— В столице,— задумчиво повторил Калишер, прихлебывал кофе.— В столице.— И вдруг неожиданно поднял веселые глаза:— В какой столице?
— То есть как в какой?— не понял Астахов.
Но Калишер остановил ею жестом, прислушался, сказал:
— Минутку, кажется, готово,— и вышел в соседнюю комнату.
— Готово?— нетерпеливо спросил он Фараджа, который сидел там за старой пишущей машинкой.
— Пожалуйста.— Фарадж моментально вынул из каретки и протянул Калишеру листок бумаги.
В саду отеля прокричала ящерица.
Часовой, стоявший снаружи у входа в гостиницу под навесом, шевеля губами, считал, сколько раз раздался крик. Шесть. С досадой покачал головой. Ею напарник засмеялся.
— Мне нужно спешить,— сказал Игорь Кларку.
— Мы вряд ли соберем шесть подписей,— ответил тот.
— Пусть будет хотя бы пять, четыре...
— Нужно говорить с каждым отдельно,— предложил Максвелл.
— Я уже сказал Катлен.
— Что она?
— Она вряд ли подпишет.
Катлен подошла к ним, видимо, слышала последние слова.
— Нет, она передумала,— сказала Катлен.— Эта взбалмошная баба передумала. Она подпишет.
Игорь взглянул на нее с радостным удивлением.
— Из спортивною интереса,— уточнила Катлен.
— Может быть, вам поговорить с Морром?— спросил ее Кларк осторожно.
Катлен на секунду задумалась, потом кивнула:
— Хорошо, попробую...
— Остаются Стэннард и Хольц,— сказал Максвелл.
— Остается только Стэннард,— возразил Кларк.
Калишер взял листок и вернулся с ним к Астахову.
— Значит, в столице,— продолжал он,— так, так. У вас, видимо, неплохие заработки, мистер Астахов?
— На жизнь хватает, я человек скромный.— Астахов все еще не понимал, куда клонит Калишер.
— Ну, а основное вознаграждение вы получаете в рублях?— не меняя тона, как бы между прочим спросил тот.
— Почему в рублях?
— Неужто вам платят в твердой валюте?— засмеялся Калишер.— Широко, широко живут наши русские друзья!
— Я не понимаю вас!
— Не надо,— дружелюбно покачал головой Калишер.— Не надо, Астахов. Не осложняйте жизни ни себе, ни мне. Ведь мы, наверное, с вами в одном звании? Вы полковник или подполковник?
— О чем вы говорите?!
— Ну, перестаньте,— поморщился Калишер.— Хотите, чтобы я вел разговор официально? Пожалуйста. Вам же будет хуже. У революционного правительства есть данные, свидетельствующие о том, что вы, господин Астахов, русский шпион.
Астахов засмеялся, все еще не веря, что с ним говорят серьезно, но вдруг осекся, сказал после паузы:
— Я английский подданный, вы будете отвечать.
— В мирное время шпионов обычно судят, устраивают показательные процессы,—незлобиво продолжал Калишер, доливая чаю Астахову.— Но в революционное их просто расстреливают.
— Не верю этому сосунку,— сказал Mopp Катлен, брезгливо морщась.
— Почему?
— Пахнет провокацией. Он соберет подписи и отдаст Калишеру или, того лучше, этому Фараджу,
— Ты не веришь не ему, ты не веришь в себя. Он чист, как свист мальчишки.
— Тебе лучше знать.
— Конечно, лучше... Но я о другом. Давай профессионально. Представь себе лицо твоего редактора, когда во всех газетах будет опубликована телеграмма, подписанная Кларком, Максвеллом, Стэннардом и мною, а твоей подписи нет. И представь свою карьеру после этого.
— Хольц отказался?— деловито осведомился Mopp.
— Хольц — фотограф. Его подпись не важна. А снимков у него нет. Его решили не беспокоить.
— Да?
— Да.
— И Стэннард подпишет?
Стэннард в отчаянии объяснял Максвеллу:
— Вот не лежало у меня сердце к этой поездке... ну просто, не лежало. Ну зачем я согласился? Ведь если честно, я не очень здоровый человек. Да, да, мне врач сказал, это называется компульсивный синдром. Я не способен принимать решения. Я и псевдоним себе придумал из-за этого. Чтобы и так можно и так... Жизнь сложна, жизнь так сложна... Разве хоть одно решение может быть правильным до конца. Ни одного!.. Слушайте, Гарри, считайте, что меня тут нет, что вы со мной не говорили... Я спал... Ну, я боюсь смерти... Я боюсь Калишера, этих часовых. Это все не для меня... Я никого не выдам. Но без меня, ладно?.. Проклятая профессия. Все время на острие, на виду у всех, каждую минуту самому принимать решения! Как бы я хотел быть простым управляющим отелем, как этот Астахов.
— Значит, завтра вы подпишете у Калишера?
— Я не знаю... Я ничего не знаю... Он должен понять меня! У меня болезнь!.. Понимаете — болезнь!.. А Кларк подписал?.. И Катлен?.. Хорошо... Я подпишу — я согласен. Проклятая профессия!..
В здании радиостанции Калишер продолжал разговор с потрясенным Астаховым, держа в руках листок бумаги, который получил от Фараджа.
— Так вот, в революционное время шпионов расстреливают. Но вы мне симпатичны, в вас есть стержень. А я люблю стержневых людей. Я попробую вас спасти.
