свой салон-вагон. «Именно в ту ночь Иден завербовал Молотова, ставшего таким образом ценнейшим агентом Интеллидженс сервис… Казалось, все подготовлено к последнему удару — аресту и объявлению некогда ближайшего соратника шпионом и врагом народа со всеми вытекающими последствиями»[1220].
28 февраля Сталин провел в одиночестве на «Ближней», хотя был день рождения его дочери Светланы. Вечером заказал себе ужин. Вдруг неожиданно вызвал машину и отправился в Кремль, куда пригласил «четверку» — Берию, Маленкова, Хрущева и Булганина посмотреть кино (правда, это зафиксировано только Хрущевым с его буйным полетом фантазии). Оттуда, уже в ночь на 1 марта, все вместе отправились к Сталину на дачу[1221]. Он угощал своих гостей молодым виноградным вином — «Маджари», которое сам называл соком. Гости стали разъезжаться в пятом часу утра. «Обычное время, когда кончались его “обеды”, — вспоминал Хрущев. — Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа… Когда выходили в вестибюль, Сталин, как обычно, пошел проводить нас»[1222]. Слова Сталина передал охране прикрепленный Иван Хрусталев: «Ложитесь-ка вы все спать. Мне ничего не надо. И я тоже ложусь. Вы мне сегодня не понадобитесь»[1223]. Больше Сталин ничего не произнесет.
1 марта он долго не выходил из комнаты. Только в 11 вечера охрана осмелилась зайти в комнату — он лежал на полу и хрипел. Врача на Волынском тогда уже не было. Молотов говорил, что в последние месяцы жизни Сталин опасался лечиться, патологически боясь отравления. Врачебную помощь оказать было некому. В 2 часа ночи 2 марта приехали Берия и Маленков, которые осмотрели перенесенного на диван Сталина и приказали его не беспокоить. Врачи вместе с Маленковым, Берией и Хрущевым появились только в 9 утра.
Оттуда все трое направились в Кремль. В 10.40 в кабинет Сталина вместе с ними вошли Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов, Первухин, Сабуров, Шверник, Шкирятов, начальник Лечсанупра Куперин и инструктор отдела партийных органов ЦК Толкачев. Молотов в те дни был нездоров. После гриппа развилось воспаление легких, от которого он еще не оправился. Но по звонку вскочил с постели и примчался в Кремль. Заседали всего 20 минут. Куперин получил задание подготовить правительственное сообщение о болезни Сталина, где сообщалось об опасном для жизни кровоизлиянии в мозг, Толкачев — созывать в Москву членов ЦК. Молотов и другие руководители вернулись на «Ближнюю». Он вспоминал: «Сталин лежал на диване. Глаза закрыты. Иногда он открывал их и пытался что-то говорить, но сознание к нему так и не вернулось. Когда он пытался говорить, к нему подбегал Берия и целовал его руку»[1224].
Вечером в кремлевском кабинете Сталина вновь собралось узкое руководство — председательствовал Берия. Министр здравоохранения Третьяков подтвердил диагноз: массивное кровоизлияние в мозг, в левое полушарие, на почве гипертонии и атеросклероза мозговых артерий[1225]. Был ли Сталин умерщвлен? Молотов этого не исключал, хотя полной уверенности на этот счет у него не было. Главный подозреваемый — Берия. «Не исключаю, что он приложил руку к его смерти. Из того, что он мне говорил, да я это чувствовал. На трибуне мавзолея 1 мая 1953 года делал такие намеки»[1226]. Впрочем, практического значения причина смерти вождя в тот момент не имела.
Новая система власти уже формировалась на Ближней даче Сталина, когда врачи боролись за его жизнь. Молотов на январском 1955 года пленуме ЦК в пылу полемики с Маленковым вспомнит, как это было: «Мы стоим у постели больного человека, который умирает. Надо между собой поговорить, никто не говорит с нами. Здесь есть двое — Маленков и Берия. Мы сидим на втором этаже: я, Хрущев, Булганин, Ворошилов, Каганович, а они наверху. Они приносят готовые, сформулированные предложения, обращение ЦК, проекты Президиума Верховного Совета, состав Правительства, глава Правительства, Министерства, такие-то Министерства объединить и прочее. Все это принесли нам Берия и Маленков»[1227].
