— Музыкант?!— удивился Калишер.— Из оркестра? Это... интересно...
— А с кем мы имеем удовольствие?— перебила его Кятлев.
— Какое уж вам со мной удовольствие,— горестно махнул рукой толстяк.— Питер Калишер, советник революционного правительства по делам печати.— Он энергично замотал головой, увидев фотоаппарат:— Нет, нет сегодня я нефотогеничен.— И снова принялся извиняться:— Простите, ради бога. Так неудобно. Они не причинили вам боли?
— Нам нет. Но вот сына управляющего, который нашел в себе смелость заступиться за женщину...— начала Катлен, глянув мельком на Морра.
— Они неплохие ребята,— кивнул Калишер в сторону часовых,— но, сами понимаете, образование— не Оксфорд. Мне только час назад сказали, что группа «Совесть мира», оказывается, находится здесь. Приезжаю с передовой, и нате вам — под арестом. Как говорил один мой друг-революционер из Латинской Америки,— кретинос! Полные кретинос! Что в переводе означает то же самое. Они хотя бы сказали вам, за что?
— Ночью мы дали телеграммы, в которых сообщили о том, что видели,— ответил Кларк.
— А что вы видели?— заинтересовался Калишер.
— Мы видели американских офицеров, инструкторов. Я думало, вы знаете об этом лучше нас.
— Ах, вот в чем дело!—посерьезнел Калишер. — М-да. Тогда их можно понять, моих дикарей. Это что же — ваше общее мнение?
— Видимо, так,— ответил Кларк.
— И ваше, мадемуазель Габю?
— В темноте, как известно, все мужчины одинаковы, но это были американцы.
— И вы, мистер Mopp?
— Хотя бы уж не орали американские команды,— сказал Mopp,— выучили бы для приличия местные.
— Они так же узнаваемы, как вы, господин Калишер,— сказал Максвелл.
— А я этого не скрываю,— обаятельно улыбнулся Калишер,— по национальности я американец, по натуре — авантюрист, а по профессии — революционер. Так сказать, Че Гевара.
— Кто?! — изумился Кларк.
— Частное лицо, занимающееся революцией.— Калишер говорил абсолютно искренне и серьезно.— И все остальные здесь, в ком вы узнали американцев,— тоже частные лица, помогающие революции. И не следует принимать их за офицеров американской армии.
— А самолеты, десантные баржи?— спросил Максвелл.— Оружие, вот эти автоматы,— кивнул он на часовых,— форма? Все это тоже частное?
— В нашем мире, к сожалению, продаются свободно не только баржи или самолеты, но даже некоторые, как я слышал, журналисты,— вздохнул Калишер.
К отелю лихо подкатил «джип». Из него выскочил Фарадж.
— ...Ну вот и ваша свобода,— торжественно сказал толстяк.
Фарадж подбежал и нему, протянул записку. Калишер прочел, и брови его поползли вверх:
— Вы сказали ему, что я буду жаловаться премьеру?
— Он ответил, что это приказ премьера.
— Премьера? Тогда мы едем искать премьера!— объявил Калишер, поднимаясь с кресла.— Господа, ваш плен продлится недолго, поверьте. Как только я найду премьера...
Но Фарадж подал Калишеру еще одну записку.
— Еще одна?— удивился тот. Развернул, прочел, пожал плечами:— Нет, по-моему, он все-таки не в своем уме, а?
— Приказ,— развел руками Фарадж.
— Не знаю, не знаю... Господа, ради бога, извините меня. Оказывается, звонил премьер и просил провести среди вас, ну что-то вроде тайного голосования. Чтобы каждый мог высказать свое мнение без помех. Один на один, так сказать, со своей совестью.
— Что еще?— не понял Кларк.
Фарадж взял у солдата и протянул Калишеру небольшой металлический ящик и несколько листков бумаги.
— В лучших традициях демократии.— усмехнулся Калишер.— Тут шесть бюллетеней с текстом того заявления, которое, премьер рассчитывает, вы направите в ООН. Раздайте.