— Я уехал из России ребенком с родителями, какой я шпион! Это идиотская шутка.
— Послушайте. Вот мой план. Сейчас десять вечера. Утром в семь часов, перед завтраком, вы устраиваете небольшую пресс-конференцию вашим постояльцам. Скажете им, что вы — русский резидент, глава разветвленной разведывательной сети. Дирижер оркестра.
— Да я здесь пятнадцать лет, меня знает каждый человек в городе!— все еще пытался протестовать Астахов.
— Тем более. Свои указания вы передавали некоторым членам правительства республики через местных коммунистов. Имена здесь есть.— Он помахал листочком.— И готовили в стране коммунистический переворот. Да, да, переворот. При обыске у вас найдут все, что положено в таких случаях находить. Адреса складов оружия там указаны. Радиостанцию вы прячете в отеле — под крышей, на чердаке.
— У меня нет никакой радиостанции!
— Не беспокойтесь. Уже есть. И именно на чердаке. Там же шифры. К сожалению, у нас мало времени. Вас хватятся. Поэтому вот вам, здесь все написано: кто вы, что вы, чем занимались.— Калишер протянул Астахову листок бумаги.— Ваше настоящее имя Павлов, Иван Петрович Павлов, в честь великого ученого. Преклоняюсь перед ним. Тут прочерки — названия городов, сами проставите — те, в которых бывали, чтобы не запутаться.
Астахов потер себе грудь. Ему нечем было дышать.
— Вы умный человек, Астахов. Поэтому не буду играть в прятки. Временному правительству повстанцев позарез нужен разоблаченный советский агент, чтобы показать миру, как его обманывает Москва. Вы самая удобная кандидатура. Поймите, вас можно было бы объявить резидентом и без вашего участия: просто арестовать, сообщить об этом всему миру, расстрелять. Вариант с вашим собственным признанием придумал я, чтобы спасти вас. Кто знает, может быть, за это русские когда-нибудь по-доброму отнесутся и ко мне,— вздохнул Калишер и добавил деловито:— После пресс-конференции вы получите крупную сумму денег, сможете поселиться в любом месте земного шара по выбору. Транспорт — наш. Будете жить в тишине, вдали от политики, воспитывать честного сына. Денег хватит до конца жизни. Конечно, при разумной трате. Ну так как же, товарищ полковник?— Калишер взглянул на часы:—Время, время.
Астахов не отвечал.
В саду скова раздался тревожный и нетерпеливый крик ящерицы: э-у, э-у, э-у...
Снова, уже в азарте, часовой считал: принесет ли она ему счастье? Нет, снова не принесла. Ровно шесть раз, проклятая ящерица! Напарник засмеялся.
Оторвавшийся мокрый край брезента дважды тяжело хлопнул под ветром.
Раздосадованный часовой в сердцах пальнул в ту сторону из автомата.
Его напарник засмеялся еще громче...
— Что это?— спросил Кларк.— Стреляют?
— Нет,—ответил Игорь,— брезент опять оторвало.
— Только осторожней,— сказал Кларк, вручая Игорю бумагу в целлофановом конверте.
— Все будет в порядке,— ответил Игорь и через черный ход на кухне вышел в сад.
Он снова двигался вдоль каменной стены, увитой плющом, касался мокрых камней ладонями. В эту темную ночь сквозь пелену дождя его не могли видеть часовые.
Он дошел до угла стены, сделал еще несколько шагов и нащупал знакомый выступ. Подземный ход, который когда-то в детстве они вырыли вместе с Абу, здесь.
Игорь опустился на корточки, увидел Абу, улыбнулся:
— Taк и лежишь с закрытыми глазами? Я же говорил тебе — переберись под брезент. Все в порядке. Вот...
Он полез во внутренний карман куртки за драгоценной бумагой, но вдруг увидел, что Абу не открывает глаз.
— Да ты что? Уснул?
Он дотронулся до мокрых волос Абу. Потом схватил голову друга обеими руками. Склонившись над ней, ясно различил над ухом поближе ко лбу маленькую аккуратную дырочку. Крови не было видно, ее смыло дождем...
Калишер почти сочувственно посмотрел на собеседника:
— Ну, хорошо, еще один аргумент. Ваш сын.
— Что вы хотите от Игоря?!
— Я?— поднял плечи Калишер.— Ничего. Это вы хотите. Воспитать честного, благородного человека. На каком примере, позвольте вас спросить? Управляющего паршивым отелем? Человека без родины? Неудавшегося кларнетиста? Богатый выбор! Если же вы сделаете то, что предлагаю я, вы подарите ему отца-героя, разведчика.
— Я стану для него предателем.
— Да никоим образом! Вы получили задание из Москвы — раскрыть себя. Для того, скажем, чтобы спасти настоящего резидента. Ну, или что-то в подобном духе. Отработаем потом.— Калишер помолчал немного, отхлебнул кофе и добавил:— Имейте в виду: это предпоследний.
— Что предпоследний?— не понял Астахов.
— Аргумент,
— У вас есть еще одни?
— Есть, Астахов, есть. Я не хотел доводить до него. Он вульгарен, не мной придуман. Но приходится. Итак, последний аргумент...
В номере у Кларка собрались, кроме него, Максвелл, Mopp, Катлен и Стэннард. Перед ними стоял Игорь.
— Я уверен, что это случайный выстрел. Пальнул часовой, и все...— говорил он.
— Но вы же не знаете, куда идти, даже если выберетесь из города живым,— сказал Кларк,