Обиходив захваченных агентов, Таманцев ухватил запятнанный кровью вещмешок, перерезал ножом тесьму, стягивавшую верх, и крикнул Алехину:
— Товарищ капитан, давайте перевяжу!
— Успеется!.. — строго сказал Алехин. — Не отвлекайся! Он держался напряжением всех сил и был убежден, что как только его начнут перевязывать или если даже просто отнять намокший тампон от раны и польет кровь — в любом случае он сейчас же потеряет сознание. А до получения «момента истины», до осмысления и принятия им как старшим группы соответствующего решения он просто не имел права терять сознание.
— Посмотри, что с ними! — приказал он Таманцеву, стараясь разглядеть лежавших в нескольких метрах от него помощника коменданта и бритоголового «капитана».
С помощником коменданта все было ясно: он лежал лицом вверх, и еще раньше, только подбежав сюда, Таманцев увидел его уставленные в одну точку, прямо на солнце, остекленелые глаза.
Не выпуская из рук вещмешка, Таманцев подскочил к бритоголовому и, заметив у него за ухом крохотную ранку, ухватил его за плечо, повернул и, увидев вместо правого глаза зияющее выходное отверстие, из которого на траву вытекала черная кровь, вскинул голову.
— Холодные… Оба… — отпустив плечо «капитана», сказал он вполголоса, приложив при этом ладонь ко рту и оборотясь спиной к «лейтенанту» (чтобы тот не услышал), и посмотрел на Блинова.
— Как же так? — проговорил Алехин.
Присев на корточки, Блинов поспешно бинтовал ногу амбалу. Он расслышал слова Таманцева и все понял.
«Это я!.. Я его убил!.. Что я наделал!..» — с ужасом подумал Андрей, жар ударил ему в голову, оторопелый — стрелял-то ведь в плечо! — он покачнулся и, потеряв равновесие, нелепо упал.
— Что с вами? — удивленно спросил старшина.
— Вот она!!! Телефункен! — точно сквозь сон услышал Андрей торжествующие возгласы и, уже поднимаясь, увидел в руках у Таманцева вытащенный из вещмешка, поблескивающий никелем и эбонитом радиопередатчик.
— Посмотри поясницу… — говорил Алехин, морщась от крика Таманцева. — Посмотри поясницу у капитана…
Поставив рацию на вещмешок, Таманцев взрезал ножом брюки на спине у бритоголового, отвернул края в стороны и, взглянув, сообщил:
— На пояснице… вправо от позвоночника два круглых шрамика… Вроде как от фурункулов.
— Женя, это Мищенко… — сказал Алехин. — Запомните, это Мищенко…
Таманцева трудно было чем-либо удивить, но какие-то секунды он смотрел, лихорадочно осмысливая, и не верил. Вспомнив ориентировки и особые приметы, он живо перевернул «капитана» на спину, с силой разжал ему челюсти, заглянул в глубину рта, увидел на верхней короткий металлический мостик, потрогал зачем-то его пальцем и, вытирая руку о голенище своего сапога, подтвердил:
— Мищенко…
Малыш свалил Мищенко! Фантастика! Стажер-несмышленыш свалил легендарного Мищенко, который за двадцать лет более пятидесяти раз перебрасывался на советскую территорию, которого два десятилетия ловили на Дальнем Востоке и западных границах, ловили на всех фронтах, но даже во время чрезвычайного розыска не смогли поймать. Свалил одним выстрелом, разумеется, ничуть того не желая. И теперь страшно переживает. Хотя ему ничего не будет — да Эн Фэ пальцем его тронуть никому не даст! И не потому, что он стажер. И не потому, что генерал сказал — взять живым хоть одного, а взяли двоих. Просто особый случай. Формально это даже его долг. Убить объявленного вне закона — право и обязанность каждого советского человека. Можно было бы его ободрить, пояснить, но ничего, пусть немного помучается. Пусть прочувствует, что лепить надо теплыми, а убить — любой дурак в состоянии. Это тебе не на передовой и не в сорок первом году!
А Паша — мозга! Гений! Спустя год… за какой-то десяток минут прокачать Мищенко — невероятно!
— Чего нам запоминать? Сами доложите! — вытаскивая индивидуальный пакет, недовольно крикнул Алехину Таманцев; ему не понравилось, буквально резануло уши: «Запомните — это Мищенко». Паша что — собрался умирать?..
— Я вас перевяжу! — настойчиво предложил он.
— Нет! — решительно отказался Алехин и полушепотом добавил: — Сначала…
Таманцев спрятал пакет, внутренне настраиваясь бутафорить, опустил голову, расслабленно-спокойный подошел к Аникушину, посмотрел и, словно только теперь обнаружив, что тот мертв, в сильнейшем волнении, как бы еще не веря, вскричал:
— Васька?!! Ваську убили?!!
Он повернулся к лежащим на траве агентам, кинул лихорадочный взгляд на одного, затем на другого и, как бы все вдруг поняв, с лицом, искаженным отчаянием и яростью, уставил палец на «лейтенанта».
— Ты!!! Ты его убил!..
— Нет!.. Я не убивал! Не убивал! Это не я! — энергично запротестовал «лейтенант».
— Ты!!! Он убил Ваську! Он убил моего лучшего друга!!! — оглядываясь и как бы призывая в свидетели Блинова, старшину и Алехина, истерично закричал Таманцев и в совершенном отчаянии замотал головой: — Я жить не буду!!! — Обеими руками он ухватил ворот своей расстегнутой наверху гимнастерки и, рванув, разодрал ее до пояса, обнажив широкую крепкую грудь, сплошь расписанную синими разводами морской татуировки. — Паскуда! Я прикончу его как падаль!!!
