Республиканизм становится в России одной из значимых политических идиом в тот момент – на рубеже XVIII и XIX столетий, – когда в Европе этот тип политической речи находится в глубоком кризисе1461. Великая французская революция, призванная воплотить в жизнь самые смелые ожидания о всеобщей гражданской свободе, воплощенной в представительном правлении, на деле обнажила проблемы республиканской теории. Установление республики привело не к утверждению свободы, а к массовому насилию и террору. Как следствие, воплощенная на практике идеология столкнулась с одним из самых главных вызовов в истории1462.
В итоге в первой половине XIX века республиканская традиция легла в основу политического порядка только в Америке. В Европе же она оказалась неспособной адекватно отреагировать на кризис и претерпела значительную трансформацию, став частью более влиятельных доктрин, успешно справившихся с решением вопросов, поставленных в ходе революции: «любовь к отечеству» была заново интерпретирована в рамках национализма, «свобода» – либерализма, принцип «народовластия» – социализма. В этот исторический момент увлечение республиканскими идеями распространилось и в России, наиболее явно проявившись в декабристском Южном обществе, многие участники которого поддерживали радикальную концепцию П. И. Пестеля, изложенную в «Русской правде». Впрочем, зачастую республиканизм членов тайных обществ трудно отличить от либерализма, а героический – «республиканский» – тип публичного поведения, описанный Ю. М. Лотманом в статье «Декабрист в повседневной жизни»1463, оставался уделом немногих – о нем сложно рассуждать как о практике, укорененной в повседневном общении большинства участников заговора.
Республиканизм трансформировался внутри других политических доктрин (во второй половине XIX века – прежде всего социалистического направления), однако в полной мере – как самостоятельная идеология – в России так и не утвердился, по крайней мере до самого недавнего времени. Это обстоятельство делает книгу Покока особенно интересной. Читатель погрузится в рефлексию над составом и генезисом уникального политического языка, описывающего целый репертуар гражданских добродетелей, давно забытых или, лучше сказать, так никогда полностью и не усвоенных в отечественном контексте. Впрочем, слабость республиканской традиции в России вовсе не свидетельствует о том, что ее политические валентности решительно для нас не актуальны. Как показал Скиннер1464, телеологизм в истории общественной мысли малопродуктивен: утраченные в прошлом концепции имеют свойство возвращаться в новой ситуации и обогащать наши представления о политической реальности, менять привычные нам языковые конвенции. Более того, процесс актуализации республиканской идиомы происходит в России на наших глазах.
Возрождение республиканского языка как полноценного способа говорения о современности возникло в среде англосаксонских историков политической мысли и политических философов как раз под влиянием работ Покока, Скиннера и других представителей Кембриджской школы1465. Скиннер впервые заговорил о третьей концепции свободы, которая затем – в трудах Ф. Петтита1466 – получила свое законченное обоснование. Согласно республиканской интерпретации, истинная свобода возможна лишь в случае недоминирования, то есть отсутствия не столько физического угнетения, сколько самой потенциальной опасности оказаться во власти другого человека. Иными словами, раб, пользующийся привилегиями, дарованными господином, и живущий вольно, на самом деле все равно остается рабом, поскольку господин всегда имеет возможность лишить его свободы (даже если он этой возможностью так и не воспользуется).
Надо заметить, что Покок не соглашался со Скиннером и не считал третью концепцию свободы самостоятельной теоретической парадигмой. Он убежден, что ее обоснование вполне укладывается в первые две концепции, предложенные в конце 1950‐х годов Исайей Берлином, где республиканская доктрина совпадала с позитивной свободой «для»1467. Однако, чтобы эта дихотомия двух свобод не казалась слишком простой, Покок в уже цитировавшемся послесловии 2003 года указывает: другой полюс оппозиции, «негативная свобода», не включен в историю противостояния добродетели, коррупции и манер, рассказанную в «Моменте Макиавелли». Право и связанные с ним языки политической мысли намеренно оставлены в стороне. В этом смысле более полная картина интеллектуальной истории свободы включала бы в себе две противопоставленные друг другу линии: 1) «свободу древних» (virtus, республиканская добродетель) vs. «современная свобода» (коммерция и манеры); 2) «негативная свобода» (права, свобода от) vs. «позитивная свобода» (республиканская добродетель).
Впрочем, нам важно и другое: обсуждение республиканизма велось сразу в двух плоскостях – в пространстве истории политической мысли и в поле политической теории. Современная история этого идейного течения убедительно демонстрирует, сколь успешным может быть союз историков, корректно, избегая анахронизмов интерпретирующих высказывания о политике, сделанные в прошлом, и политических философов, способных дать старым языкам новую жизнь.
За последние двадцать лет интерес к республиканской теории заметно возрос и в академической среде в России – как среди историков, так и среди политических философов. Возникли научные школы, специализирующиеся на разысканиях о ключевых принципах республиканской доктрины, прежде всего центр «Res Publica» под руководством О. В. Хархордина в Европейском университете в Санкт-Петербурге. На русский язык переводятся ключевые тексты современной республиканской традиции, например «Республиканизм» Петтита, изданный благодаря усилиям А. В. Павлова1468, или тексты под редакцией Хархордина и Е. Н. Рощина, увидевшие свет в рамках книжной серии «Res Publica», выпускаемой одноименным центром в Европейском университете1469. Формируется целая группа исследователей, занятых изучением отечественной республиканской мысли (В. Л. Каплун1470, К. Д. Бугров1471 и многие другие).
Вместе с тем республиканизм актуализируется и как часть политической повестки1472. Его сторонники выступают за максимально возможную вовлеченность граждан в управление государством на самых разных уровнях. Общественная деятельность основывается на целом ряде ценностей, которыми руководствуется республиканец, прежде всего любви к отечеству или местному сообществу, предполагающей ответственность перед коллективным политическим телом, частью которого является человек. Перевод на русский язык «Момента Макиавелли», книги о том, как республиканская идиома обретала свое влияние в разные времена, в разных странах, но в сходных политических обстоятельствах, в этой перспективе особенно актуален. Как отмечает Покок, книгу можно читать как историю диалектики (и неизбежного в таких случаях взаимопроникновения) между классической республиканской идеологией и ее значимыми альтернативами. После тридцати лет не самого успешного опыта демократизации, показавшего хрупкость и неустойчивость Res Publica, граждане современной России, убежденные в ценности политического участия и свободы, переживают свой «момент Макиавелли».