К ночи в полуподвале у доктора стало тесно от гостей, окно запотело, свечи оплыли, лица собравшихся раскраснелись, плечи расправились, и стройное многоголосье песен смыло все унижение, весь бред войны. Лица поющих были так таинственны, так благородны и печальны, как ее знакомый гигантский кипарис. Как сам этот прекрасный город, переживший за полтора тысячелетия столько бед, нашествий и эпидемий.
А тем временем президент, страдающий почками и базедовой болезнью, не пил и не ел в своем бункере, а собирался дать деру. И дал-таки! Утром, когда она, как всегда, отправилась на свою постылую работу, она нашла у Дома Правительства обескураживающую суету. Под покровом ночи, снегопада и праздника президент и его близкие на нескольких машинах отбыли из столицы в неизвестном направлении. Дом Правительства оказался пуст. И те, кто его то ли собирался штурмовать, то ли стерег — не сразу это поняли. А когда догадались, пошли посмотреть: как там и что. Она пошла с ними. И нашла там тоску запустения в пыльных залах с выковырянным и сожженным паркетом. Она снимала неопрятную мерзость, уйму подробностей этой мерзости, их-то и ждала от ее снимков Ядвига из «Гаммы». В бывшей огромной столовке и кухне много недель ели, пили, перевязывали раны, буянили и спали мальчишки из хороших семей, безумцы-патриоты и просто бандиты, и всех этих героев объединяло то, что в отличие от обычных солдат они не догадывались о необходимости стирать портянки.
Никакого бункера не было. Были столовая с поломанными столами, кухня, бойлерная и продовольственный склад без продовольствия. На этом складе она нашла одного своего свана. Он лежал на голом полу, уткнувшись мертвым лицом в стенку. У другой стенки лежал сочившийся кровью соломенный матрас, бинты и разбитые шприцы. Она не стала это снимать… уволилась из инопланетян.
В тот же день Оппозиция дала пресс-конференцию, на которой военные корреспонденты «отстреляли» последние кадры фотопленки, а командир гвардии оппозиции, в недавнем прошлом профессор театрального института, подвел общий итог. Он сказал: «Finita la komedia!»
Он ошибался.
Когда она шла с пресс-конференции, то увидела странное зрелище: сотни людей пытались гулять по расстрелянной улице. Люди были точно такими, какими должны быть преуспевающие горожане на Рождество: румяные, сытые, в чистеньких дубленках, в дутых куртках и ярких лыжных шапочках. Они двигались гуськом и толпочками мимо искромсанных деревьев и каменных руин, с трудом, помогая друг другу, перебирались через гигантские стволы платанов, обходили кучи битых кирпичей, остовы сожженных машин и воронки от взрывов снарядов. Вокруг сванской пушки возились дети. А взрослые солидные мужчины трогали ствол самоходки, качали головами и цокали языками. Странным было то, что некоторые вдруг смеялись. Так бывает в кино, когда какой-нибудь зритель вдруг хихикнет ни к месту. И замолчит, смутившись. Они не понимали. Праздничная театральна публика пришла в театр, в котором режиссер-авангардист взорвал зал и сцену. И в этих декорациях занималась новая пьеса.
Утром она улетела.
В горячие точки больше не ездила. И так ни разу не увидела и не стремилась увидеть ни одной своей фотографии. Хотя гонорары какое-то время приходили и приходили.
Русский доктор(1992)
Это была деревня в долине между гор, на слиянии двух речек. Однажды весной сюда пришла война. Потому что небольшая прекрасная страна разделилась на Запад и Восток. Принцип детской игры в «Зарницу», или штабных учений, или войны за свободу негров в США — Синие и Красные, войска Юга и Севера, Республиканцы и Федералы… Предупреждаю читателей газет и любителей новостей по ящику — не будет Белых и Красных, опускаю. Потому что на самом деле на войне не бывает Белых и Красных. Война — это яма, клоака, в которую слиты чистая кровь, грязные портянки, детские и взрослые слезы, мертвые тела людей и животных, холод подвалов и просто дерьмо. Подумайте, какого цвета эта смесь, а потом отыщите в ней Синих и Зеленых. Поймите также, что во время войны ничего не стоит ухнуться в эту клоаку с головой и стать ее содержимым. И хватит об этом.
Я просто хочу рассказать о Боре, как он спас свою семью и стал, кем стал. Начну я с давних времен, когда мы еще не были знакомы.
Боря приехал в свой рай вполне взрослым, но молодым и сильным доктором. Приехал в цветущую деревню на слиянии двух рек с заснеженных просторов Урала, из промышленного города, коптящего небо над этими просторами. После окончания медицинского института он работал вначале патологоанатомом в милиции, потом в психушке терапевтом, потом венерологом в вендиспансере. А пока учился в институте, работал по ночам сначала санитаром, потом фельдшером, а последние два курса врачом на «Скорой помощи». Все эти годы — и в институте, и после — он жил в общежитиях. Вот такой у Бори был жизненный опыт.
Потом он влюбился, в Машу. Она была обычной и несказанной северной красавицей, которые невесть откуда берутся в заснеженных промышленных городах Урала и Сибири. У нее были синие глаза, очень белая кожа, темные волосы, длинные-предлинные ноги и необыкновенно добрые лицо и сердце. Она была замужем. И жила со своим мужем-боксером тоже в общежитии. Как Боря добивался Машу — история на три года, и, хотя эта история хорошая и правдивая, ее я тоже опущу.