В восемь вечера 5 марта прошло беспрецедентное по формату «Совместное заседание Пленума Центрального комитета КПСС, Совета Министров Союза ССР и Президиума Верховного Совета СССР». Председательствовал Хрущев, который сразу предоставил слово Третьякову «для сообщения о состоянии здоровья товарища Сталина И. В. Сообщение т. Третьякова принимается к сведению». Хрущев предоставляет слово Маленкову. Тот поднимается на трибуну:
— Все понимают огромную ответственность за руководство страной, которая ложится теперь на всех нас. Всем понятно, что страна не может терпеть ни одного часа перебоя в руководстве.
Слово предоставляется Берии:
— Мы уверены — вы разделите наше мнение о том, что в переживаемое нашей партией и страной трудное время у нас может быть только одна кандидатура на пост Председателя Совета министров СССР — кандидатура товарища Маленкова.
Возгласы с мест: «Правильно! Утвердить!» Хрущев предоставляет слово Маленкову, который озвучил, по сути, новую структуру власти. Берия, Молотов, Булганин, Каганович назначались первыми заместителями главы Совмина. В правительстве вместо Президиума и Бюро Президиума оставался один орган — Президиум в составе председателя и его замов. Председателем Президиума Верховного Совета назначили Ворошилова, Шверник перемещался в ВЦСПС. МГБ и МВД объединялись в одно единое Министерство внутренних дел во главе с Берией. Молотов становился министром иностранных дел, Булганин — военным министром.
В партии вместо Президиума и Бюро Президиума также создавался один орган — Президиум ЦК из 11 членов и 4 кандидатов. Члены Президиума — «девятка» плюс Молотов и Микоян. Постоянные комиссии при Президиуме ЦК КПСС — по внешним делам и по вопросам обороны — ликвидировались. Секретарями ЦК стали Игнатьев, Поспелов, Шаталин. Решили, что Хрущев сосредоточится на работе в ЦК КПСС, для чего уйдет из МК.
Хрущев ставит на голосование внесенные с голоса предложения. Поднялись все руки. Хрущев объявляет совместное заседание закрытым[1228]. Все закончилось за 40 минут. На заседании «Молотов был по-прежнему замкнут, каменно холоден, словно все нарастающее кипение страстей не имеет к нему никакого отношения»[1229]. Он получил три новых позиции — зампреда Совмина, члена Президиума ЦК и министра иностранных дел. Почему Молотова вернули в высшее руководство? Как полагают А. А. Данилов и А. В. Пыжиков, «не знавшие всех перипетий этой борьбы миллионы советских людей по-прежнему видели едва ли не единственным преемником Сталина Молотова, а других старейших членов Политбюро — обязательным окружением любого нового лидера страны. Маленков и Берия справедливо опасались того, что страна может не поддержать иной расклад политических сил в высшем руководстве. И надо сказать, что опасались они, конечно, не без оснований — в адрес Молотова после смерти Сталина пришли сотни писем, в которых простые люди выражали недоумение по поводу того, что он не стал новым лидером страны»[1230]. Если бы в СССР проводились состязательные выборы, у Молотова были бы все шансы возглавить страну.
Но почему же тогда Молотов не стал главой правительства? Ответ прост, и его точно сформулировал Константин Симонов: «Молотов мог бы заместить Сталина на посту Председателя Совета министров. Молотов был популярен, и в широких массах такое назначение очевидно встретило бы положительное отношение. Но Берии помог сам Сталин, в последнем выступлении по каким-то своим причинам — может быть, не совсем по своим, а по ставшим его чужим инсинуациям, — обрушившийся на Молотова с такой силой, что назначение Молотова на один из двух постов, занимавшихся Сталиным, людьми, слышавшими выступление Сталина, было бы воспринято как нечто прямо противоположное его воле»[1231]. А так руководители с огромным аппаратным весом подкрепляли свою вновь обретенную власть личным политическим авторитетом Молотова. При этом Молотов получил в качестве первых заместителей в МИДе тех людей, которых он бы себе сам точно никогда не выбрал — Вышинского и Малика.
В 20.40 Хрущев объявил совместное заседание закрытым. Молотов с другими членами Президиума ЦК поспешили в Волынское. В 21.50 врачи констатировали смерть Сталина. Вошли в комнату, где лежало тело умершего лидера, и простояли в молчании 20 минут. Каждому было что о нем вспомнить. Затем вновь уехали в Кремль.