Фарадж раздал листки бумаги журналистам. Кларк начал вслух читать текст:
— «Вопреки слухам, распускаемым агентами коммунизма...»
— Ну, здесь можно будет помягче, это мы согласуем,— заверил Калишер.— Мы —журналисты.— продолжал читать Кларк,— посланные а Республику Гранатовых островов Советом Безопасности ООН, заявляем, что в восстании на острове Баланг участвует только народ этой страны. Никаких иностранных вооруженных сил здесь нет. За нескольких иностранцев, частных лиц, поддерживающих революцию, их правительства не несут ответственности».
— Ваше дело эго художественно оформить: эпитеты там, метафоры...— сказал Калишер.— Но смысл такой.
— Американец, который печатал это,— заметила Катлен, протягивая Калишеру листок,— неграмотен. Не вы ли, господин частный революционер?
Калишер быстро взглянул:
— Ах, это! Машинка с дефектом. Буква «К» западает. Ничего, возьмут власть, купят новую.
— И что все мы должны делать с этим сочинением?— спросил Кларк.
— Объясните,— кивнул Калишер Фараджу.
— Каждый из вас,— сказал Фарадж четко,— по-одиночке войдет в закрытую комнату и опустит бюллетень в этот ящик. Предварительно поставит здесь карандашом минус или плюс. Плюс означает, что он согласен подписать этот текст, минус — отказывается.
— Никаких фамилий, полная тайна,— заметил Калишер.
— Крестики, нолики,— сказал Mopp.— С нами ведут детские игры.
— Очень прошу вас, господа,— голос Калишера звучал просительно,— не отказывайтесь от этой затеи. Пусть она наивна и смешна. Но это распоряжение премьера, а мы все в его власти в конце концов. Кроме того, согласитесь, эго честное испытание. Одно дело все-таки, когда вы все вместе, другое — врозь. Надо каждому предоставить шанс.
— Никто не подпишет, ясно как божий день,— убежденно сказал Кларк.
— Ну и прекрасно! Соберу минусы и помчусь к премьеру.
Фарадж приспособил для голосования кухню. Поставил на стол ящик, рядом положил ручку.
— Готово,— доложил он.
Калишер обратился к Кларку:
— Прошу вас... Кончим это идиотское голосование побыстрей.
Кларк пожал плечами и с листочком в руке вошел в кухню...
В квартире управляющего отелем вместе с ним были Мэри и Игорь.
— Думаешь, кто-нибудь из них поставит... плюс?— спросил Игорь.
— Не знаю,—ответил Астахов, укладывал кларнет в футляр.— Честно говоря, мне безразлично.
Игорь, улыбнувшись, обнял отца:
— Играл на кларнете, чтобы я не слышал, что там делается?
— Ничего подобного! Скорей, чтобы самому не слышать...
— А куда они денутся!— оторвалась Мэри от пасьянса.— Как миленькие подпишут!
— Вы просто злы на весь свет,— бросил Игорь.
— Я просто их знаю, этот народ...
— Лучше не вмешиваться,— сказал Астахов.— Но ведь их заставляют совершить преступление!
— Для тебя это — преступление. А для них, может быть, нет.
— Ну вот и все,— говорил Калишер, открывая ящик и вынимая бюллетени.— При вскрытии, как говорится... все шесть на месте...— Он собрался положить их в карман, но вдруг глаза его оживились. Он улыбнулся:— А ведь дело, может быть, пойдет, господа. Поодиночке вы, слава богу, не столь единодушны, как гуртом.
Он бросил бюллетени на стол, как фокусник карты: на четырех бумажках под текстом телеграммы стояли минусы, на двух — плюсы.
— Не прощаюсь, господа, надеюсь уговорить премьера даровать вам свободу. Уф, жарища!
И Калишер в сопровождении Фараджа и солдат ушел.