Но чтобы жениться на Маше и, главное, народить с нею детей, причем много, Боря хотел получить квартиру. Получить квартиру можно было, только работая на одном из огромных заводов, коптящих небо над городом. И то к концу жизни. Если очень повезет. Но все-таки он пошел устраиваться в заводскую больницу, хоть кем. Вот тут и выяснилось, что Боря еврей, а международное положение было в тот момент таково, что евреев начали выпускать в Израиль, зато окончательно перестали брать на работу на военные предприятия. С целью предотвращения возможной выдачи на исторической еврейской родине советских военных тайн — примерно так.
Невоенных же предприятий, которые бы давали квартиры, в стране не было вообще.
Боря, который, чтобы жениться на Маше и завести с ней много детей, стал боксером и побил несколько раз, причем не на ринге, ее мужа-боксера, глубоко задумался. Он не хотел в Израиль, но что гораздо важнее — не хотела Маша. Вот тогда, как это всегда бывает, совершенно случайно он узнал от приятеля, что в одной теплой советской республике не хватает сельских врачей и что при этом простому доктору там обещают не то что квартиру, а дом с садом. Боря написал несколько писем, получил обстоятельные, но бестолковые ответы, и поехал, один, без Маши, искать место доктора с домом и садом. Он нашел место. Правда, дома не было, но был сад на берегу чистой и холодной речушки, текущей с ближних гор, и разрешение построить в саду дом. Сад на несколько месяцев стал домом. Боря спал в палатке под инжиром, утром умывался в речке и шел на работу.
Слава о Боре, русском докторе, за две недели облетела округу. Почетное звание «русский доктор» не было связано с национальностью, оно просто означало, что Боря был специалистом с настоящим, не купленным дипломом. То есть он умел лечить. Несмотря на то что Боря поначалу совершенно не знал местных языков (грузинского, абхазского, армянского, греческого, азербайджанского и еврейского), а местное население не говорило по-английски, по-русски же могло неплохо материться, обсуждать международное положение, торговаться на базаре с лицами промежуточных национальностей и, кто служил в армии, отдавать и понимать строевые команды — так вот, несмотря на это, все очень быстро поняли, что Боря не просто «русский доктор», но «очень хороший русский доктор». И Боря стал обнаруживать десятирублевки и даже четвертные в кармане халата после каждого визита к больному. Поначалу это привело его в смятение, он стал бегать по тем, кого лечил, чтобы возвращать мзду, перессорился с пациентами и узнал много местных слов и выражений. «Шени чири ме!» — кричал он через забор бабушке своего больного (значило это: «твои беды — мне»), «кал батоно!» (а это значило: «мадам» или «госпожа») «возьмите обратно ваши деньги. А то я больше не приду к вашему внуку!» На него обижались. Однако здоровье внука, дочери, брата было дороже обычая платить доктору. Платить перестали. Но на поляне посреди Бориного сада откуда ни возьмись появились щебенка, камень, цемент, песок, известь, доски и черепица. Не все сразу, а в необходимой и разумной последовательности. Соседи, которые гордились Борей как чемпионом мира по медицине, по счастливой случайности выбравшим именно их деревню для проживания с будущей женой и будущими детьми, шли к нему с советами и с помощью. Так что за полгода в саду вырос дом. Ну, не дом, но и не времянка, а настоящий капитальный чулан в глубине будущего дома. Чулан стоял гордо и одиноко, а вокруг него уже ждал будущих стен могучий и прочный фундамент.
Была ранняя весна, зацвели абрикосы, когда Боря понял, что пора ехать за Машей.
Они вернулись, когда цвел гранат. Пока Боря ездил за Машей, соседи поставили вокруг сада новый забор и ворота. Боря привез Машу на рейсовом автобусе в полдень. Первым их увидел Вахо, хозяин и шеф-повар «точки» у моста через реку, ту реку, в которую впадала речушка, возле которой цвел Борин сад. Вахо стоял в дверях своей «точки», прислонясь к дверному косяку, и смотрел на реку под мостом, где его младший брат Миша мыл мотоцикл «Индиан». Мотоцикл был старше Миши лет на сорок. Вахо смотрел на Мишу и на его мотоцикл, но на самом деле, каким-то загадочным образом, боковым зрением, почти что ухом, но очень зорко, Вахо смотрел на Машу. Он разглядел ее хорошо и понял: в деревню приехало счастье. Вахо, человек на редкость громоздкий и молчаливый, перестал подпирать косяк, сошел с крыльца, чтобы взять сумку из рук Маши и чемодан у Бори. Уже у самого сада их догнал Миша на сверкающем мокром «Индиане», сложил чемоданы и сумки в мотоциклетную коляску и с треском доставил имущество доктора и докторши к фундаменту будущего дома. А вечером в гости к русскому доктору и его Маше пришла вся деревня. Молодым подарили все, что нужно для семейной жизни, включая большую кровать, телевизор, умывальник и даже детскую коляску, которая была пока не нужна. Еще подарили щенка кавказской овчарки по имени Барс. Маша стала звать щенка Барсиком.