И с лихорадочной поспешностью зашарил вокруг по траве глазами, отыскивая наган, умышленно выроненный им перед тем себе под ноги.
— Нет!.. Клянусь, это не я!
— Не смей его трогать! — подыгрывая, строго сказал Алехин.
— Он убил Ваську!!! — рыдающим голосом вопил Таманцев, подняв из травы и держа в руке наган. — Я прикончу его как падаль!!!
Аникушина звали Игорем, а не Васькой, и убил его не «лейтенант», но это не имело сейчас никакого значения. Андрей уже сообразил, что начался заключительный аккорд, так называемое «экстренное потрошение», жестокая, но в данных обстоятельствах совершенно неизбежная игра, потребная для того, чтобы тотчас — немедленно! — получить от кого-либо из захваченных — предположительно самого слабого по волевым качествам — совершенно необходимые сейчас сведения.
Аникушин во время засады повел себя непонятным образом и очень крепко помешал, теперь же, мертвый, он должен был помогать: для пользы дела обыгрывалась его гибель.
Андрей, однажды уже принимавший участие в подобной игре, бросился сзади на Таманцева, обхватил его мускулистое горло левой рукой, а правой — вцепился в его руку с револьвером, хорошо помня, что недопустима и малейшая фальшь, все должно быть естественно, и бороться надо без дураков — в полную силу. Прошлый раз ему помогал в этом Алехин, но сейчас капитан с залитым кровью лицом бессильно сидел на траве и рассчитывать на его поддержку не приходилось.
— Не смей его трогать! — все же восклицал он требовательно, изображая реакцию на возгласы Таманцева. — Слышишь, не смей!
— Держите его! Он контуженый! — крикнул Андрей старшине, и тот, поспешив на помощь, вцепился в Таманцева слева.
— Пустите!!! — с искаженным яростью и отчаянием лицом рвался к «лейтенанту» Таманцев. — Он убил моего лучшего друга!!! Он убил Ваську!!! Я прикончу его как падаль!!!
При этом у Таманцева судорожно подергивалась голова, и рыдал он самыми настоящими слезами, что еще в прошлый раз удивило Андрея. В то же время он не забывал толкать Андрея в коленку — мол, давай, работай!
«Лейтенант», лежа на боку со связанными за спиной руками, инстинктивно старался отползти, отталкиваясь судорожными движениями ног; разрезанные брюки и трусы при этом сползли до колен, обнажив белые мускулистые ляжки.
— Я не убивал!!! — в сильнейшем страхе кричал он. — Клянусь — не убивал! Это не я!!!
В это мгновение Таманцев с бешеным криком: «Он убил Ваську!!!» — внезапным рывком отбросил в сторону старшину и с Андреем, повисшим у него на спине и намеренно выпустившим руку Таманцева с наганом, подскочил к «лейтенанту» и трижды выстрелил в него, точнее над самой его головой.
В следующую секунду он сунул ствол нагана под ноздри «лейтенанту» и рассчитанным движением раскровенил ему верхнюю губу, преследуя при этом двойную цель: чтобы тот, оглушенный, вдохнул в себя пороховую гарь и ощутил кровь.
— Не смей, мерзавец! — подыгрывая, кричал Алехин. — Псих ненормальный! Держите его!
— Я не убивал!!! Пощадите!!! — в ужасе рыдал «лейтенант». — Я никого не убивал!!! Спасите!!! Это не я!!!
Андрею и старшине удалось оттащить Таманцева на несколько шагов, однако, волоча их обоих за собой, Таманцев тут же снова ринулся к «лейтенанту».
— Не ты?! А кто?! Кто же его убил?! Может, ты еще скажешь, что вообще в нас не стрелял?! — яростно орал Таманцев, прикидывая и определяя, что лежащий перед ним уже доведен до потребного состояния и надо брать быка за рога. — Ты еще смеешь врать?! Ты еще смеешь обманывать советскую власть?! Может, ты и позывные уже забыл?!
Андрей теперь с силой удерживал левой рукой не Таманцева, а старшину, вошедшего от борьбы в раж, страдавшего от боли — в момент броска ему вывихнули плечо — и ничего не понимавшего.
— Если хочешь жить — позывные вашего передатчика?! — указывая револьвером на рацию, вынутую из вещмешка, властно потребовал Таманцев и снова уткнул ствол нагана в изуродованное ужасом лицо «лейтенанта». — Позывные твоего передатчика?! Быстро!!!
— Я… Я скажу!!! Все скажу!.. — рыдающим голосом торопливо повторял «лейтенант». — Эс-Тэ-И… Эс-Тэ-И…
— Как Эс-Тэ-И?! — внутренне похолодев, закричал Таманцев. — А Ка-А-О?!
— Ка-А-О было до… четверга… А теперь Эс-Тэ-И!..
— Сколько вас?! — чуть отводя револьвер, но не меняя зверского выражения лица, мгновенно продолжал Таманцев. — Сколько вас приехало сюда, в лес?! Быстро!!!
— Трое…
— Кто старший?!
— Вот… — «Лейтенант» взглядом указал на труп Мищенко.
— Его кличка?! Для радиограмм! Быстро!!!
— Кравцов…
— А где Кулагин?! — мгновенно потребовал Таманцев. (Документы на имя старшего лейтенанта Кулагина были у Павловского.)
— Здесь, в лесу… Он должен нас ждать… «Должен!» — от огорчения и неприязни к самому себе Таманцев яростно сплюнул.