Молчащее нарушил Кларк:
— Он лжет... я надеюсь...
— Элементарная провокация!— воскликнул Стэннард.— Подложили заранее. Смешно.
— Очень смешно,— иронически согласилась Катлен.
— Никто из нас не мог...— повторил Стэннард.
— Конечно, никто,— снова согласилась Катлен.
— Что вы все уставились на меня! — вдруг вышел из себя Стэннард.
— Может быть, и смешно.— Mopp подошел к Стэннарду.— Может быть, и провокация. Но я хотел бы познакомиться с мистером Дугласом. Я хотел бы узнать, что он за парень...
— Бросьте, Эдвард,— защищался Стэннард.
— ...для каких газет работает?— продолжал Mopp.— Как попал в нашу группу?..
— Да какое вам дело до Дугласа!— взорвался Стэннард — Моя фамилия Стэннард, и как Стэннард я член нашей группы. А Дуглас не имеет к ней никакого отношения.
— Какой-то Дуглас ездит с вами, ест с вами, пользуется нашей информацией и, может быть, шпионит за нами?
— Ну, хорошо,— сказал Стэннард тихо,— предположим, я поставил крест, хотя я этого не делал, клянусь! Ну, а второй-то кто? Вы? Или вы?! Кто второй?!
У двери в комнату Астахова стоял Игорь, молча наблюдая за происходящим.
— Хватит,— брезгливо бросил Кларк.
— Игорь,—сказала Катлен,— попросите отца, чтобы подавал банановые лепешки, иначе мы тут съедим друг друга.
Директор ЦРУ завтракал у себя в личной комнате, соединенной со служебным кабинетом. Стакан апельсинового сока, яйцо всмятку, поджаренные тосты, кофе. В эти дни он не ночевал дома, спал здесь.
Помощник неслышно вошел в комнату, положил перед ним на стол конверт. Директор поморщился, но ничего не сказал, вскрыл конверт, прочел шифр-телеграмму.
ВНЕ ВСЯКОЙ ОЧЕРЕДИ ЦЕНТР.
ПЕРВОМУ ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ АДРЕСАТА.
ПОДЛЕЖИТ НЕМЕДЛЕННОМУ УНИЧТОЖЕНИЮ.
КАЛИШЕР ВСТРЕТИЛСЯ ЖУРНАЛИСТАМИ ТОЛЬКО 2 (ПВТ 2) ЧАСА ПОПОЛУДНИ МЕСТНОГО ВРЕМЕНИ. НИКАКИХ РЕАЛЬНЫХ РЕЗУЛЬТАТОВ. СКЛАДЫВАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ ОН НЕ ПОНИМАЕТ КРИТИЧНОСТИ СИТУАЦИИ. ДАЛЬНЕЙШЕЕ ПРОМЕДЛЕНИЕ ПО ЛИНИИ ЖУРНАЛИСТОВ ГРОЗИТ СЕРЬЕЗНЫМИ ОСЛОЖНЕНИЯМИ. ПРОШУ УКАЗАНИЙ = СЕДЬМОЙ.
Директор снова поморщился:
— Старый хрыч! Не может обойтись без театральных эффектов.
Не вынимая туго накрахмаленной салфетки из-за воротника, он прошел в кабинет, вложил лист телеграммы между двумя валиками небольшого металлического ящика, прикрепленного к письменному столу, нажал кнопку. Раздалось короткое шмелиное жужжание, бумага исчезла в ящике, из нижней его части вылилось немного темной жидкости в сосуд толстого стекла.
Директор взглянул на то, что осталось от шифровки Седьмого, и распорядился:
— Без ответа.
Затем вернулся в личную комнату, сел за прерванный завтрак. Помощник остался в кабинете.
— Сообщите л о я л ь н ы м журналистам,— сказал директор, аккуратно срезая ножом верхушку яичной скорлупы,— что по слухам, заслуживающим доверия, их коллеги из группы «Совесть мира»...